Решил выстрелить первым Теперь по снегу неси меня
Цзян Чэн не знал, сколько времени можно было смотреть на эти добрые глаза. Внутри него все сжималось в тугой узел, и с каждой встречей его внутренности затягивались все сильнее, угрожая своему хозяину смертью. Цзян Ваньинь подумал, что умереть от чувств к самому светлому существу в его жизни было бы очень смешно. — Глава Цзян? Ваньинь откашлялся и посмотрел на Лань Сичэня. — Вам нездоровится? Вы выглядите уставшим. Не нужно было ему знать, что так оно и есть, потому что влюбленность подобна неизлечимой болезни — поражала цель наверняка. Цзян Чэн совсем не хотел, чтобы кто-то знал о его слабости. Он давно научился управляться со всем сам и засовывать свои нужды куда подальше. Цзян Ваньинь — глава ордена Цзян, и у него не было права на ошибку. — Все в порядке. По крайней мере, вопрос с открытием Облачных Глубин для юных адептов достаточно важен. После всего, что случилось, — уголки губ дернулись вверх. Цзян Чэн давно не улыбался, как тот пятнадцатилетний мальчишка, и уж точно не позволял себе колкости. — Не настолько важен, чтобы решать его сразу после вашего прибытия, — мягко заметил Лань Сичэнь. Игра в лицемеров имела неограниченное количество участников, потому что главной ее целью было добиться желаемого. О, как искусен в этом глава ордена Лань! На губах всегда вежливая улыбка, в глазах тускнеют огоньки того детского озорства, что только недавно вернул себе после полуторагодового заточения в пещере. Цзян Чэн решил проиграть этот раунд, но лишь затем, чтобы сказать — битва не окончена. — Пожалуй, вы правы. Что ж, позвольте мне удалиться в мои покои. Глава ордена Лань, — Цзян Ваньинь встал и поклонился. А потом утонул в жидком золоте. Это золото поведало ему многое. Наверное, его ци близка к искажению, но он вспомнил тринадцатилетнюю скорбь Лань Ванцзи и собственную ненависть к шисюну. Лань Сичэнь напарник Цзян Чэна по убийству, ведь он тоже был согласен на такой кощунственный поступок. Цзян Ваньинь все еще слишком слаб, чтобы управлять орденом Цзян, и ему просто необходимо стать сильнее. Чтобы гнев не застилал глаза и не заставлял медленно умирать лже-адептов Темного Пути. Чтобы суметь различить за поступками намерения, потому что, как оказалось, одних действий бывает недостаточно. Чтобы в следующий раз не быть таким глупцом, чтобы вмиг обозлиться на собственного брата. — Цзян Чэн. Цзян Ваньинь, — из него сразу вышибло весь дух. Никто не называл его так. — А-Чэн, — удар в спину. Глава ордена Цзян не мог проигнорировать столь открытый вызов и обернулся. — Вы не один страдаете. Позвольте мне разделить с вами эту ношу. Соучастники, — Лань Хуань неловко улыбнулся, только и неловкость эта, думал Цзян Чэн, напускная. — Поверьте, вы не захотите видеть этот кошмар. Позвольте, — он еще раз откланялся и, не дождавшись разрешения, ушел. Цзян Чэн запоздало подумал, что нарушил не менее пятидесяти правил из четырех тысяч. От этой мысли стало немного теплее.***
Узоры на стене являли Цзян Чэну то, от чего он бежал днем. Он видел гору Луаньцзан, видел смерть Вэй Усяня, видел опустошенные лица братьев Лань… а также он хорошо чувствовал собственную ярость и бессилие от того, что Вэй Ин умер не от его, шисюна, рук. Как было бы хорошо, будь это кошмарами. Но тени настолько причудливо писали свой танец, что оторвать взгляд от стены не казалось возможным. Цзян Чэн хотел бы заснуть, но воспоминания выжгли в нем клеймо. А его можно только выжечь другим, более безобразным, или просто превратить в комок обезображенной кожи. Свою метку Цзян Чэн лелеял. Гребаные братья Лань с их чертовой жертвенностью.***
Лань Сичень с болью смотрел на лицо А-Чэна. Тени бессонницы расцветали, грозя забрать его в страну, из которой несколько лет назад вернулся Вэй Усянь. Утром он зашел к нему в комнату и увидел красные глаза и бледное лицо. Не говоря ни слова, Лань Хуань подошел к своему возлюбленному и положил голову к себе на колени. — Лань Сичень? — хрипло спросил Цзян Чэн, не отрывая взгляда от стены. Волосы главы Цзян мягкие, шелковистые. Лань Сичень хотел бы, чтобы он их носил распущенными, да только заранее знал — не согласится. — Я рядом. Поспи. — Как ты можешь спокойно спать после… — Цзян Чэн охнул, когда нежные пальцы нажали на какую-то точку в районе затылка. Глаза стали закрываться, но он упорно сопротивлялся. Тени на стене еще не окончили свой парад мертвецов. Лань Сичэнь усмехнулся. Он не думал, что хоть кто-то из них мог спокойно видеть сны. Война покалечила их всех, как и внезапная утрата, как и многие тайны, что старательно скрывали ото всех… О чем и сказал Цзян Чэну. Тот потянулся рукой к теням, но Лань Хуань перехватил ее и поднес к губам. Руки главы Цзян мелко подрагивали, выдавая степень истощения. — Спи. Я подстрахую. Между ними никогда не было признаний. Не было неловких поцелуев и двусмысленных взглядов. Во время войны повелось, что Цзян Чэн охраняет внешние границы, но стоит переступить порог, и властителем становится Лань Сичэнь со своей воистину великой выдержкой и гигантским терпением. Рука в руке — и он успокоился. Цзян Чэну не нужно видеть, чтобы знать — на него смотрели, отпечатывая в сознании, чтобы разглаживать любую складочку и отгонять любую тень во сне. Лань Ванцзи на неделю взял на себя обязанности главы Лань, Вэй Усянь обещал приглядеть за делами своего шиди. Последний шепотом попросил Лань Сичэня помочь брату, потому что хочет и дальше его задирать, а то как-то скучно без его смеха в Облачных Глубинах… Тепло Лань Хуаня согревает даже в такие холодные дни. Эту войну Цзян Ваньинь с удовольствием проигрывает и позволяет сну окутать себя.