***
— И глаз не сомкнул, — вымолвил Ленский, потягиваясь. За ночь от сидения за столом спину начало неприятно тянуть, а шея болела от наклоненого положения — зато было время поразмыслить. Немного взвесив своё вчерашнее поведение, стало... стыдно. Всё же слишком резко он отреагировал, да ещё и наговорил о друге, преувеличивая его проказы для окружающих. Но раз бросался вчера громкими обещаниями и угрозами, придётся их исполнить, честь всё же нужно иметь. Он бережно свернул листы со стихами, посвящёнными Ольге, и почему-то липло предчувствие, что они последние. А всё потому, что Владимир выбрал нелёгкий способ отстоять благочестие своей дамы — дуэль. Перо начало выводить на бумаге приглашение. Никогда бы не подумал, что до этого дойдёт при их-то с Евгением отношениях. А может, он снова был слишком наивен, потому не ожидал и не был готов к такой выходке Онегина, за что теперь может поплатиться жизнью. — «А если умру, это будет смерть смелых?» — Невзначай подумал юноша, дописывая последнее слово злосчастной записки, — «Готов ли я пасть от руки друга...» Через некоторое время он передал записку Зарецкому, своему предполагаемому секунданту, чтобы тот вручил её Онегину. А как только он покинул кабинет, Ленского накрыла волна сомнений, негодования и даже страха. Всё же он безумно любил жизнь, а вязкое предчувствие смерти становилось всё явнее и явнее, отчего тело пробирала мелкая дрожь. Вихрь дум прервал скрип открывающейся двери. Владимир поднял голову, нервно сглатывая, ведь не просто так хотел избежать встречи с Евгением до дуэли. — Разве я не упоминал, что не желаю... — Упоминал, друг мой, — перебил его мужчина, останавливаясь у стола. Он заметил, как поэт отвёл взгляд, стягивая руки на колени, а значит, был взволнован — есть шанс спасти глупую душу от поспешных решений, отговорить от поединка, ведь, не дай бог, сгубить столь юное существо не хотелось. Тем более, когда это самое дорогое сердцу существо. — Позволь поговорить с тобой, а после я дам тебе свой ответ. Владимир свёл брови, явно обдумывая просьбу Евгения, а тот пытался высмотреть в лице Владимира его же мысли. Часто он проворачивал этот приём, но редко признавал, умиляясь удивлённому возмущению Ленского, который, кажется, начинал думать, что его видят насквозь. Вновь подняв взгляд на гостя, поэт произнёс: — Хорошо. Онегин опустился в кресло, вздыхая и собирая мысли для начала разговора, а Владимир прислонился подбородком к сцепленным рукам, как обычно делал при общении с другом. Он всё же переступил порог собственной осторожности, позволяя исправить ситуацию — сам он уже мало что может исправить, только если Евгений сделает первый шаг к примирению, лишь тогда он сможет ответить. Это должен быть сильный шаг... — Для начала ответьте мне, Владимир, что для вас любовь? — Сам того не замечая, мужчина перешёл на уважительную форму обращения, лишь подчёркивая серьёзность вопроса. — Думаю, безаговорочное доверие, честность и искренность. У любви не должно быть тайн и недомолвок в проявлении чувств, никакого страха между любящими сердцами. Любое упоминание возлюбленного человека, даже краем мысли, пробуждает в груди нежное тепло, и хочется лишь больше... — Он запнулся, видимо подбирая нужное слово, — любить. Да, просто любить без меры и навсегда. Евгений не слишком удивился такому ответу, но нашёл его довольно интересным лично для себя. Он глянул на юношу исподлобья: — Раз так, скажите мне, уверены ли вы, что это же происходит между вами и Ольгой. Соответствует ли ваша любовь той, которой вы её себе представляете? — А разве это главное? Мои представления могут не подходить под представления моей дамы, это и есть личные убеждения, и у каждого они свои, — ответил поэт, переходя в рассуждения. — Здесь и поможет доверие и взаимопонимание. — Глупость, — выдал Евгений, всё так же, прожигая