I
У Эдварда теплые объятия и руки пахнут ванилью. Андромеде в его руках хорошо и надежно, она знает, что на него можно положиться: он полюбил ее такой, какая она есть. Не дерзкой и сильной, серебряной звездочкой с факультета хитрых и амбициозных: всего лишь хрупкой, ранимой и нежной, всего лишь девчонкой, у которой рвутся колготки и пачкаются ботинки, а снег попадает за шиворот. Ей четырнадцать, и она успела возненавидеть каблуки и помаду, зелье для завивки волос и голоса — холодные и язвительные: все это такое ненастоящее. Ее мир — мир фарфоровых кукол — ее с детства учили быть музейным экспонатом: красивой и изысканной, с капелькой щепетильности и высоко поднятой головой. Во всем, что бы она ни делала, должны быть размеренность и вкус, только вот в этих нравах, в этом замкнутом кругу, нет ни того, ни другого. Она и не представляла на самом деле, что люди могут понимать друг друга, что люди могут быть искренни и не стучаться в стены. Когда упали оковы намеков и стеснения, когда она покраснела в первый раз не из кокетства, мир будто бы для нее перевернулся. Какое странное наваждение: вокруг столько людей — интересных, приятных, но внутри все будто бы из других химических связей, все в них чужое, и только в Эдварде — ее собственное. Его поцелуи похожи на облака. Теплые, мягкие и бесконечные, родом из недостижимого поднебесья, на самом деле они отличаются от поцелуев других только одним — это любящие поцелуи. Они оба открыли, как мало нужно для счастья, ничто не усложнено в их союзе, потому что все гениальное просто. Держать в тайне трепет своего сердца и больно, и радостно. Хогвартс прячет бесчисленное количество уединенных мест, а назад они пойдут разными дорогами. Андромеду унижает и утомляет ложь, но она заложница своей фамилии и ходит по лезвию ножа. С Эдвардом не надо лгать. Она говорит, что думает, а он не спорит. Ее мыслям и идеям он не ставит рамок, он толкает их дальше, он вдохновляет ее. Когда Эдвард не согласен с Андромедой, и высказывает свою позицию, она словно попадает в другую реальность. Ей редко приходится слышать чужие мысли, и их искренность и индивидуальность ее поражают. Вместе с Эдвардом они строят свою новую идеологию, поддерживая и направляя друг друга. И Андромеда нарушает страшный запрет и бросает свою семью, и бежит прочь с маленьким саквояжем и огромными крыльями за плечами. Она не оглядывается, и рвет свою жизнь напополам с решительностью человека, у которого нет ничего, кроме любви. Она становится его женой, и теперь у них есть возможность воплотить все то, что они построили в своих мечтах. Она каждый день засыпает в его объятиях и не может поверить своему счастью. Андромеда и Эдвард давно и хорошо знают друг друга, им кажется досконально. Когда весь мир против вас, вам поневоле приходится держаться вместе, но время все же безоглядно и беспощадно. Оно постепенно обращает в дым страсть, полыхающую в Андромеде. И вот исчезает магия влюбленности и отступают правила юности, у берегов ее бушующего моря расцветает то, что они посеяли вместе. Андромеда смотрит в небо, на котором не видно звезд. Нет, она знала, что могла поступить иначе, что ее выбор мог быть другим и ей не пришлось бы рвать со всем, что было ей дорого, не пришлось бы забыть дорогу в родной дом и лица родителей и сестер. Любовь — хлеб, который замечателен свежим. Приходит день, и она думает, что игра не стоила свеч. Между ними вдруг встали вещи, прежде спрятанные приливом, и она почувствовала как понимание рассеивается словно туман. Что же, люди не могут быть во всем одинаковы и голоса их душ не могут быть полностью созвучны. Все идет своим чередом, но иногда достаточно одной детали, чтобы вызвать диссонанс, чтобы мелодия, казавшаяся волшебной, стала набором звуков. Она не повернет назад не