Не ночь пред казнью, а души отдохновенье!
А я — уже дождаться утра не могу,
Когда он станет жечь меня и гнуть в дугу,
Я крикну весело: «Остановись, мгновенье!»
«…И можно музыку заказывать при этом,
Чтоб стоны с воплями остались на губах…»
Я, признаюсь, питаю слабость к менуэтам,
Но есть в коллекции у них и Оффенбах.
***
Белые шторы-панели рассеивают сумеречный свет, лампа на прикроватной тумбе горит темно-красным, заполняет пространство вокруг, разливая по номеру отеля кровавые оттенки.
Он нежен с ней. Ласков, обходителен, честен. Он знает, что заменяет ей сына или человека, о котором она может по-настоящему заботиться. Осознание этого факта пугает до жути, учитывая, что Сэм — её персональный ходячий убийца, которого она впускает к себе в постель и ежедневно задабривает почестями.
Он почивает рядом на широкой старомодной кровати. Мышцы лица расслаблены, грудь высоко вздымается при каждом вздохе. Сэм спит неподвижно, но чувствует каждый шорох, словно притаившийся дикий лев. Он опасен. Уверен в себе. Он держится за семью и защищает её, но не даёт забыть, как своенравен зверь, что волен сходить с ума, а от скуки способен сожрать собственное чадо. Сэм тихо посапывает, затем приоткрывает рот, играет желваками на лице и медленно распахивает глаза, фокусируясь на мирно разглядывающей его
добыче Ровене.
В её апартаментах уютнее, чем в бункере Просвещённых. Или это присутствие женщины так убаюкивает его уставшую душу. Она подходит ему по всем параметрам: взбалмошный характер, невысокий рост в присыпку с нежной, искренней откровенностью, отчего хочется инстинктивно сорвать её в объятия и оборонять (моментами – придушить), её способности к выживанию, её стойкость, ибо она сильна, умеет любить и быть благодарной. В ней многого напичкано от матери, которая никогда целиком не присутствовала в его жизни, скорее, пыталась, — он не винит. В зелёных глазах напротив и без того читается родное.
Сэм кладёт тяжелую лапу ей на волосы и гладит. Копны её рыжих прядей всегда пахнут лесной корой, они свежие и мягкие, как шёлк. Хрупкое точеное тельце в ответ выгибается дугой, отдаёт сладкими грушами и домашней выпечкой. Он к ней привязан. Сэм, конечно, отрицает само слово, неприятно липнущее к ушам — «привязанность», но то, что разверзается внутри в моменты её присутствия заставляет его вспоминать о доме. Ведь это банальной, дешевой истории ментальщина: в жизни Ровены множество случаев, подтверждающих её попытки прервать все связи и вернуться к нормальной жизни, и все, как один, провальные. Сэм знает, кивает утвердительно. Сбежать окончательно, как и скрываться, никогда не получается, всегда находится кто-то, кто напоминает тебе о твоём предназначении, и тогда приходится понимать (или принимать?) необратимость событий. Ровно, как и смерть друга от его руки, потому что она для него не только любовница, она его товарищ, его соратница, его… возлюбленная? Нет, это слово ей однозначно не подходит. Зато приятно ласкает слух.
Сэм притягивает Ровену за голову и взглядом глаза в глаза напоминает: «всё хорошо, я рядом, никто не ворвётся к нам, никто не обвинит, никто не обидит».
— Ты мне дорога, — шепчет он. — Я не хочу тебя потерять.
Он гладит шершавым большим пальцем её скулу. Она по-прежнему вздрагивает, когда он так делает. Сэм привыкает к ней, и тем красивее она становится для него, тем больше он старается рассмотреть за её не такими уж стальными блоками ранимую натуру. Он смотрит на её губы, мягкие, как сливы, лишенные очерков помады, гладит костяшками пальцев усталые кошачьи глаза, на которых нет ни капли макияжа. Естественная и живая она кажется ему моложе, её хочется ласкать, обнажаться рядом с ней и греться о её нагое тело своим, свободным от любой одежды.
Мягкие простыни нежат разгоряченную кожу, и Ровена ластится к Сэму ближе, просовывая правую ножку между его ногами.