собеседника взглядом, — то, что ты считаешь доверием, в твоём случае мутировало в любовную слепоту. «Когда же твоя наивность хоть немного потухнет...» — Да как вы смеете, Евгений. Разве вам понять меня? — Начинал злиться Владимир, вот-вот вскочит с места с новыми неосторожными высказываниями. — О нет, друг мой, мне вас никогда не понять, вы для меня загадочно непостижимы, — с долей насмешки, но и вместе с тем восхищением, произнёс Онегин, наклоняясь вперёд, — Разве вы не замечали, как Ольга не брезгует вниманием других мужчин за вашей спиной, коль у вас с ней возвышеные чувства, согласилась бы она на танец со мной? Она была не против флирта, да на ваших же глазах, Владимир! — Если бы вы не смущали её покой... — Я и не первый. Перестань уже оправдывать её, как бы не была сильна привязанность, ты должен отпустить эту девушку, да открой ты уже наконец глаза, — постепенно теряя самообладание от вредной упёртости с виду умного человека, друга, которого хотелось уберечь, раз есть возможность. Ленский молчал, уже не скрывая негодования и последней надежды, которая убегала всё дальше и дальше. — Прекрасные сирены, обворожительной красоты существа, что манят чудесным голосом, но лишь до тех пор, пока не утопят на смерть. Ты ведь не глуп и не труслив, так возьми же свою судьбу в руки и сделай выбор, готов ли ты погибнуть от предательства любимой, — Евгений резко замолк, а на его лице отразилось волнение и будто бы переживание, —А ты правда любишь Ольгу? — Я... — почему в сердце разрастается сомнение, неужели хватило этих неоправданных слов, чтобы так повлиять на убеждения, которых он придерживался долгое время. Евгений сочувственно накрыл его руку своей, успокаивая теплотой, и нежно улыбнулся, радуясь этому мгновению. — Подумай, не перепутал ли ты любовь с влюблённостью, — мужчина заботливо смотрел на Владимира и не мог насмотреться, просто хотелось открыть ему наконец правду, пусть она и болезненна, пусть и неприятна. А Ленский постепенно менялся в лице, осознавая и вспоминая, внутренне делал выводы насчёт возлюбленной и понимал, что всё было не так, как он видел. Понял, что и правда попросту не замечал всего, идеализируя и создавая нужный образ взаимоотношений в своей голове. — Перепутал и обманулся, Евгений, — наконец выдохнул Владимир, с видимой трудностью принимая правду. Глаза его потускнели в печали, и Онегин решительно разорвал бумажку, которую теребил в руках всё это время: — Я не принимаю вашего приглашения на дуэль, Владимир, вы мне не враг, и вредить вам я не желаю. — Прости мне мою глупость, ты бы знал, как я сокрушался в ночной тиши, мечась от бессилия. На самом деле я не считаю тебя... — Хватит, я всё понимаю, — спокойным голосом прервал юношеское раскаяние Онегин, обходя стол, чтобы наконец приблизиться к Ленскому, и взял его руки в свои. Они были холодными, несмотря на жар сердца, сейчас Владимир нуждался в утешении, и почему-то Евгений был уверен, что это под силу только ему. Наверное, поэт послушает только его. — Я не хочу потом сожалеть и, знаешь, сейчас мне кажется, что я теряю нечто важное совсем рядом. Ты прав, я не люблю Ольгу, — после того, как ему открылась правда, которую он принял, стало легко, словно всё это время сердце сковывала густая тьма, а теперь она таяла на глазах. — Я люблю тебя, Володя, — ласково прошептал Евгений, невесомо целуя тонкие пальцы, которые юноша не одёрнул, а наоборот, зарылся другой рукой в волосы друга, осторожно поглаживая. — И я тебя люблю, — так же тихо ответил Ленский, улыбаясь от облегчения, ведь все тревоги и страхи отступили — осталась лишь любовь. Счастье от приобретения того, в чём он нуждался уже давно, накрыло с головой, потому он радостно засмеялся, нарушая спокойную атмосферу. Евгений поднялся, вставая наравне с другом, нет, точно, любимым человеком, и подцепил пальцами острый