Котенок

Инженерный отсек сотрясает грохот, заставляя испуганных служащих ринуться к варп-ядру, чтобы удостовериться в его целостности. Причина взрыва становится понятной, когда полный негодования крик главного инженера проносится по уровням: — Чехов, твою мать! Откашливаясь и пытаясь разогнать дым перед собой, над грудой металла и стекла сидит Павел. Скотти подлетает к нему, одарив мимолетным взглядом, и осматривает повреждения, нанесенные кораблю. Он облегченно выдыхает, когда не обнаруживает ничего, что угрожало бы нормальной работе его малышки. Вот только эксперимент юного гения восстановлению явно не подлежит. — Парень, еще раз что-то подобное выкинешь, и все свои опыты в грузовом отсеке проводить будешь, понял?! — гнев инженера обрушивается на Чехова, который смотрит в ответ испуганно, пытаясь прийти в себя, и хлопает светлыми ресницами. — Простите, сэр! Я… я могу всё исправить! — русский подскакивает и, активно жестикулируя, бросается к обломкам. — Видимо, я ошибся с расчетами, если принять за изначальные данные другие показания сканеров… — Так, энсин, успокойся, — Скотти останавливает мальчишку, хватая того за плечо. От беды подальше. — Корабль не пострадал, и на этом спасибо. Иди отдохни или в лазарет сходи — вон, тебе осколок щеку рассёк. — Нет-нет, сэр, со мной все в порядке! — Павел рывком вытирает проступившую кровь рукавом форменной рубашки и пытается вырваться из цепких пальцев, сжимающих его руку. — Я могу продолжить работу, мне нужно лишь… — Вали отсюда, пока пинком не проводил! Ты мне Энтерпрайз угробить хочешь?! Притихший навигатор кивает и уносится прочь от разгневанного инженера. Умудрившись дважды чуть не сбить не ожидавших этого членов экипажа, он спотыкается и готовится уже разбить нос, когда у самого пола его подхватывает МакКой. — Черт возьми, Чехов, Вы с ума сошли? У меня и так лазарет забит, а тут еще Вы… МакКой пораженно замирает, когда в ярком свете одной из ламп зрачки Чехова становятся вертикальными. — Вы точно в порядке? — уточняет доктор, но Павел лишь сбивчиво извиняется в ответ и летит дальше по коридору. — Пусть в следующий раз Вас кто другой ловит, безрассудный мальчишка! Голову расшибете — зашивать не стану, — кричит МакКой ему вслед. — Чем обязан, Боунз? И чего это ты там ворчишь? — Следите повнимательнее за своими инженерами, Монтгомери! Совсем от рук отбились! — в последующей гневной тираде Скотти улавливает «понабрали на службу детей», «вот оторвёте себе в очередной раз конечность» и злорадное «посмотрим тогда, как вы запоёте». — Как я понимаю, кому-то из молодежи не повезло с тобой сегодня повстречаться? И кстати, что ты тут делаешь? Джиму нужно что-то, или кто из инженеров в очередной раз откосил от медицинской проверки? — С этим я позже разберусь. Хотя тебе же выгоднее следить за их здоровьем. Что вы тут устроили? Этот грохот было слышно даже на мостике. Все в панике. Джим послал меня, и еще половину мед персонала, вам на подмогу. Так и знал, что ничего серьезного. — Мелочи. Моя девочка, — Скотти любовно хлопает ладонью по внутренней обшивке корабля, — не пострадала. А Чехов… — Скотти угрожающе машет кулаком в воздухе. — Пошел отсыпаться. Если возможность будет, ты проверь, всё ли с ним в порядке? Он толковый малый, да и Энтерпрайз нуждается в таких энтузиастах. МакКой устало вздыхает на акт очередного поклонения огромному куску металла, но не возражает. Корабль исправно защищает его от черноты космоса, за что доктор и так безмерно благодарен. А вот по поводу энсина он согласен — результаты взрыва неизвестной установки могли негативно повлиять на здоровье не только Чехова, но и всех, кто находился в этот момент на палубе. — Ладно, я займусь им. Как только выпущу из лазарета пострадавший от очередного приступа героизма у Джима экипаж. И, поминая капитана и его любовь к неизведанным планетам и феерическому умению находить неприятности на этих самых планетах не самыми добрыми словами, исчезает