— Сэмюэль, — маленькими ладошками она накрывает его большое лицо, оглаживает щеки, щекоча дыханием его приоткрытый рот. — Мы ведь оба знаем, какова моя судьба. Но ты — Винчестер, — заявляет она восхищенно и вместе с тем, ненавистно. — Тебе по силам пережить любое испытание. Я никогда не встречала никого сильнее, о, Сэмми-бой, — говорит она и легко похлопывает его по щеке: контраст быстротечен, как молния, и выстреливает всегда неизвестно по какому шраму. Ему нравится, как она играется с ним в мамочку, как заполняет пробелы его сознания, лишенные женской опеки.
Ровена целует его в лоб, а он поджимает её под себя и целует в губы.
Сразу спускается ниже по атласной коже, руками сгребает её в охапку; он может переломать её, как тростинку одними объятиями, — если захочет. Но не захочет, конечно. Языком он вычерчивает на её теле узоры, рисует на ней, словно маслом на мольберте, и ловит ушами её тихие вздохи, которые скоро превратятся во вскрики и мольбы. Она не умеет быть мышкой в постели, ей хочется отзываться на каждое движение этого огромного, крепкого Сэма, чтобы он захлёбывался от удовольствия, которое сам приносит ей, и хотел отдавать ещё больше. Он не против. Ему нравится, когда она кусается, изгибается змеей и шипит, стонет, царапается, мычит и наконец кричит, потому что Сэм не умеет быть нежным долго. Он лев, и лаской сквозит в его непомерной заботе, защите, сохранности её жизни. Этого вполне достаточно, чтобы доказать важность её персоны, Ровена не может жаловаться.
— Дорогой, ты же меня раздавишь, — пищит она, очерчивая острыми ноготками бьющуюся венку на его согнутой руке. Он очаровательно ухмыляется.
— Неотесанное зверьё, — думает она, и откидывается на подушки. Заставляет себя не замечать тонкой грани между «однажды он действительно меня убьёт» и «он сделает это только по моей просьбе», потому что на второе она и впрямь рассчитывает больше, но первое – звучит слишком непредсказуемо даже для Сэма... Сэма, который однажды уже попытался выстрелить ей в спину, когда она почти доверилась ему, а потому – до омерзения правдоподобно.
Мысли скользят вглубь, растворяясь в пучине страсти.
Он удерживает её за талию двумя руками и скользит под легкое одеяло, целуя в упругий живот. Она выгибается, он опускается ниже, чувствуя запах её возбужденной плоти. Раздвигает пальцами половые губы и ловко орудует языком, терзая маленький клитор. Ровена откидывает одеяло в сторону, пяткой пытается стянуть его полностью, чтобы ощупать взглядом его красивую подкачанную задницу и вычерченную, словно из мрамора спину. Сэм поднимает глаза вверх, а затем снова принимается вылизывать её сочащееся соками лоно, так самозабвенно, что она зарывается пальчиками в его лохматые волосы и громко вскрикивает:
— Сэмюэль!
У него стоит и это почти болезненно. Он трётся колом о белые простыни, проталкивает язык внутрь её промежности, а затем заменяет его двумя пальцами.
— Я чувствую, как ты обхватываешь их. Хочешь большего?
Ровена кусает себя за губу, прикрывая ладонью глаза. Женщина. Просто
женщина рядом с сильным, властным мужчиной.
— Ты кажешься таким паинькой, Сэм, но поверь, в глубине души я всегда знала, какой ты необузданный и… дикий.
Сэм возвышается над ней грузной тенью, с резким запахом пота, затрагивающим её обоняние. Она обхватывает его руками за покрытые легкой испариной плечи, слишком громадные, чтобы не сравнить их со скалой. В стоящем напротив кровати трюмо она выхватывает его силуэт и длинные ноги с вытянутыми икрами, заднюю часть бедра с чётко очерченными мышцами, которые сокращаются при каждом движении. Сэм насаживает её на себя убийственно плавно, как будто пытается разорвать медленно (не обязательно нарочно), приглаживает скрываемый челкой лоб. Она не отодвигается, да и не может: слишком мало сил в таком положении, лишь выжидает покорно, привыкает к размерам его достоинства.