подбородок, заглядывая в ясные теперь глаза: — Я могу тебя поцеловать? — щекоча голосом алеющие щёки, спросил мужчина, теперь просто наслаждаясь ожившей в душе эйфорией, которой не ощущал с самой юности. Но вместо ответа Владимир сам подался вперёд, трепетно приникая к чужим губам, разрушая некую стену их взаимоотношений, становясь намного ближе. Всё, чего он так отчаянно желал сейчас, было перед ним. Приглянувшийся юноша не испугался, как было с некоторыми, а с готовностью ринулся навстречу. Ничего больше искать не придётся, больше никаких страданий, ведь можно бесконечно утопать в желанных объятиях. Время перезапустилось для обоих — впереди целая вечность. Евгений обхватил руками его лицо, углубляя поцелуй, лишь закрепляя образовавшиеся доверие, как вдруг почувствовал рваный вздох в самые губы. — Что же ты плачешь, бесценный мой? — обеспокоенно спросил Онегин, не выпуская из ладоней его лица и позволяя слезам катиться прямо по коже. Владимир лишь прикрыл глаза, прижимаясь к нему сильнее: — Я счастлив.***
Хлопья снега густым потоком летели за окном гонимые порывами ледяного ветра. Настоящая буря. Но она никак не могла нарушить спокойную атмосферу, что царила в доме загадочного и непостижимого для всех помещика. И только одному человеку он осмелился открыться, с каждым днём всё больше посвящая его в свои переживания, идеи и мысли. Онегин и Ленский теперь были для всех узнаваемым дуэтом, которому уже не удивлялись ни на балах, ни при встрече по дороге куда-то; даже когда замечали странные прогулки, уже не дивились, лишь иногда обсуждая между собой — всё же деревня. От скуки любая новость в радость, да ещё и спорная если, вообще чистая потеха. И только двоим была известна правда. Тайная любовь, поцелуи и разговоры до ночи, прогулки по полям и бешеные скачки на перегонки. — Знаешь, Жень, я влюбляюсь в тебя каждый день всё больше, я так рад... — юноша прервал очередное трогательное признание, когда повернул голову и улыбнулся. Евгений заснул, убаюканный тихим голосом возлюбленного поэта и, наверное, той парой бокалов выпитого вина во время мерной беседы, — Эх... Как ребёнок, а ещё меня дитём называет. Владимир взял с дивана плед, бережно укрывая того, кто сумел разглядеть в нём, хоть и пылкого, но искреннего юношу, самого Владимира Ленского без мишуры и прикрас; губы ласково оставили на лбу невесомый поцелуй. Сам он устроился в кресле напротив, ещё немного любуясь спокойными чертами лица, вовсе не нахмуренными бровями и растрепавшимися к концу дня волосами. Такой домашний и уютный, что в порыве нежной теплоты возникло непреодолимое желание обнять, но поэт не посмел прерывать чужого сна. Мужчина открыл глаза, довольно потягиваясь — сон выдался хорошим, несмотря на неудобную для него позу. Он хотел было что-то сказать, но, наткнувшись взглядом на мирно посапывающего юношу, передумал. Ну вот и за какие заслуги он ему такой? Подперев щёку рукой, он ожидал, когда Ленский проснётся. Лёгкий румянец снова укроет его щёки от пристального взгляда, и он неловко заправит за ухо выбившуюся прядь, а Евгений-то и не против лишний раз смутить своего мальчика, что давным-давно сумел покорить его простой улыбкой.***
— Мне так нравится плавный переход полевого горизонта к небу, а облака, будто из сена выбежали овцы, видишь? — Владимир откинул голову ещё немного, чтобы поймать взор карих глаз, а Евгений, кажется, не глядя, плёл из кудрей маленькую косичку. Они часто так сидели в тени рощи: Онегин облокачивался на ствол дерева, а Владимир ронял голову ему на колени, иногда просто жмурясь от яркого солнца. На улице май, так что прогулки участились. — Безнадёжный романтик, — укоризненно протянул мужчина, вплетая в косу ромашку, которая, по его мнению, прекрасно сюда подходила. — А ты зануда, — азартно улыбнулся Владимир, на этот раз не желая мириться с колкостью. Евгений