Song of the Sea

Губная гармошка досталась Мише от отца. История о том, как она у него появилась, менялась время от времени: то это дед нашел у немцев во время фашистской оккупации, то тот же дед получил её в качестве благодарности от некоего неизвестного солдата, которому он спас жизнь при Варшавском восстании. Когда Миша стал старше, отец в какой-то момент отмахнулся от него и буркнул, что он сам выиграл её в карты у группы лопухов в рюмочной, которые «не умеют играть нихера, а всё туда же». Мише не суть важно было, откуда у отца эта гармонь, но в то, что она пережила войну (а то и не одну), верилось охотно. Потасканная и засаленная, никто не трудился её чистить; некоторые отверстия продувались плохо из-за ржавчины. Но на посеребренном царапанном корпусе все ещё можно было различить отчетливый узор в виде морских рыбок. Эта гармошка была самым ценным, что он взял с собой из дома, когда впервые отправился на маяк — эту же гармошку он потерял в первый же день своего прибытия. Она выскользнула из его скованных тремором пальцев и в последний раз мигнула ему солнечным отражением, навсегда исчезая на морском дне. Мише показалось это ироничным — наверное, маленькая «рыбья» гармонька сама туда стремилась. Наверное, оно и было к лучшему. Всё равно Миша мог наиграть только одну песню про море. Как по морюшку, морю синему. Там плыло, плыло два кораблика. Может быть ему, как смотрителю маяка, стоило знать больше морских песен. Может быть, в этом случае гармошка не уплыла бы от него. У одном корабле святы Ангелы, У другом корабле да и сам Господь. Сидя на пляже, Миша попытался насвистеть мелодию по памяти, но губы онемели от холода и свист срывался на глухое сипение. Миша растер ладонью потресканный рот и попробовал снова — получилось немного лучше. Звонкая трель раздалась над рябой черной водой; в дрожащей тишине, где молчали даже чайки. На море царил вечерний штиль. Миша за пятки стащил с себя ботинки и, подгребая себя ближе по гальке и песку, сунул босые ноги в остывающую после солнечного дня воду. Под ступнями зашуршали камушки. Прямо сейчас он скучал по своей гармошке. Хотя, может быть, она и никогда не была его и море забрало у него то, что ему принадлежало. Миша сполз ещё ниже. Теперь вода, сидя, доставала ему до бедер; ноги тут же облепила намокшая ткань штанов. Но иногда здесь бывает скучно вечерами — гармошка бы ему пригодилась. Иногда он не мог больше пить и не хотелось петь; запертый в собственное сознание и в круг стен маяка, почерневших от копоти керосиновых ламп. Миша погрузился под воду до самого пояса, позволяя волнам облизывать его трясущееся от холода тело. Зазмеились потревоженные черные водоросли. Да, было бы хорошо, если бы море оставило ему музыку. Вечерами здесь бывает одиноко. Миша лег спиной на качающуюся водную гладь, глядя в бесконечное небо, разрезаемое над его головой лучом света. Вода потекла в уши. Одна из склизских водорослей, щекотавших ему пятку, зашевелилась против течения волн и двинулась вверх по его ноге. Миша улыбнулся сведенным судорогой ртом. — Беспокоишься обо мне? На вопрос Миши никто не ответил. Миша сам не знал, почему задал его в первую очередь — не то чтобы на него могли ответить; не то чтобы на него был ответ; не то чтобы тому, кто мягко заключал его тело в гладкие кольца мышц, выплывая вместе с ним назад, на берег, действительно было до него какое-то дело. Но это не страшно — Мише тоже не было никакого дела до себя самого. В детстве Миша смотрел на расписанный пузатый бок гармошки и представлял всех чудесных морских существ, парящих в невесомости под толщей синей воды. А потом ложился спать и ему снилось, как он тонет, и во тьме — не синей, а черной, сосущей, пустой — плавают чудовища, цепляются за него отростками и клешнями. Пытаются