Фестиваль снежных скульптур

Цзян Чэн не утратил чувствительности в большинстве мест, покрытых шрамами — в целом, ему повезло. Он уже почти привык к контрасту между температурой их тел, и дыхание его постепенно выровнялось, пока он молча смотрел на дверь. Однако, чем ниже спускались по спине нежные прикосновения… Его глаза расширились, но не потому, что он боялся, что рука скользнет под его оставшуюся одежду, а из-за того, что, как только чужие пальцы коснулись поясницы, у него перехватило дыхание. Цзян Чэн изо всех сил пытался успокоиться, но чем дольше Лань Сичэнь его осматривал, тем более странно он себя чувствовал. Его дыхание стало тяжелым, а каждый последующий вдох был глубже предыдущего. Он не привык к такому проявлению внимания, и как бы он ни старался подавить свое волнение, глаза сами собой зажмурились. Тем временем, пальцы продолжали с легкостью скользить по коже, и из-за нарастающего чувства слабости, ему приходилось переносить вес с одной ноги на другую, а рука его вцепилась мертвой хваткой в дверную ручку. Лань Сичэнь не знал, что и думать. Он старался не прикладывать силу, но возможно ли, что раны все еще болели? Он чувствовал, как тело мужчины вздрагивало от каждого прикосновения, как тяжело он дышал и как бешено билось сердце в его груди. Внутри Лань Сичэня раздался голос, который говорил, что происходящее не должно было доставлять ему удовольствие, ведь он даже не знал, было ли другому заклинателю комфортно или нет, но все же… это действительно доставляло ему удовольствие. Он долгое время боролся с заниженной самооценкой, и сейчас ему хотелось доказать, что голос в его разуме заблуждается, чтобы он с чистой совестью смог продолжить то, чем занимался. — Больно? — спросил он серьезным, но спокойным тоном. Внезапный вопрос вырвал Цзян Чэна из своеобразного транса. Он не мог толком описать, что чувствовал, но это определенно не было болью. Однако, как только он открыл рот, чтобы ответить, тонкие пальцы вновь коснулись поясницы, на этот раз ниже прежнего. Цзян Чэн резко подался вперед, прикусив нижнюю губу и опустив голову, а рука его сильнее сжала дверную ручку. На мгновение его тело окутало удовольствие, должно быть, это была одна из его эрогенных зон, о которой он не знал. Он почувствовал, как его член дернулся, а в штанах начинало становиться тесно. Когда Лань Сичэнь вновь провел пальцами по тому же месту, по телу прошла приятная дрожь. Несмотря на то, что заклинатель вскоре убрал руку, Цзян Чэн мысленно отлучился на пару секунд — прикосновения прекратились, но ощущения остались… Но, когда его детородный орган снова дал о себе знать, требуя внимания, челюсть заклинателя отвисла, глаза расширились, а рука на дверной ручке ослабила хватку только чтобы тут же сжать ее еще сильнее. — Не… — начал было Цзян Чэн, но собственный голос прозвучал так хрипло, что пришлось прокашляться и заговорить снова. — Не больно. Шрамы иногда стягивают кожу, и это причиняет дискомфорт. Цзян Чэн был в шоке от происходящего — в конце концов, его касался мужчина. Единственное, что в какой-то степени спасало ситуацию — это то, что Лань Сичэнь либо ничего не осознавал, либо был достаточно тактичен, чтобы промолчать. Цзян Чэн понимал, что ему нужно было как можно скорее выйти подышать свежим воздухом, несмотря на то, что свисающая поверх пояса одежда надежно прикрывала его пах. Однако, если бы он сказал, что хочет выйти прямо сейчас, все было бы и так слишком очевидно. Тем временем, Лань Сичэнь приостановил свои действия по одной простой, но одновременно шокирующей для него причине. У него не было личного опыта в таких вещах, хоть, разумеется, временами он сам себя ублажал и даже читал парочку «образовательных, но откровенных» книг… тем не менее, он всегда придерживался идеи, что сохранит невинность до женитьбы или хотя бы до тех пор, пока не найдет женщину, на которой захочет жениться. Однако он был мужчиной, и также, как в случае с его братом, понимал, что, чем больше сдержанности проявляет человек, тем труднее ему становится контролировать себя в дальнейшем. Это была одна из вещей, которые он хотел поменять в своем ордене, особенно после того, как много раз видел покрытого синяками Вэй Усяня из-за неспособности его брата контролировать себя тогда, когда это действительно имело значение. У него самого никогда раньше не было проблем с самоконтролем, но сейчас, стоя позади Цзян Чэна, поглаживая его мягкую и теплую плоть, внимательно наблюдая за его реакцией, он не мог ничего с собой поделать. В тот момент, когда заклинатель опустил голову и сильнее сжал дверную ручку, воображение Лань Сичэня приобрело сексуальный характер — он хотел заставить его дрожать от возбуждения и двигаться так же еще… Разные позы, о которых он читал, всплывали в голове, а его собственная рука сжалась в кулак, когда он почувствовал, что твердеет ниже пояса. Единственное, чего он хотел больше, чем сам получить удовольствие, — это заставить Цзян Чэна чувствовать то же самое. Представляя себе его реакции, Лань Сичэнь испытал, пожалуй, лучшее чувство за долгое время. Ему потребовалось чуть ли не все его оставшееся самообладание, чтобы не впечатать Цзян Чэна в дверь и не разорвать на нем одежду, исследуя губами любой участок тела, до которого бы только смог дотянуться… В его воображении его плоть терлась о ягодицы Цзян Чэна, пока он его ублажал и… Впервые в жизни Лань Сичэнь почувствовал, что ему действительно нужно было покинуть помещение и желательно оказаться как можно дальше от Цзян Чэна. Его воображение сводило его с ума, а хриплый голос Цзян Чэна все еще отдавался эхом в его голове. Также вернулся и внутренний голос, который твердил: «Выйди, успокойся, пойди в свою комнату», пытаясь любым способом заставить его сдвинуться с места. Однако те слова, что Лань Сичэнь, в конце концов, из себя выдавил, были полной противоположностью того, что гласил здравый смысл: — Не могли бы вы снова повернуться? Я хочу взглянуть на два самых больших шрама.