потому, что у нее нет выбора: ее выбор ее вполне устраивает. Не она отвернулась от фальшивого мира своих предков, он отвернулся от нее. Ей было совсем немного лет, когда он растоптал ее сердце. А Эдвард, сколько бы раз она не обвиняла его в непонимании, на ее стороне. Они снова спорят, и ищут компромиссы, и с трудом признаются в ошибках. Они готовы прощать и искать пути, потому что любовь можно уберечь от гибели только вдвоем, потому что оба они понимают, как важно ее уберечь и потому что кроме них, этого не может сделать никто. И от одних островков к другим, оголенным отливом, протягиваются мосты. Вокруг ничего нет, вокруг беснуется пламя, и только в ее ладонях — хрупкое рановновесие, крошечный мир, согревающий ее по ночам. В глазах ее дочери — искры блэковского огня, и только Андромеда знает, какая опасность нависает над этим невинным созданием. Стоит ей взглянуть на мужа, и она понимает: нет, не только она. И Андромеда вновь прижимается к его груди и замирает в его теплых объятиях.II
Люциус останавливается, чтобы бросить один единственный мимолетный взгляд, на его щеке замирает солнечный луч. Солнце путается в листьях деревьев в саду Блэков. Они просто разговаривают, прогуливаясь по выложенным камнем дорожкам, конечно, здешний сад ничто по сравнению с обширными угодьями Малфоев. Нарцисса обходительна, учтива и осторожна. Нарцисса все делает правильно, умница-Нарцисса, которая знает, что лучшего жениха, чем Малфой трудно и пожелать, с другой стороны она уверена, что кроме нее Малфоя никто не достоин. А достоин ли Малфой ее, так это не так уж важно. Он оценивает каждое ее слово, каждый жест, чувствует она, и все его в ней устраивает: ее воспитанность, ее такт, ее образованность. Вот он задает ей совершенно обычный вопрос, а она дает ему ловкий, кружевной ответ Люциус думал, что все знает обо всем на свете, что все им вкушено, и у Нарциссы было столько романов, что она чувствовала себя властительницей далеко за пределами школы Хогвартс, но у нее есть один секрет, который она никогда еще никому не показывала, и предназначается он для Люциуса Малфоя. Все вокруг нее должно было быть идеальным: ложащиеся на щеки румяна и падающие на стены отсветы заката, прямые светлые волосы, завитые в сложные прически, и хрустальные капельки в подвесках, звуки музыки из волшебной палочки и поцелуи, не посмеющие размазать блеск на ее губах. Ее семья тоже должна была быть идеальна, и единственное, в чем их с Люциусом представления об идеальном расходились, была именно семья. Нарцисса считает: он ее господин и руководитель во всех аспектах, но только не в этом, — и своих прав она ни за что не упустит. И она берет его холодную руку и встречает его равнодушный взгляд таким же равнодушием. Нет, трудность пути не пугает ее, препятствия ее не остановят. Вытянуть наружу за самый кончик душу этого бессердечного человека и сделать ее своей — вот за что взялись отныне не отдельные ее слова, не взгляды и не поступки, а все это вместе. И если он вздумает сопротивляться, он получит достойный отпор, он узнает, что представляет из себя армия Нарциссы — осторожная, но бесстрашная, никогда не упускающего своего шанса перейти в наступление. Губы Люциуса тонкие, как змеи, и острые на вкус, как имбирь. Что теряет человек, который не знает любви? Нарцисса отдает себе отчет в том, насколько недостаточно обольстить собственного мужа и как наивно пытаться воззвать к таким душам, как у него. О, здесь нужен подход ледяного рассудка и трезвого понимания. Что бы она ни сказала и ни сделала, он должен почувствовать, что он не один. Ни о тонких и возвышенных материях будет говорить Нарцисса, ни о книгах и музыке, ни о заклинаниях, ни одна потусторонняя сила не придет к ней на помощь, и не встанет между ними, ничем она не даст