схватил его за плечи и повалил на траву, угрожающе нависая сверху: — Извинись. — С какой стати мне извиняться? — скрывая непонятное волнение, всё так же твёрдо сказал юноша, но тут же его втянули в страстный поцелуй, предотвращая ещё какое-нибудь возмущение. Онегин крепко прижал чужие плечи к земле, не давая вырваться, и всё не отпускал сладких губ, терзая до влажных причмоков. Он заметил, что поэт желает наконец отстраниться, но Евгений не позволял ему отвернуться, лишь иногда хватая воздух, чтобы продолжить жаркую муку. Лишь когда Ленский жалобно простонал в поцелуй, больше не в силах бороться, его отпустили, самодовольно осматривая припухшие губы. Евгений провёл большим пальцем по мокрым устам, ехидно смеясь, насколько же сильно Владимир покраснел, ну точно маков цвет. — Будет тебе наказанием, невежа, но в следующий раз я точно на этом не остановлюсь, — в самое ухо произнёс мужчина, заставляя милого сжаться от стыда, — Поехали домой, уже поздно. — Х-хорошо... — покорно выдал поэт поднимаясь с травы. Как же быстро всё произошло, хотя, по правде, это, казалось, не закончится никогда. «И что он имел ввиду в последней реплике?!»***
Первые дни лета разразились проливными дождями. Хотелось больше сидеть дома с чашкой чая, нежели выходить куда-то, но Евгений не побрезговал такой погодой и отправился к любимому поэту. Пробежав несколько метров по улице от кареты под моросящим дождиком, мужчина заскочил в переднюю и снял пальто, отдавая его дворецкому. За этот год их отношений многие рамки и правила, что были присущи аристократии, даже вне города, стёрлись. Нетерпеливо взбежав по каменным ступенькам, Евгений занёс руку, чтобы постучать в дверь, но вспомнил — это не обязательно, ведь Владимир всегда был рад его видеть. Гость попытался открыть дверь как можно тише, поэтому неудивительно, что юноша не сразу заметил, продолжая что-то писать. Евгений постоял так пару минут, сдерживая смешок от забавности ситуации, но потом всё же сделал шаг в комнату, наконец привлекая внимание Ленского. — Ты приехал в такой-то ливень? — Владимир оставил перо и, поднявшись, обнял Онегина, окутанный тёплыми руками в ответ. Евгений уткнулся в чёрные волосы, вдыхая любимый запах, знакомый только ему, потому что никто прежде не мог быть так близко к поэту. — Всего лишь небольшой дождь, — улыбается он, действительно радуясь, что Ленский за него волнуется. Всё же с этим мальчишкой он познаёт настоящие искренности любви, а, вспоминая минувшие свои романы, понимает, что они и не сравнятся с тем, что он испытывает сейчас. То были романы, а это настоящая любовь без притворства. — Я соскучился по тебе. — Я тоже хотел поскорее тебя увидеть... Ох, я чуть не забыл, мне нужно закончить работу с документами, и тогда я весь в твоём распоряжении, — спохватился Владимир, возвращаясь на своё место, — Это ненадолго, подожди немного. — Ладно, — Было немного удивительно видеть Владимира за работой. При взгляде на него в голову больше приходит написание стихов, но Евгений знал, что, несмотря на живость, он может быть очень серьёзным, если потребуется. Вот и сейчас он сосредоточенно что-то перечитывал, затем следовал скрип пера: наверное, вносил какие-то правки или расписывался, то просто откладывал листы в сторону. Работа кипела, а взгляд всё никак не хотел отрываться от размеренных успокаивающих движений, да и просто было приятно наблюдать за ним уже не исподтишка, как раньше, а в открытую. Любуясь этим чудом, Онегин невольно подумал, что случилось, если бы дуэль всё же состоялась, а ещё хуже, если бы юноша как-то пострадал. Себя было не жаль, если то гарантирует благополучие друга, потому что полюбился он всем сердцем. За раздумиями Евгений вдруг припомнил недавнюю историю... Как обычно на прогулке, Владимир ехал слишком близко к ручью, потому, когда лошадь оступилась, копыто