Восемь.

Гокудера на свою мать похож чертовски. Волосы белые, будто седые, пальцы длинные-длинные, улыбка кошеная-перекошенная. Только глаза и отличаются. /Она говорит, что его глаза похожи по цвету на листья вишни/ \Он небрежно хмыкает, говорит, что это так, бутылочное стекло\ Она наигрывает на пианино какую-то странную мелодию, шепчет на незнакомом языке и смеётся странным, холодным смехом. Это даже смехом назвать нельзя, скорее она просто раздирает себе глотку, в попытке стать нормальной. Ей можно приходить к Хаято всего-то пару раз в год. Она всё это время тратит на попытки научить его драться. И пианино. /Она пожимает плечами. Мол, почему нет? / \Он шипит, что когда твой отец приставляет тебе к виску пистолет, то тогда уже не до вопросов\ Гокудера свою мать помнит чертовски плохо. И в то же время чертовски хорошо. В том, самом последнем подарке, с которым она падает с обрыва, лежат ноты. Всего один листок с той мелодией, которую она вечно наигрывала. И пачка сигарет, которые она точно никогда не курила. И Гокудера убегает. Пачка сигарет лежит в кармане, а мелодия уже наизусть выучена. Пламя на тонких длинных пальцах загорается легко-легко, и это даже не больно. Оно красное. Её образ почему-то никогда не ассоциировался у него с красным. *** Ламбо своих родителей помнит. Мать, потомок грозы первого Вонголы, ядовито ругается на его отца. Отец запирается в своём кабинете и тихонько что-то напевает. Несмело, на странном языке, который он не знает, но хочет выучить. Впервые отец орёт на мать когда Ламбо исполняется пять. Орёт с невероятным упоением, яростью и какой-то неприятным осадком. Он садится рядом с Ламбо и просит прощения. Без остановки шепчет «прости». /За всё прошлое. За тебя-не-тебя. Прости/ \Как же ты раздражаешь! \ Его отец утопает в документах семьи Бовино, доставшейся ему даже не по наследству, а по браку. Мать легкомысленно улыбается какому-то боссу союзной семьи, вероятно надеясь и его очаровать. Ламбо кривится. Отец смотрит с абсолютным равнодушием на мать. Он обнимает Ламбо, шепчет, что лучше ему бежать. Бежать куда-нибудь туда, где его не достанут все эти многочисленные поклонники матери. Шепчет, что он не сможет защитить его. Что провалится. /Сейчас я не смогу тебя защитить/ \Я не буду его защищать! \ Висящий в петле труп отца бьёт по нервам. И Ламбо следует единственному его совету. Беги! И единственное, что от него остаётся — текст той песни, тихо напеваемой в одиночестве. *** Мукуро своих родителей не помнит. Помнит только тихий плач матери и улыбку отца. У него не было детства, у него были только серые стены камеры Эстранэо. Мукуро смеётся, истерически, вспоминает странную запись, на которой кто-то играет на гитаре. Учёные со страхом в глазах смотрят на него, но не затыкают. Кен и Чикуса смотрят на него, как на безумца. А потом он решается сбежать. Чей-то тихий голос в голове шепчет направление. Чьи-то руки тянутся к нему, не пытаясь ударить, а пытаясь подхватить. Кто-то шепчет в ухо: «Мы сможем…». Мукуро на скопленные деньги покупает гитару, которую не собирается отдавать М.М. Он играет и играет, пытаясь вспомнить точно ту запись. Мукуро теперь уже абсолютно точно сумасшедший. /Никто и не сомневался/ Мукуро не помнит ничего о своих родителях. В остатках Эстранэо ходит байка об отце одного из детей, который перебил половину семьи. Глаза у его отца были совсем не такого цвета, как его. *** Тсуна прекрасно знает своих родителей. Вечно отсутствующие — это про них. Отца не бывает дома, а мать в своём собственном мирке от других закрывается, не показывается даже ему. Она неправильная, будто ломали её уже много-много раз. /Ты впервые говоришь правильные вещи/ \Неужели, Тсунаёши? \ Мать не умеет защищать себя. Тсуна тоже не умеет. Мать плохо разбирается в точных науках. Тсуна тоже. \Ну извините, не приучены… Считать меня учили максимум на пальцах\ /Мама не дрогнет, перед тем, как всадить кому-то пулю. Мама не изменится в лице, когда будет затирать кровь незадачливого грабителя на кухне. Тебе тоже нужно будет стать таким/ Но мать заменить он не позволит. Мать поёт ему колыбельную, и это врезается в память до рези. И каждый раз, когда он вспоминает её, ему больно. Потому что эта колыбельная наполнена болью. Мама убивает саму себя изнутри. *** Реохей морщится, когда отец уходит из дома. Сестрёнка застывает в этом времени, дальше будто и не растёт вовсе. Все глаза выплакала, наверняка и продолжает так сидеть. Мама садится перед ним на