утянуть за собой. Если бы хоть одна живая душа, кроме Миши, знала, насколько реальность оказалась фантастической смесью его грез и кошмаров. Огромное тело заслонило от Миши полную луну и россыпь звезд, накрывая его тенью, запахом морского дна. Только крутящийся свет маяка время от времени оставлял отсветы на темно-зеленой, перламутровой коже, разбрасывая по ней потусторонние блики. Струи воды закапали сверху ему на лицо и Миша слизнул их с губ; язык тут же разъело солью. — Ты там не видел мою гармошку случайно? Два блестящих в темноте глаза с вертикальными зрачками накрылись третьим веком, моргнув ему. Существо — за все это время Миша так и не придумал ему имя — склонило голову ниже и Миша ощутил его дыхание. Теплое, совсем человеческое. В широком рту мелькнул частокол острых акульих резцов. Миша, дрожа всем телом, прильнул к его скользкой коже, которая после ледяного воздуха ощущалась не просто теплой — горячей. Вскинулся вверх, обвивая руками шею, и существо прижалось к нему торсом, не обнимая в ответ, но накрывая собой. Привычно и, Мише нравилось так думать, будто бы защищая. Миша прижался ухом к его груди и услышал низкий, животный рокот. Под спиной задвигались восемь толстых, мускулистых щупальцев. Их концы мягко скользнули вдоль Мишиного тела и Миша дергано вцепился в собственную налипшую одежду, пытаясь снять её до того, как они сомкнуться в крепкие кольца, обездвиживая, делая невозможной любую попытку раздеться. Миша не так много штанов привез с собой на вахту и не хотел, чтобы на нем разорвали последние. Спрут будто бы ждал, пока Миша закончит смешно червиться на нем, сделает все свои дела, но на самом деле Миша знал, что его нисколько не колышет Мишина одежда и что если бы он хотел взять его прямо сейчас — его бы взяли, с треском разрывая ткань прямо на нем. От одной мысли об этом кровь приливала к паху моментально. Без холодных тряпок стало намного, намного теплее в объятиях упругих щупальцев; легкий морской ветер перестал обжигать, становясь мягким и послушным. Совсем как Миша прямо сейчас, наслаждающийся движением по его телу: одно из щупалец пустилось по бедру, обвиваясь вокруг его ноги и прижимая к животу член, от чего у Миши пальцы на ногах поджались и он невольно подался вперед, стараясь усилить трение. Другое щупальце потянуло в сторону его лодыжку, раскрывая сильнее; третье обвилось вокруг торса, поддерживая, приподнимая вверх, заставляя Мишу капризно хныкать: ему нравилось лежать на них сверху, спиной чувствовать как они вьются под ним, заползают на него. Было похоже на то, будто они обнимаются, а так он чувствовал себя распятым. Ещё пара щупов скользнула по его предплечьям, обездвиживая окончательно. Кончик одного из них находился близко к его лицу, дразняще касаясь заросшей щеки и Миша сам потянулся к нему, коротко лизнув один раз, другой. По блестящей коже прошла рябь, будто бы щупальце покрылось «мурашками» и оно медленно, неглубоко заползло к нему в рот, толкаясь за щеку, живое и подвижное. На вкус оно было как тина и морская вода, а кожица на нем была тонкая, похожая на кожу полового члена. Миша нежно обхватил его губами, посасывая и пряча зубы, чтобы не царапнуть случайно. Стреножившие его щупальца раздвинули ноги ещё сильнее и одно, самое длинное и объемное, ткнулось ему между ягодиц, отчего ноги у Миши мелко-мелко затряслись от удовольствия, как выброшенная на берег рыбка. Миша никогда вслух не признается, что прикосновения к его анусу всегда доставляли ему даже больше удовольствия, чем рука на члене. Ещё будучи подростком, он стыдливо комкал простыни, ворочался, терся о матрас кверху задницей или толкал между ног подушку, а пальцы его тем временем бесстыдно касались тугого, плотно сжатого входа, и это поглаживание такого интимного местечка в его