соскочило с высокого берега, и она упала, он же улетел в прохладную воду. Промок с ног до головы, воды-то было по пояс, и эта ситуация показалась такой нелепой, что мужчина не смог сдержать смех, силясь успокоиться. Поэт тогда удивился, уже не обращая внимания на своё положение: — Ты умеешь смеяться? — И он так широко открыл глаза от изумления, что стало ещё смешнее, — Онегин да смеётся, скажешь кому — не поверят. — Вылезай уже, горе-водяной, — саркастично ответил Евгений, протягивая руку, чтобы помочь, — Держи, накинь. И почему всякие неурядицы происходят именно с тобой? — Да это ты несчастья притягиваешь, а я, по доброй воле, их на себя беру, — недовольно пробурчал Ленский, запрыгивая в седло, дабы поскорее отправиться домой: хотелось сменить мокрую одежду. — Ты у нас тоже несчастье? — не унимался Евгений, ведь выдалась такая прекрасная возможность лишний раз подшутить над юным поэтом, та ещё радость, — Тебя я тоже как-то притянул. — Дурак, — смущённо отозвался Владимир, ускакивая немного вперёд, — «Женя, ты неисправим». Уголки губ поползли вверх от приятных воспоминаний. «Знал бы ты, как соблазнительно рубашка тогда липла к твоему телу...» — Встряхнув головой, мужчина попытался прогнать лишние мысли, но глаза снова наткнулись на ровную спину работающего Владимира. В этот раз свободная ткань красиво струилась от плеч, придавая фигуре изящности, а стоило юноше наклониться вперёд, как через одежду прорисовывались острые лопатки. Вдруг стало интересно, а как он выглядит там, под одеждой, Евгению это было интересно уже давно, но вот узнать пока не довелось. Почему-то дыхание весьма странно спёрло, словно резко чего-то захотелось, и догадка о том, чего именно, не заставила себя ждать – объект вожделения прямо перед глазами. Но тут со стола упала какая-то страница и, когда поэт потянулся за ней, попутно заправляя за ухо упавшие кудри, сил терпеть не осталось. Рука снова взялась за перо, выписывая нужные строчки. Вдруг Ленский почувствовал, что к нему плотно прижались сзади, от чего сердце зашлось в громком стуке, а от лёгкого трения щёки вспыхнули румянцем. — Боже, я надеюсь, это ружьё, и ты зовёшь меня на охоту, — хихикнув, пошутил поэт, дабы разрядить обстановку. — Долго ещё? Я теряю терпение, — поинтересовался Евгений, проигнорировав чужие слова и прижимаясь ещё плотнее, будто в подтверждение своих намерений. — Нет ещё... — донёсся уже неуверенный ответ, через мгновение Владимир оказался усаженный на край стола, а очередное возмущение потерял в горячем поцелуе. Каждый раз, когда Онегин целовал его, тело сковывало от непонятного чувства то ли восторга, то ли опасения, а когда заглядывал в лазурные глаза, и вовсе становилось страшно. Нужно признать, мужчина точно знал, как сделать приятно: где потрогать, как поцеловать, чтобы поэта пробила лёгкая дрожь удовольствия. Тёплые губы разомкнулись для вздоха, пока другие усердно терзали нежную кожу, оставляя на шее красноватые следы. — Отпусти... М-мне нужно доделать... Ах, — не стерпев сей муки и уже задыхаясь от ощущений, взмолился Ленский, слабо упираясь руками, — Пожалуйста... — А ты сам-то хочешь работать? — ехидно прошептал Евгений, прихватывая багряное ушко губами, чем спровоцировал несдержанный вздох. Пальцы легко выцепили из петелек верхние пуговицы, предоставляя больше места для ласк, открыв ключицы. Владимир не знал, куда деться от напористой нежности, на которую всё больше отзывалось его естество. Он вцепился в стол в поисках хоть какой-то опоры и постепенно, но довольно быстро, сходил с ума. — Евгений! — всхлипом вырвалось у юноши из-за болезненного укуса, любезно оставленного возлюбленным в пламенном наваждении. Довольная ухмылка отразилась на лице негодника, словно такой реакции он и добивался, придавая своим действиям всё большей откровенности. Хотелось, чтобы мальчик сам желал, сам