корточки, обнимает, шепчет что-то невнятное. Мама продолжает улыбаться. Она вытаскивает Киоко в кружки рукоделия, но не сильно старается. Это видно. Реохею она улыбается, шепчет что-то под нос, и всё время отбивает странный ритм. Реохей подстраивает под этот ритм из семи ударов всю свою жизнь. Один боксёр. Два соперника. Три минуты. Четыре вдоха. Пять выдохов. Шесть ударов. Семь… людей? А когда ему одиннадцать, мама перерезает вены. Просто и абсолютно безвкусно. Киоко смотрит пустым взглядом, даже не дёргается. Реохей отбивает по краю ванной те семь ударов. Материнский труп всё ещё плавает в ванной, одетый в чёрное платье с длинным шлейфом. На стене её кровью написано «Экстремально!». Реохей принимает новые правила игры. *** Такеши улыбается. Улыбается, зубы сушит и совершенно не обращает внимания ни на кого. Такеши до ужаса на мать похож, та улыбалась также. Единственное, что у них с отцом общего — мелодия, которую отец играет на флейте. Он учит Такеши правильно резать рыбу и готовить суши. Он учит Такеши обращаться с мечом. Он не учит Такеши играть на флейте. Такеши сам учится. Повторяет, повторяет и повторяет. И в конце у него получается именно та мелодия. На экране старенького телевизора помехи. Такеши трёт глаза, зевает и не находит взглядом отца. С крыши слышится флейта. Перед глазами всё плывёт. /Не волнуйся. Раньше времени смерть не приходит/ \Смерть всегда приходит чересчур рано. Не обольщайся\ *** Кёе кажется, что его мать сошла с ума. Она сажает розы, гоняет его по всему особняку, с улыбкой пытаясь убить, и всё время поёт. Одно и то же, без привнесения чего-то нового. Раз, два, три… Отцу на них плевать. Мать просто ещё одна любовница, Кёя просто ещё один почти-бастард. Кёе хочется плакать. Его мать только смеётся. Она старательно выводит одни и те же слова. Они ввинчиваются в мозг, бьют по вискам. Четыре, пять… Мама просто не умеет плакать. Это Кёя понимает не сразу. Просто она слишком похожа и непохожа на Алауди одновременно. Это становится ударом под дых. Ему больно. Ей уже абсолютно всё равно. Шесть… Его матери и на свою жизнь плевать. Лишь песня для неё важна. Она бросается нападающим наперерез и Кёя лишь секунду слышит абсолютную тишину. Звук выстрела врезается в мозг. Фиолетовый застилает глаза. И Кёя запевает. Семь… *** Их мелодии сплетаются в песню. Кто-то поёт, кто-то играет на гитаре, кто-то на пианино, кто-то отбивает ритм, кто-то добавляет флейту. Их голоса, их души сплетаются в одно. *** Первым умирает Реохей. Смерть пришла за ним на задании. Он не прятался. Раз — затихает ритм. Вторым погибает Хаято. Оползень, кроме него там было ещё полсотни человек. Два — затихает пианино. Третьим уходит от них Такеши. Пожар в родном доме, подстроенный врагами. Три — затихает флейта. Четвёртым тонет Ламбо. Течение реки слишком сильное, его утянуло вниз. Четыре — затихает детский голосок. Пятым гибнет Мукуро. Взорвалось здание, в котором он был. Хром была рядом. Пять — затихает гитара. Шестым пропадает Тсуна. Они сидели с Кёей вместе, в старом доме в Намимори. Оттуда они не вернулись. Но Кёя ещё был жив. Шесть — затихает и без того слабая колыбельная. Седьмым принимает смерть Кёя. Он раскрывает кому-то объятья, с надрывом пытается петь, раздирая глотку и лёгкие. Он умер от одиночества, остался самым последним. Семь — затихает последняя строчка песни. *** Ламбо без раздумий кидается наперерез учёным. Единственное, что остаётся — гитара в записи. Такеши притворяется сумасшедшим и кидается прямо на нападавших. Сзади вспыхивает пламя. Кёя резко поворачивает руль автомобиля в сторону, прямо в обрыв. Её цвет — фиолетовый. Мукуро закрывается в собственном сознании, гниёт изнутри. Он знает все, ей теперь можно уходить. Тсуна перерезает вены. На кафельной плитке очень легко писать. Особенно кровью. Реохей проворачивает меч в руках, оборачивая его против себя. Чересчур рано, правда. Хаято завязывает петлю трясущимися руками. На столе вместе с документами лежит текст песни. Они все понимают — так надо. *** Тсуна прикрывает глаза полями шляпы. Хаято истерически смеётся, поглаживая живот и предлагая всем подавится приготовленным им печеньем. Ламбо закрывает лицо капюшоном. Кёя ерошит фиолетовую шевелюру и, кажется, думает о чём-то своём. Такеши сидит с закрытыми глазами, косичка спускается на грудь через правое плечо. Мукуро пользуется шансом и пытается ударить Кёю винтовкой. Реохей хмыкает, поправляя очки. Хром это Лар Милч, разумеется. Я хочу, чтобы вы были счастливы. Восемь