теле срывало в оргазм — ему даже не нужно было дрочить себе, одних трений было достаточно. Сам он никогда так и не смог пересилить себя и двинуться внутрь пальцами, даже одним, даже на фалангу. Но фантазия о том, как хорошо было бы его телу, испытай он настоящее проникновение — пальцами, членом, чем угодно, заставляла кровь бежать по венам быстрее и щеки заливаться горячечным стыдом. И в этот раз тоже: реальность оказалась лучше, чем самая пошлая его фантазия. Наверное, он и был извращенцем; больным на голову, развратным ублюдком, раз ему не просто нравились игры с собственной задницей, а он позволял это делать чему-то… подобному. Существу. Сущности. Самому восхитительному, неземному существу, которое только могло породить соленое морское чрево. И он не мог продолжать звать его «существо» в своей голове. Что-то настолько прекрасное, как оно — как он — не могло быть просто «чем-то». Миша жил с ним под его маяком; дышал одним кислородом; он находился здесь ещё до того, как Миша ступил на этот покрытый травой и валунами остров с одиноким маяком, и, Миша подозревал, пробудет здесь ещё бесконечно долго после того, как Миша уйдет. Это не он гостем приходил к Мише каждый раз, когда тот подходил к берегу — это Миша был случайным зевакой в чужих владениях, которому великодушно позволяли здесь оставаться. Миша чувствовал бугрящуюся силу и понимал, что если тот захочет — Миша мигом поймет, что ему здесь больше не рады. Когда одно из щупалец сожмется на Мише тисками и его туловище лопнет, словно гнилая рыбья голова. Странно было задумываться об этом прямо сейчас, но Миша не мог ничего с собой поделать: мысли метались перепуганными зверьками, перепрыгивая с одного на другое. Он хотел дать ему имя, да. Почему-то очень сильно хотел — это придало бы происходящему ещё больше близости, которой Мише так не хватало в жизни. Не прямо сейчас, но в целом. Существо, монстр, русалка. Совсем не похожая на русалку Андерсона, даже близко. Русалка, Руслан. У Миши всегда было тяжело с фантазией, а в таком положении она буксовала ещё сильнее. — Руслан, — Миша выплюнул щупальце и выдохнул полушепотом, — скажи, тебе нравится «Руслан»? Существо подалось ближе на звуки его голоса, оказываясь совсем близко с его лицом, урча негромко. Миша расценил это, как «да». Кончики остальных щупальцев, которые не были обернуты вокруг Миши, нетерпеливо бились по песку, шлепали по воде. Проникновение было суховатым, но безболезненным — может быть, чуть суше, чем хотелось бы, но щупальца всё равно оставались достаточно скользкими, чтобы проникать с каждым разом все глубже и глубже, практически не доставляя дискомфорта. Они были идеальными для проникновения: конические и тонкие с концов, без больших темных присосок, которые были у основания его тела; постепенно расширяющиеся, и Мише каждый раз все проще и проще давалось пускать их внутрь. Они идеально натягивали его, растягивая под себя день за днем. Могли часами разминать и трахать, чтобы его задница могла в любой момент принять столько, сколько это создание, Руслан, захочет ему дать. И Миша так хочет быть к этому готовым, принимать его, отдаваться — если бы его тело могло выдержать, то он бы целыми днями только и делал, что отдавался ему на песчанном берегу или облепленных илом и водорослями камнях. Если бы Руслан держал его, покачивая, на своих конечностях так, как держит сейчас. Руслан всегда заполнял его своими щупальцами медленно: Миша мог чувствовать каждый новый сантиметр чужой плоти, распирающей его изнутри, и чем дальше, тем больше его стоны походили на животный скулеж. Забытая конечность обратно раздвинула ему губы и Миша с готовностью забрал его назад в горячий рот, двигающуюся в унисон с той, что в его заднице. На этот раз она проникла глубже, доставая почти до самой