в дверях турболифта. Скотти успевает удивиться словарному запасу доктора и искренне посочувствовать Джиму, которому тот уже пожелал как минимум восемь смертельных болезней, которые тут же обязался не лечить. Никогда. А ещё инженер радуется, что Боунз относится к нему более спокойно. Не хотелось бы после очередной аварии получить отказ в медицинской помощи. Ой, как не хотелось… *** Утро на Энтерпрайзе начинается обычно. Ну, по меркам экипажа этого не самого нормального корабля, всё действительно было вполне обычно: им не повезло столкнуться с небольшим кораблем клингонов, невесть как попавших на территорию Федерации. Очень враждебно настроенным кораблем. — Сулу, где Чехов? Почему его нет на рабочем месте во время его же вахты?! Они сейчас второй залп дадут! — Я не знаю, сэр. Сегодня его ещё никто не видел. Павел врывается на мостик под отборные ругательства капитана и вой датчиков, сбивчиво извиняясь и одновременно пытаясь перехватить управление. Через десять минут корабль противника обезврежен, и весь экипаж может вздохнуть спокойно. — Извините за опоздание, капитан. Если хотите, можете назначить мне гауп-варту и… С каждым его словом всё больше служащих, находящихся на мостике, с удивлением замирают, обернувшись. Но смотрят они не укоризненно, а скорее озадаченно. Экипаж с интересом рассматривает Чехова, кидая друг на друга недоумевающие взгляды. Первым тишину нарушает Кирк. Способность быстро находить решения в неординарных ситуациях часто спасала его ещё со времен бурной молодости. — Чехов, как ты себя чувствуешь? Голова не болит? А нет ли странных ощущений? Поток бессмысленных, по мнению Павла, вопросов, прерывает Ухура. — Капитан, прекратите. Паша… У тебя уши. Кошачьи. Русский недоверчиво смотрит на капитана и наивно проводит по своей голове. И о, какого же его удивление, когда рука натыкается на пару пушистых теплых треугольников. Он уверен, что вчера вечером их там точно не было. — Скотти! Чем вы там с Чеховым занимались, в вашем инженерном? — МакКой уже третий раз задает один и тот же вопрос, пытаясь узнать, какого черта у энсина отросла лишняя пара ушей. — Чехов вызвался разработать новую модель ускорителей, но, видимо, рассчитал что-то не так. А последствия ты и так видел. Так что лучше у него напрямую спроси. К счастью, никого рядом не было в тот момент. Видимо, от того взрыва только ему досталось. Но если от кого из инженеров или техников поступят жалобы на самочувствие, я тут же отправлю их к тебе, ладно? — Чертовски правильная идея. Ну, и на этом спасибо, Скотти, — коммуникатор высвечивает сообщение о прерыве связи, и Леонард разворачивается к капитанскому креслу, метая молнии. — Джим, я забираю парня к себе в лазарет. И это не обсуждается. — Что, решил прикарманить мальчика себе? Как эгоистично, Боунз, — Кирк ехидно прищуривается и драматично хватается за сердце. — Но я готов отпустить нашего гения в твои лапы. — Джим, не зарывайся. Я всё ещё доктор, и твоя вакцинация всё ещё на мне. Будет ужасно неловко, если после гипо от мендаканской оспы ты вдруг сляжешь с ригелианской лихорадкой, верно? — получив в ответ испуганный взгляд капитана, МакКой самодовольно хмыкает. — Чехов, идёте со мной в лазарет. Сейчас. — Д-да, сэр. Пока они ждут турболифт, Леонард внимательно наблюдает за энсином. За их спиной раздаются шепотки, и рыжие кошачьи уши немного подёргиваются, а сам Павел смущенно смотрит в пол, и щеки его окрашивает румянец. Как врач он отмечает обострение слуха, а как человек — что это чертовски мило. В лазарете, с его резким светом ламп и едким запахом лекарств, Чехов выглядит неуместно. Яркий, живой, но сейчас такой растерянный. Он всё вертит головой по сторонам и смотрит так доверчиво на доктора, что Леонарду становится неловко. Мальчишка стоически выдерживает все тесты, лишь уши выдают — жмутся к голове во время забора крови и дрожат во время тестов. — Что ж, Чехов, рассказывайте, как себя