два часа ночи, плюшевый бакуго и овсянка

Тихое бормотание и копошение со стороны заставили его открыть глаза. — Чем ты, блять, занимаешься, — сонно произнес Бакуго и приподнялся на локтях. Кири вздрогнул, запнулся на полуслове и, ох, уронил маленького плюшевого Кацуки на себя. Он боязливо посмотрел на Бакуго, а Бакуго медленно перевел взгляд на часы. — Два долбаных часа ночи, Эйджиро, ты что, косплеишь Деку? Выбрось нахер это хрень и спи. Он откинул плюшевую версию себя на пол и лег на ее место. То есть на Кири, и нагло закольцевал его в свои руки, не давая и шанса на спасение. Киришима едва не завизжал. Так умереть он был счастлив. Утром Кацуки проснулся от громкого бума где-то неподалеку. Он поднял голову и огляделся: вторая половина кровати, если так можно было сказать, (потому что Бакуго всегда спал, раскинув руки и ноги в стороны как звездочка, и с очень грозным выражением лица; Киришима даже один раз сфотографировал его так, и Бакуго орал на него долго и усердно) пустовала, одеяло было небрежно смято где-то в ногах, а на животе лежал... тот самый плюшевый он. Игрушка неизбежно полетела куда-то под кровать. Бакуго зевнул и огляделся еще раз. Прошел в ванную комнату. Эйджиро стоял там, сосредоточенно рассматривая свой лоб в зеркале. Он прикусил губу и нахмурился; редко можно было увидеть его таким серьезным. — Киришима-козел-Эйджиро. Что случилось? Кири аж вздрогнул. — А? Я немного.. э-э-э, поскользнулся и расшиб себе лоб, — Эйджиро вздохнул, опустил челку на место и все-таки взял щетку с зубной пастой. Кацуки моргнул: — Понятно. Он постоял со сложным лицом с минуту, и до него, наконец, дошло. — Еб твою мать. Что? Ты нормальный? — Я не выспался, Ба-а-аку. Кацуки развернул парня к себе лицом: — В первый же день отпуска решил убиться? Ты совсем придурок? Эйджиро потупил взгляд, отчаянно вздохнул и кивнул. Кацуки шикнул на него и гордо удалился на кухню. Пришел уже со льдом, приложил к его лбу и еще немного покричал и отчитал за это. — Я случайно, — тихо сказал Кири и тут же чуть не упал снова, потому что Кацуки притянул его к себе, поднявшись на носочки, обвил его шею и спину руками и погладил по голове. — Не делай так больше, ты, мой бедный, огромный и тупой ребенок. Эйджиро положил подбородок на плечо Кацуки и обнял его в ответ. — Не буду. Люблю тебя. — Мм, будешь кофе? — Буду! — Вот иди и вари. — Ну, Ка-а-ацу-у-у… — печально простонал красноволосый и отлип от него. — Ну, Эйджи-и-и. * — Ты сварил уже? — спустя десять минут после того, как они почистили зубы и умылись, пришел на кухню Кацуки. — Заварил, — Кири показал ему язык, — растворимый. — Язык откушу, — сверкнул глазами Бакуго и открыл холодильник. — Ну и откусывай, мне то что, — небрежно пожал плечами Кири и уткнулся в плюшевую макушку того самого игрушечного Бакуго. Человеческий Бакуго достал молоко и укоризненно покачал головой. — Ты как его откопал? Я его сожгу. Или сожру… Не решил, — Кацуки серьезно задумался. — Милый, ты что, есть хочешь? — Конечно хочу. Сделаю овсянку. И правда ведь голодный, а Эйджиро еще и отвлекает его нарочно. — Нет, я не буду овсянку! — Будешь. — Не хочу! — Захочешь, — он оставался непреклонен. Эйджиро что-то промычал, отложил плюшевого и притянул к себе человеческого Бакуго. Усадил на свои колени и сомкнул руки на его талии. — А если так? Я не отпущу. — Только если ты, наконец, выкинешь это, — блондин изо всех пытался не обращать внимания на покрасневшие щеки и указал на бедную игрушку рукой. — Не обижай его! Мы купили этого тебя за две тысячи йен, Кацуки, мы его не выкинем. И вообще, мне можно, потому что у меня травма, – с видом человека, который знает, о чем говорит, поведал красноволосый. — Мы про-герои, придурок. У нас есть намного больше, чем две тысячи йен. Я его просто взорву. И какая, блин, травма? Ты просто стукнулся своей, — Кацуки повернулся к парню и ткнул ему пальцем в лоб, — пустой головой об… что там было? Кафель? — Кафель, — грустно подтвердил Киришима и положил голову ему на плечо. Бакуго быстро поцеловал его в уже назревающую шишку и привстал. — Кофе остыл уже, — сказал он и вздрогнул, когда почувствовал горячие руки под футболкой. — Ты че делаешь? Или сам завтрак готовить будешь? — Только не овсянку-у! — А что ты хочешь? Киришима задумался. Блондин редко у него такое спрашивал... Аж как-то неудобно стало. Он уткнулся лицом в грудь Кацуки и прижал к себе. — Отстань, противный, — фыркнул Кацуки, но зарылся руками в пушистые красные волосы. Темные корни уже начинали отрастать, и Кацуки решил, что нужно будет срочно подкрасить. — Ты допустил девять ошибок в слове «любимый». Ну, блин, мм… Я хочу собу. — Никто не завтракает со́бой. — Значит ли это, что я стану первым в своем роде? — Эйджиро честно пытался не унывать. — Это значит, что ты идиот. — Ну давай на камень-ножницы-бумага? — уже ни на что не надеясь, предложил Кири. Бакуго хмыкнул и кивнул: — Ладно, так и быть. Но если ты выиграешь, я тебя взорву. — Попробуй сначала, — Эйджиро поднял голову и снова показал язык. Спустя секунду он уставился на парня в немом ужасе: Кацуки все-таки откусил. Ублю-юдок.