глотки и пощекотав кончиком гланды. Из глаз брызнули слезы; Миша закашлялся, сдерживая в себе рвотный позыв и случайно прикусывая чувствительную конечность. Руслан зашипел и во мгновение кольца вокруг Миши сдавили его с такой силой — можно было поклясться, что он слышал жалостливый треск собственных костей. В следующую секунду они уже ослабевали, разворачиваясь и Миша извиняющееся склонился к плечу, на котором покоился поврежденный отросток. Освободившейся от пут рукой, он взял его и нежно задвигал вверх-вниз, будто держа в ладони чужой член. Отерся об него колючей щекой, целуя и облизывая, пока Руслан не заворчал и не вернулся назад во влажный рот. На этот раз запихивать в горло не стал, но очень быстро рядом с ней появилась другая конечность, оттягивая Мишины губы, помещаясь рядом с первой. Миша сдавленно завыл, когда Руслан слегка выдвинул щупальце снизу и вместе с ним задвинул назад ещё одно в его припухшую, растраханную дырку. Наверное, от неожиданности, он бы снова сдавил челюсть и тогда бы без пары сломанных ребер точно не обошлось, но теперь он не мог даже на немного прикрыть свой переполненный рот, позволяя слюне стекать себе на бороду и сосредотачиваясь вместо этого на ощущениях сразу двух щупалец в его размягченном нутре. Свободной рукой он схватился за вздувшийся живот, сжал выпуклость с четко очерченными контурами. Щупальца внутри терлись, ворочались, двигались друг по другу, выдаивая его простату, заставляя его живот распухать и ходить ходуном, соскальзывая внутрь все глубже, и Миша не выдержал именно этого ощущения ходящей сладкой волны под собственной ладонью. Миша сгруппировался весь, сжался и выгнулся настолько, насколько позволяла крепкая осьминожья хватка; глаза у него закатились, пока он мучительно долго кончал, на короткий период времени практически оглохнув и ослепнув. Пришел в себя от того, что бесконечные горы темной плоти и мускулов продолжили терзать его тело, догоняясь, и холодный пот прошиб Мишу по позвоночнику. Миша всегда кончал много позже: из-за особенностей физиологии ли, или из-за чего-то ещё. Руслан за случку успевал кончить несколько раз, пока за то же время Миша кончит всего один. Это позволяло Мише вырвать краткий момент отдыха до того, как с ним решат спариться снова, ещё и ещё. Впервые получилось так, что Миша, перевозбужденный и нетерпеливый, смог кончить раньше и теперь он боялся, как долго его будут стимулировать и мучать до чужой разрядки, а то и не одной. Все закончилось достаточно быстро, к Мишиному счастью. Потребовалась ещё минута от силы, во время которой его мотали из стороны в сторону, укладывая и раздвигая, пока он скулил обессиленно, стараясь уйти от этих ощущений, но хватка вокруг него только крепче сжималась, не позволяя выскользнуть. Кокон из щупалец сомкнулся над ним и погрузил в себя. Миша чувствовал, как чужая сперма в несколько невыносимо-долгих толчков выплескивается, наполняя его задницу. В том же коконе они тяжело опустились на землю, застывая и сопя утробно. Миша потянулся вниз и осторожно потянул щупальца, вытаскивая их из себя и морщась, когда они задевали затертые, растревоженные стеночки. Руслан не сопротивлялся, нежась в какой-то собственной мистической неге. Наклонился и длинно лизнул тяжелым шершавым между ног, слизывая собственное, разлитое между Мишиных бедер семя — тот пока был слишком истощен, чтобы так быстро возбудиться на подобное. Лишь лениво раздвигал колени и елозил ногами. Было тепло и приятно, клонило в сон. Он чувствовал защиту и не чувствовал одиночества. Некстати вспомнилась губная гармошка и Миша хмыкнул себе под нос. Все-таки, море не было жадным — оно всегда знало, что отдать взамен. К тому же он, кажется, забыл, как там было дальше в моряцкой песне. После первых строчек про кораблики.