тянулся за поцелуями, подставляясь под прикосновения, но Евгений понимал, что для первого раза стеснение естественно, и нужно просто подождать, когда страсть сама затопит разум, захватывая сознание. Отстранившись от изласканной шеи, Онегин на мгновение взглянул на Владимира, что теперь напоминал начатую картину какого-нибудь великого художника: ещё красноватые следы тянулись от шеи до ключиц, в будущем образуя на мраморе кожи Млечный Путь, а локоны закрыли часть лица, немного скрывая отведённый в сторону взгляд. — Ты такой красивый, Володя, — выдохнул мужчина, любяще смотря на него, и легонько повернул голову к себе, вновь соприкасаясь с мягкими устами. Ленский наконец смог расслабиться, уже не думая о документах, когда любимый человек так близок и в этот самый момент делится своим теплом. Поэт подался вперёд, углубляя поцелуй, и трепетно обвил шею Евгения руками, притягивая всё ближе к себе. Нужный момент наступил — можно переходить к более решительному поведению: Онегин слегка резко подхватил Владимира на руки, унося из кабинета в спальню, чтобы продолжить в более подходящей обстановке, а тот только и успел, что ухватиться за плечи, как дверь комнаты захлопнулась, после чего последовал щелчок замка. — Теперь не сбежишь, — с хитринкой сказал Евгений, укладывая бесценную ношу на мягкую кровать. Комната утопала в тусклом свете из-за туч, что не давали солнечным лучам сквозь них пробиться, отчего атмосфера только приобретала некую интимность. — Я и не собирался убегать, — тихо ответил юноша, стягивая с широких плеч камзол, желая тоже проявить какую-то инициативу; мужчина улыбнулся, помогая стянуть с себя одежду, вскоре оставшись с голым торсом. Владимир завороженно рассматривал светлую грудь, не сомневаясь, что Онегин хорош собой, а потом осторожно коснулся чужого тела, позабавив Евгения своей нерешительностью. Тот накрыл чужую ладонь своей, показывая, что можно спокойно его трогать, от чего Ленский почему-то смутился. Евгений решил для себя, что заручится терпением и будет действовать неторопливо и аккуратно, давая привыкнуть, хотя, по правде, ещё никогда так не делал. Может, потому что и не любил так, как сейчас. Он несильно подтолкнул Владимира назад, чтобы тот лёг, и принялся расстёгивать оставшиеся пуговицы на рубашке, а её обладатель взволновано взмахнул ресницами, пытаясь унять лёгкий страх. — Не бойся... — успокаивающе говорит Евгений, натягивая рукав, чтобы легче было вытащить руку. — Я просто волнуюсь, у меня опыта никакого. А вдруг я тебя разочарую... — Признался Ленский, неловко отводя взгляд, но , услышав короткий смешок, тут же вернул его к собеседнику. Тёплые руки нежно обхватили его лицо, словно заставляя посмотреть в глаза напротив: — Глупый, это только привлекает. Ты ведь ещё никем не тронутый, а значит, искренний, — мужчина погладил его по щеке, успокаивая и опровергая ненужные предрассудки, — Мне так нравится смотреть, как ты стараешься. Очаровательно... — Перестаньте меня смущать, Евгений, — лепечет юноша, заметив, что рубашка улетела куда-то в сторону. Руки начали скользить по телу, пока просто оглаживая грудь и рёбра, но Владимир уже начал заходиться в прерывистых вздохах, чувствуя томно растущую тяжесть внизу живота. Он и раньше ощущал это, но не так явно, а сейчас всё только ухудшалось, приближая его к неизбежному. Когда же губы захватили возбуждённый сосок, тело и вовсе вздрогнуло, пробиваемое сладостным ощущением. Руки гладили теперь увереннее, сжимая талию и, еле касаясь, проводили по животу, вынуждая вздрагивать. Во всех действиях чувствовалась властность и безусловная опытность, губы усеивали поцелуями, рассыпаясь по телу влажными дорожками. — Так приятно, — тягуче вымолвил поэт, обессиленно откинув руки над головой от наслаждения. Кожа будто стала в несколько раз чувствительнее, воздух стал тяжелее, немного