Ровена искреннее пытается объяснить себе, как он может быть так ласков и холоден одновременно. А главное, так притягателен для неё. И это как если бы антилопа сама прыгнула в разинутую пасть льва.
— Терпи, — приказывает он и сминает её аккуратную небольшую грудь, перекатывает торчащие соски между пальцев, и вбивается в упругую жарость сильнее, почти вдалбливается, заставляя Ровену простонать ему на ухо. Он опускает взгляд ниже и наблюдает, как стенки влагалища обхватывают его крупный член, увитый полосками вен, как он проникает в неё и тут же выскальзывает, создавая характерный звук. Заполняет её одной лишь головкой и знает, что она может кончить и от этого, но Сэм не привык довольствоваться малым в постели, поэтому он подхватывает её за бёдра и укладывает на живот. Кладёт широкую ладонь на крестец и ласково гладит.
Зверь уже получил свою тушку и теперь смакует её по кусочкам.
— Прогнись в спине, Ровена, — снова повелевает он. Иногда ей кажется, что он отыгрывается на ней за то, что не может говорить с Дином так же резко. Не может показать всю свою власть. Или ещё лучше: уверен, что от Дина приказным тоном ни грамма послушания не получишь. Иерархия их связи выстроена, Ровене-то что? Она довольна и тем, что Сэм ей верит, Сэм помогает, даже если Дин против.
Тогда, возможно, Сэмюэль отыгрывается на ней за неё? За её незримую власть над его о, без сомнений, великим разумом?
Она покорно исполняет его желание и, словно кошка, выгибается на постели, подставляя ему всю себя без стеснения. Теперь он наматывает её огненно-рыжие волосы на кулак и тянет на себя, трётся напряженным эрегированным органом о её промежность и снова проникает внутрь. Стон вырывается из приоткрытого рта и замирает в воздухе. Он двигается в ней с расстановкой, громко дышит и ложится сверху, накрывает животом её спину, ощущая, как она мелко дрожит в нетерпении, и он прикладывается лбом к её хрупкому плечу. Она отводит голову в сторону, и он прикипает влажными губами к её точеной шейке, оставляя на ней синеющее пятно. Хватается правой рукой за упругую грудь и бесконечно долго двигается в её податливо раскрытой влажности.
Завтра она проснётся, сожмет ноги вместе и зашипит, чувствуя, как между ними болит. А потом он отнесёт её в душ и будет бережно промывать прохладной водой все раздражённые до красноты места. Только так она верит, что он заботится, только так чувствует свою связь с ним.
Он держит её за тонкую шейку и заставляет посмотреть на себя, заставляет отдаться во власть поцелуя, который смакует с особым упоением. Ровена поддаётся в ответ на каждый глубокий толчок, принимает в себя до самого конца и стонет, стонет протяжно и упоительно.
Сэм зажимает ладонью её рот.
Она горяча, красива, уверенна в себе и так чертовски необходима ему. Её волосы цвета зарева струятся по бледно-молочной спине и ниспадают к пояснице. Она с трудом отодвигает его руку от своего лица и выстанывает с надрывами ему в шею:
— Ох, Сэ... Сэмюэль! Сэм! — он облизывает несколько пальцев, нащупывает место её наслаждения, — Какой же ты замечательный… ах! Я почти… я.., — и заставляет крупно задрожать, испытывая волны феерического оргазма. Он двигается в ней ещё минуты три, пока наконец не получает собственную порцию удовольствия. Откидывается на вторую часть кровати, придвигая к себе Ровену, и укладывая на своё плечо. Они приводят дыхание в норму и неожиданно дышат в одном ритме.
Красный цвет возбуждающий, но начинает резать глаза. Через пару дней Ровена сменит номер и скинет Сэму адрес, если вообще придётся выписывать координаты. Порой он приходит к её порогу без предупреждения, выискивает её одному ему понятным способом, а может, никогда и не выпускает из виду, и стучит в дверь, ждёт, когда ручка с той стороны повернётся. Она знает, что снаружи стоит её личный палач, которому никто не заплатит за убийство, и впускает его внутрь, не только помещения, — себя. Потому что за собственную привязанность тоже нужно расплачиваться.