чувствуете. — Это… странно, доктор. Я не чувствую пока сильных изменений. Просто мир словно стал чуточку четче и ярче, — он смотрит упрямо в глаза МакКою, и от этого ему становится не по себе. — Если хотите, я могу приходить к Вам. Для исследований. Это ведь поможет, верно? — А Вас и не спрашивает никто, можете Вы или нет. Я скажу Джиму, чтобы он на ближайшую неделю изменил расписание вахт. Вы от меня — ни на шаг, ясно? Я в лазарете — Вы тоже, Вы на мостике — я тоже. Если бы мог, вообще запер в лазарете, но вряд ли капитан одобрит такую идею. Вы всё ещё лучший его навигатор, просто так он Вас не отпустит. Ладно, пока свободны. Жду завтра ровно в семь здесь, понятно? — Да, сэр! — Чехов, улыбнувшись неуверенно, убегает. Леонард не видит причин для радости, но улыбка мальчишки оставляет тепло в его груди. На следующий день Павел прибегает за пять минут до назначенного времени и до конца дежурства МакКоя рассказывает о России, снеге и принципе работы варп-ядра, развлекая своими неординарными внешностью и акцентом медицинских работников и пациентов. Во время смены Чехова на них нападает корабль-союзник клингонов, и когда Энтерпрайз готовится дать ответный залп по ним, Павел оглядывается и, встретившись глазами с доктором, заметно расслабляется. Из этой небольшой битвы они выходят победителями, и Леонард замечает наконец, как часто мальчишка смотрит на него, ищет в толпе. Смотрит долго, внимательно. И тоскливо очень. МакКою становится погано от этого больного, воспалённого взгляда, и он почти с радостью воспринимает новость о коллапсе сразу у нескольких пациентов. Он оставляет Павла за его панелью и уходит. В турболифте он ловит отражение опущенных ушек и тусклую улыбку в спину. Когда заканчивается вахта Чехова, он не приходит. Леонард ждет его ровно двадцать семь минут, а потом достаёт бутылку старого-доброго ирландского виски и пьет до тех пор, пока не исчезает из головы образ доверительно обращенных к нему глаз, слабой улыбки и рук, что высчитывают самые слабые звенья противников и одновременно с этим смущенно потирающих шею. Спустя половину бутылки доктор сдаётся. И перестаёт отказывать себе в мысли о том, что присутствие русского рядом необходимо больше ему самому, нежели Чехову. Засыпает он с надеждой на то, что парень не придет больше к нему и страхом этого же. Смена в лазарете проходит спокойно, и совсем чуточку — одиноко. Леонард разрывается между желанием подняться к Джиму на мостик и остаться там, куда должен прийти Павел. И он приходит. Сонный и растрепанный. Часы показывают два часа ночи по корабельному времени, хотя за окном иллюминатора звёзды всё так же холодно светят издали в независимости от времени суток. В лазарете пусто, и в итоге им остаётся смотреть лишь друг на друга. Чехов мнётся неуверенно, но потом, набрав побольше воздуха, говорит серьезно: — Что с результатами анализов? — и в голосе его страх и интерес одновременно. — Облучение во время взрыва вызвало мутации определенных участков твоей ДНК, но твоё состояние должно в ближайшее время начать стабилизироваться, и больше изменений не будет, — не смотря на попытки промолчать, не переводить это на более личное, у МакКоя не выходит. — Почему ты не пришёл? — Я… спал, — Павел отводит взгляд виновато и закусывает губу, присаживаясь перед доктором на кушетку. — Мне стало плохо, накрыло таким чувством слабости и беспомощности. И я ничего не мог с этим сделать, — на тыльной стороне бледной ладони Леонард замечает полукружья укусов. Больно отчего-то становится ему. И почему мальчишка не обратился за помощью? Не доверяет? — И ещё кое-что… — Да? — МакКой на мгновение задерживает дыхание, когда замечает движение за спиной у навигатора. — Хвост появился. И… я не знаю, что делать, — МакКой проглатывает едкое «я доктор, а не ветеринар!», и наблюдает завороженно за рыжим чудом, которое парень держит в руках. Хвост оказывается длинным, гибким и пушистым. Кончик его стучит глухо по кушетке, и