удушая, но всё это были проделки возбуждённого организма, что стремился к близости. — Милый, это только начало, — Евгений радостно целовал его, теперь кусая желанные губы и подразнивая шустрыми движениями языка, ведь голубые глаза поддёрнулись той самой дымкой вожделения и страсти. Владимир жался и отзывался на каждое касание, целуя так сильно, как только мог, но Онегин знал, что юношеское смущение ещё не побеждено. Когда ладонь скользнула к паху, стало ясно, что поцелуй был лишь отвлекающим манёвром, потому Владимир разорвал его, чтобы вовсе не задохнуться. Юноша вцепился в чужие руки, метаясь от приятных ощущений, а Евгений всё испытывал его, массируя чувствительное место, иногда несильно сжимая. — Такой скромный, просто загляденье. — Не смейся, — бурчит Ленский, прикрывая глаза тыльной стороной ладони, но вдруг с губ срывается ещё тихий стон, — Я с-странно себя... чувствую. — Всё хорошо, твоё тело правильно реагирует, не беспокойся, — Онегин решил, что это прекрасная возможность, чтобы лишить возлюбленного остальной одежды, — Приподнимись немного. Заворожено расстегнув пуговицы на штанах Владимира, он тянет их вниз, также уделяя внимание изящной шее, которую тот предоставил, откинув голову назад. Ленский беспорядочно прогинается под мужчиной и часто дышит, иногда срываясь на полустоны. Пальцы зарылись в мягкие волосы Онегина, мешая отстраниться. После он прикрывается, не давая взглянуть на самые интересные места, и жалобно смотрит на Евгения, даже не подозревая, что его потуги приобретают другой эффект. Тёплые руки, берут его собственные, мягко отстраняя от заветного места, из-за чего он подаёт голос: — Жень, пожалуйста, не смотри на меня. — Как же мне не смотреть, любимый, — ласково целуя острую коленку, удивляется Онегин, медленно разводя зажатые ноги Владимира, — Прекрасно... Евгений обхватывает его возбуждённую плоть, заставляя лицо плавиться от стыда, а тело биться в самозабвении от неиспытаных ранее чувств. — Х-хватит... Только не там... — задыхаясь, умоляет поэт, порывисто хватаясь за его плечи и оставляя на спине красноватые следы. Возбуждение перекрывает все остальные чувства, поэтому юноша то и дело стонет, уже не в состоянии сдерживаться и прятаться от этих ощущений. — Мы ещё не перешли к главной части, а ты уже в таком состоянии, Володя, — таким же возбуждённым голосом говорит Евгений, смазано целуя зардевшуюся щёку, — Поразительно чувствительный мальчик. Его восхищению не было предела, ведь поэт оказался прекрасным любовником, силясь доставить столько же наслаждения, сколько получал сам. А от мысли, что для этого чудного создания всё впервые и волнующе, вовсе сносило крышу — Онегин изо всех сил сохранял самообладание, с желанием превратить происходящее в незабываемое воспоминание, и чтобы всё запомнилось до мелочей. — Давай перейдём... — выдыхает юноша, стесняясь закончить предложение, но Евгений сам всё понимает и тянется к тумбочке за маслом, которое использовали перед сном — альтернатива смазке. После открытия баночки масло выливается на руку, разнося по воздуху приятный аромат. Мужчина придвигается чуть ближе, разводя чужие ноги ещё шире, чтобы устроиться между них; Владимир, вопреки своему опасению, старается меньше зажиматься, позволяя направлять себя. — Придётся потерпеть, — Онегин в качестве утешения затягивает его в новый поцелуй, теперь нежно сминая губы, чтобы волнение сошло на нет. В этот момент пальцы осторожно смазывают вход и внутрь толкается первый палец, от чего Ленский стонет прямо в губы, снова обнимая Евгения за шею. Движения хоть и неприятные, но боли не приносят, а потому он старается сосредоточиться на мягких поглаживаниях его груди и нежных касаниях в области паха, в противовес подготовке. После второго пальца становится легче и даже приятнее, движения немного ускоряются, разминая девственное