понять ему, что она другая, что она чужая ему. Если она его жена, то она разделит его взгляды и его участь, даже если она категорически с ними не согласна, если они неразумны. Она во всем соглашается с ним, и он и не заметит, как сам согласится с ней, и как ее взгляды перестанут быть ему чужими, но покажутся единственно верными. Можно ли рассказать человеку, не знающему любви, что это такое? В руках у Нарциссы так мало нитей, что вели бы к нему настоящему. Он и сам не знает себя настоящего и не хочет быть настоящим. Он все-таки промахнулся, выбирая спутницу жизни. Пожиратели смерти не должны позволять себе быть уязвимыми. Нарцисса рассказывает ему о любви, ни разу не употребив этого слова. Нарцисса показывает ему любовь. Она чудесная кружевница и сама плетет небо для них обоих, небо, охраняющее их собственный мир и покой, кусочек Вселенной, предназначенной для них двоих, куда никому, кроме них и их сына, никогда не будет доступа. В этом новом пространстве Люциус оглядывается назад — и обнаруживает себя в ловушке. Вот чего он не учел в своих расчетах, он и не знал, что так бывает. Но он не готов отказаться от этого удовольствия. В один прекрасный день в том же самом саду, бросив на жену короткий взгляд между солнечными лучами, он понимает, что любит Нарциссу.III
Родольфус протягивает ей руку — его пальцы слегка дрожат. Очень мило с его стороны, но Беллатрикс и так не упадет — и все же, конечно, хватается, потому что у нее нет времени рассуждать, потому что здесь — на каменной лестнице между жизнью и смертью, под ночным небом, исполосованным желтыми и зелеными лентами, последнее, о чем она думает, это то, как ей изображать неуязвимость. Изображать это вообще не про нее, она ненавидит ложь. Она никогда не умела скрывать своих чувств и своих желаний. Окклюменция была ее запасным ножом, верным инструментом, с которым Беллатрикс обращалась той же виртуозностью, как с любым другим, который использовала, пусть никто и не знал, как тяжело ей далось его освоение. Если ей приказано было пойти на обман, она готова была обольщать и играть словами. Если ей хотелось внушить страх — она легко притворялась безжалостной и безумной. Но лгать так, как это делали многие — почти все вокруг — выворачивая наизнанку свою натуру, Беллатрикс так и не научилась. Живший в ней огонь нельзя было скрыть, он был сильнее нее, и она под свистящий шепот Темного Лорда с каждым годом все чаще подчинялась этому огню. Когда ей хотелось кого-то убить, она делала это. Подавляла в себе вспышку злости, смеялась, а потом ждала, когда они окажутся один на один, и ее лицо будет скрыто маской. Но вот с Родольфусом все не так. Они стоят рядом на приеме и смотрят друг мимо друга так, будто они чужие. У нее в волосах вплетены нити из серебра, и ее пальцы постукивают по обивке кресла, она приковывает к себе все взгляды одной только случайной усмешкой. Вокруг нее шлейф почтения и восторга, и каждый мужчина, развлекающий ее своими речами и остротами видит честь в ее одобрении. Родольфус даже не приближается к ней: держит ее руку ровно столько, сколько предписывает этикет. У него в улыбке — слова, которым не суждено сорваться с губ, и собственническое самодовольство. Беллатрикс помнит, как все начиналось, она не забыла запаха горькой полынной травы, свежего ветра и прикосновений его холодных губ. Она отдалась ему только затем, чтобы быть ближе к Темному Лорду. Он научил ее пользоваться чарами, которых нет в книгах, и выбирать слова обрядов, и понравится Темному Лорду, чтобы тот по достоинству оценил ее потенциал. Пока она помнит об этом, клятва, произнесенная у алтаря, горит печатью проклятия у нее на груди. Холодный месяц висит в бездонной сирени небес, поля пахнут полынью. Потому что они стоят спина к спине и знают, что могут