Леонарда этот мерный звук успокаивает. Он смотрит на Чехова, который трёт сонно глаза, и протягивает к нему руку, но останавливается на полпути, не решается потрепать по россыпи кудряшек. Его рука так и зависает в воздухе, когда Павел поднимает взгляд и смотрит внимательно на пальцы, а затем, втянув носом воздух, лижет шершавым языком костяшки. — Ты что творишь, парень? — МакКой шокирован и удивлен, потому что это так неправильно, но ему приятно наблюдать за тем, как Чехов зажимается весь стыдливо с тихим «простите пожалуйста, доктор», и ушки его прижимаются к голове. Это завораживает, и, поддавшись желанию, Леонард всё же зарывается рукой в светлые волосы, но в ответ Павел лишь смотрит заинтересованно и доверчиво. Это резко контрастирует с его поведением в отношении остального экипажа, которому русский категорически запретил прикасаться к чувствительной коже (тот случай с Сулу всё ещё служит ярким напоминанием для всех любопытных членов команды). От навязчивых мыслей МакКоя отвлекает сам Чехов, толкая лбом запястье доктора, и он послушно ведет рукой дальше и проводит по кромке мягкого ушка пальцами. Шерстка на нём короткая, светло-рыжая и приятная на ощупь. Павел, разомлев, подставляется под ласку и утробно… рычит? Леонард не может содержать смешок, когда понимает, что энсин ещё полон сюрпризов. — Чехов, ты… мурлычешь? Павел, явно не ожидавший такого от себя, кивает удивленно. Доктор, не смотря на воющий протестующий голос в голове, убирает руку, чтобы дать возможность энсину пойти и отдохнуть, дать ему возможность уйти. Но парень лишь тянется вслед за ней всем телом и, потеряв равновесие, заваливается на МакКоя. Леонард притягивает его к себе, чтобы поставить на ноги, но Чехов жмется ближе, чем требуется. В отчаянии послав всё к черту, он обнимает парнишку, одной рукой поглаживая основание шеи, а другую положив на поясницу. От лёгких движений пальцев Павел вновь начинает тихонько мурлыкать и сжимает в кулаках ткань на спине доктора. Леонард утыкается носом в кучерявую макушку и наблюдает за тем, как хвост прогибается под его ладонью, и как он вздрагивает, стоит задрать желтую рубашку и коснуться голой кожи, пересчитывая позвонки. Дыхание у Чехова при этом срывается, становится горячим и неприлично громким среди тишины, что царит в лазарете. МакКою кажется, что от одних только звуков, что издаёт энсин, можно сойти с ума, поэтому успокаивающе проводит по спине уже поверх одежды, мягко массируя. И когда Павел заметно расслабляется в его руках, немного отстраняется, чтобы отправить наконец мальчишку в свою каюту, то обнаруживает, что тот уже уснул, мерно посапывая. В груди у доктора вновь разливается это пугающее своей нежностью тепло, и он, обреченно вздохнув, подхватывает Чехова на руки. Каюта МакКоя находится куда ближе к лазарету, нежели юного навигатора, так что в избежании посторонних свидетелей Леонард относит его к себе и опускает аккуратно на кровать. Голос М'Бенги в коммуникаторе сонный, но он соглашается подменить его в лазарете на остаток ночи. МакКой чуть не ляпает что-то про "единственного нормального вулканца", но вовремя затыкается. Он садится на край постели и смотрит на умиротворенное во сне лицо Павла и слабо подрагивающие ушки, пытаясь унять собственнический инстинкт спрятать это сокровище от чужих глаз, чтобы никто больше не видел его таким. Но парень ещё так молод, и Леонард не имеет права отбирать его у мира, портить этому солнцу жизнь. Кровать скрипит под МакКоем, когда тот уже пытается уйти, но его останавливают пальцы, слабо ухватившиеся за рукав и тихий, едва различимый шепот. — Доктор, не уходите. Пожалуйста, — Павел смотрит на него своими невыносимо зелеными глазами, в которых плещется надежда, и Леонард сдаётся, ложась рядом. Чехов утыкается лицом ему в бок, и он вновь с благоговением зарывается в светлые кудряшки, мягко поглаживая уши. Убаюканный тихим мурлыканьем и теплом энсина, МакКой засыпает.