нутро. Стоны и всхлипы заполняют комнату, мешаясь с жарким дыханием самого Онегина, что терзается от собственного возбуждения. Вскоре внутри чувствуется уже три пальца, принося исключительно наслаждение, особенно, когда касаются чувствительной точки. Тогда Владимир вскидывает бёдра, цепляясь пальцами ещё крепче и даже оставляя маленькие царапинки на бледной коже. — Ты и представить себе не можешь, как сильно я тебя желаю, mon cher, — низким голосом шепчет мужчина, покидая уже податливое тело. — Тогда покажи мне, mon préféré, — произносит Владимир, прикасаясь к алеющей щеке Евгения, и это звучит так доверчиво и нежно, что медлить уже точно не получится при всём желании. Штаны Онегина с шуршанием отлетают куда-то в сторону, наконец ослабляя давление на возбуждённый член, и он спешит обильно смазать его, чтобы не причинить боль непривыкшему телу. Поэт начинает дышать ещё быстрее, когда касается рукой твёрдого и влажного органа, опять чувствуя лёгкий страх, но его снова укладывают на спину и подхватывают под бедро, отводя ногу в сторону для удобства. — Мне страшно, — суетливо бросает юноша, когда ощущает внизу чужое давление. Казалось, что он не сможет принять его в себя, от чего разгорячённое тело бросало в холод. — Я буду нежен, — любяще проводя по смоли волос, обещает Евгений, постепенно проникая внутрь его тела, — Смотри мне в глаза, Володя, и не волнуйся. Онегин шумно выдыхает, входя до конца, а Владимир кусает собственные пальцы, привыкая к чувству заполненности, до этого ему не известному. Евгений видит, что ему больно, а потому любовно сцеловывает выпавшие из-под ресниц слезинки, беззвучно прося прощения. Тела обоих охватывает жар и безудержное счастье от долгожданной близости, они так и смотрят друг другу в глаза, не в силах оторваться. Мужчина медленно подаётся назад, а затем выдерживает толчок, от чего по телу пробегают мурашки; Владимир закрывает рот ладонью, зажмуривая глаза, в уголках которых дрожат солёные капельки. — Не сдерживайся, я хочу слышать тебя, — поэт убирает ладонь от рта, позволяя очередному стону вырваться наружу. Евгений начинает двигаться быстрее, сплетаясь с ним пальцами, пока юноша отчаянно цепляется за простыни второй рукой, извиваясь от невыносимого удовольствия. Он так счастлив, что нашёл свою настоящую любовь, теперь открываясь перед ней, вверяя своё сердце и одаривая теплом своего тела. Ленский впился в губы Онегина от особенно сильного толчка, прижимая к себе. Казалось, время остановилось, а поглощённые страстью карие глаза казались самыми красивыми во всём мире. Так и хотелось заласкать это дрожащее чудо, что лежало под ним, жаркими поцелуями и растопить прикосновениями. Переместив руки на поясницу Владимира, мужчина начал толкаться сильнее, от чего голубые глаза шокировано распахнулись: — Э-это, ах! Слишком... глубоко, — чуть ли не плача, выстонал поэт, вцепляясь в кровать, — Помедленнее, умоляю, иначе я... — Ничего, давай. Я хочу, чтобы ты достиг пика, — рвано дыша, прохрипел Онегин, нарочно всё глубже проникая в юношу, одновременно стимулируя его член, чтобы довести до самого конца. — Женя! — вскрикнул поэт, кусая его за плечо в пьяном иступлении — так хорошо ему не было никогда. Евгений тоже не заставил себя ждать, с утробным рычанием изливаясь в мальчишку и обессиленно рухнул рядом, переводя дыхание. — Прости... — извиняется он, прижимая Владимира к себе, утыкаясь в его макушку в излюбленном жесте. Тот обнимает его в ответ, оставляя несколько невесомых поцелуев на шее и груди. — Я люблю тебя, — тихо произносит юноша, легонько прижимаясь к чужим губам своими, умиротворённо прикрывая глаза. — Я тоже люблю тебя, Володя, — улыбается Евгений, понимая, что никто другой ему больше не нужен. Хорошо, что он побежал вслед за возлюбленным в тот зимний вечер, ведь теперь и жизни без него не может представить.