положиться друг на друга, что каждый ее шаг будет им предупрежден, а каждое его движение ею подхвачено — можно подумать, что они читают мысли на расстоянии. У них над головами раскручивается черная бездна, заклинания из их палочек переплетаются, сливаясь в единую струю — магия, столь податливая полутонам человеческой натуры, поражает точностью, с которой эти две сталкивающиеся стихии сливаются в одно целое. А потом эта общая струя проносится над землей, уничтожая все на своем пути, и становится ясно, что объединяет Беллатрикс и Родольфуса. Сколько уже шагов к победе, сколько до недостижимой цели? Она смотрит в зеркало и не узнает себя, что стало с той веселой самовлюбленной девчонкой, разбивающей сердца? В ее глазах теперь носятся черные птицы безумия, а в улыбке скрывается дьявол, которого выпустили наружу, и всему виной он. Всего лишь коридор между нею — на школьной дуэли сбрасывающей противников с подмостков и ревностно прячущей между страницами тетрадей газетные вырезки, — и ним, самым могущественным волшебником их эпохи. Она не выносит присутствия мужа, в нем заключается все ее несчастье, вся неправильность устройства мира, то, что делает судьбу ее должницей, и каждый, кто попадется ей под руку, кровью отплачивает этот долг. Она сама выбрала этот путь, и ей не приходится жалеть. У него в жилах течет вода, а у нее — огонь, разница в их темпераментах и характерах выводит Беллатрикс из себя, кажется ей насмешкой над здравым смыслом, хоть иногда она и думает, что было бы, если бы она жила с кем-то, кто отвечал бы на ее выходки и истерики той же монетой. Беллатрикс знает, что Родольфус любит ее без памяти, любит так, что даже когда он смотрит на нее, его глаза меняют цвет. И она готова мстить ему равнодушием за то, какие страдания он ей причиняет, это все, что она может сделать, но как невыносимо сложно быть равнодушной, когда в тебе столько противоречий! Порой она срывается до ненависти и корит себя за это, порой ловит свое сердце на сочувствии, но неужели так сложно просто забыть о его существовании? Она постоянна в привязанностях, людей, чья смерть причинила бы ей боль, совсем немного, но она бы никогда не предала их первой. Ее присутствие пьянит его, делает не похожим на себя, и чтобы быть хоть немного достойным ее, он готов пойти на все, но тем не менее он ее не достоин, а она недостойна своего повелителя, и этот круг вращается бесконечно, и оба они друг у друга в ловушке. За это им платят другие: каждый раз, снова и снова, своими жизнями и криками нестерпимой боли. Они уничтожают друг друга — и оба чувствуют это. Она его презирает — и рассказывает свои самые страшные тайны, он ее любит — и нежно подталкивает к пропасти преисподней. Их дело важнее их отношений, ничто не может встать у них на пути, когда их путь лишен мирского блеска. Они рыцари темного легиона, и пока их палочки прорубают дорогу к власти их Повелителю, они ни за что не отступятся друг от друга. Планы операций и схемы расстановки политических сил на листах пергамента оставляют на руках чернильные следы. Их посвящают в дела, которые Темный Лорд больше никому не может доверить. И они шпионят за предателями, и угрожают должникам, и убивают, прежде чем вскроется правда, от которой зависит судьба всей организации. В боли, разделенной пополам, есть красота, как в вине, выпитом из одной бутылки, и они делят пополам и боль, и грех, и вино, так что даже в аду им не расставаться. Странное наваждение бродит вокруг, как предрассветные сумерки: ведь что бы ни стояло между ними, Беллатрикс может сказать все, и никто кроме Родольфуса ее бы не понял. Что толку в окклюменции и презрении в молчании — он и так знает, что терзает ее по ночам. У них есть постыдная тайна, о которой никому не известно. Их объединяет не только безумие.