Утопия

В его доме всегда было холодно. То ли дело в трещине на стене, то ли в погасшем камине, то ли в безразличном отношении. Кровать у него была узкой. Спали мы в обнимку, тесно прижимаясь друг к другу, чтобы хоть как-то согреться. От него пахло какими-то цветами, воском и тем самым, неповторимым ароматом - его собственным запахом, который невозможно передать. Я всегда спала с краю. Крайняя... нет, просто с краю. Некоторые ночи были особенно горячими. Вечером, когда дорожки пустели, и окна в соседних домах гасли, я приходила к нему. Тайком, разумеется. Не думаю, что кто-нибудь знал о наших отношениях. А если и знал, то молчал. Вечера обычно проходили одинаково. Словно старая пленка, пущенная по кругу и показывающая один и тот же фильм. Мы пили чай из старых фарфоровых чашек с побитыми краями. Я всё боялась порезать когда-нибудь губы. Бараш рассказывал, как прошел его день. Я тоже иногда говорила, но больше слушала. Мне нравилось его слушать, сидя прямо на полу, на расстеленном одеяле. Или лежать, игриво, как бы случайно, оголив плечо. Постепенно разговоры, такие пылкие, полные эмоций, затухали. Не было определенного сигнала. Мы просто ложились рядом, смотрели в потолок и молчали. Пожалуй, это было лучше всего - просто молчать и знать, что рядом есть тот, кто понимает без слов. Нам обоим нужен был этот миг. Он всегда был нежен. Осторожен, внимателен и одновременно показывал такую страсть, что одного прикосновения, порой, хватало, чтобы у меня сорвало голову. Он брал меня на полу, на том самом расстеленном одеяле. Тихо, не издавая не звука. Только тяжело дыша. Опаляя горячим дыханием шею. Осыпая грудь и плечи поцелуями. Иногда случались приступы не то злости, не то эмоций. Тогда он становился грубее. Входил резко и глубоко, заставляя меня тихо постанывать. Закрывая мне губы рукой или поцелуем. Ни он, ни я не хотели, чтобы кто-нибудь узнал. А потом, уже после, становилось чертовски холодно. Я перебиралась на кровать, укутывалась единственным одеялом и смотрела, как Бараш работает. Сидит спиной ко мне, пишет. Говорит сам с собой, глядя мечтательно в окно. Оглаживая яркую фотографию в старой, потемневшей рамочке. Я знала, что он любит её. Не меня - только её. Я так, страстное увлечение, мимолетная муза. Ещё в начале мне было этого знания вполне достаточно. Встречи казались чем-то запретным, неправильным, постыдным. И от того были такими притягательными. Всегда приятно нарушать правила. Когда Бараш работал, то забывал о моем существовании. Я не смела ему мешать. Нельзя быть музой и отнимать приносимое тобою же вдохновение. Иногда, крайне редко, он оборачивался. Долго, пристально смотрел на меня (или куда-то сквозь меня), а затем манил рукой. Я вставала, полностью обнаженная. Мне нравилось, с каким вожделением он на меня смотрел. На мое тело. В лунном свете кожа словно сияла изнутри. От холода твердели соски, вздымалась напряженная грудь, истосковавшаяся по ласке. Тогда он брал меня на столе. Прямо перед окном, в опасной обозримости для любого случайного прохожего. Нас обоих возбуждала эта опасность. Так мне нравилось больше всего. Хотелось думать, что она сейчас там за окном. Смотрит и истекает слюной. Потому что с ней он всего лишь романтик. Гуляет под ручку, дарит цветочки, читает стихи, на которых ночью грубо трахал меня. Я очень хотела, чтобы она всё увидела. Хотела, чтобы узнала, какой он на самом деле. Я ужасно хотела его. Чтобы Бараш был моим не только ночью, но всегда. Чтобы дарил чертовы цветы, признавался в любви и писал стихи только обо мне. Чтобы думал обо мне, когда тянет за волосы и вбивается сзади так сильно, что подгибаются колени. Вжимает грудью прямо в окно. Стекло потеет, остается следы от моих сосков. Он не запрещает мне кричать. Наоборот, входит так сильно, так резко, словно нарочно выбивает мои крики. Наслаждается ими, наслаждается хождению по тонкой грани всеобщего позора и осуждения. Когда Бараш засыпал, я отодвигалась от него подальше. Насколько позволяет узкая кровать. Прижимала колени к груди, закусывала кулак и плакала. Хотелось орать, кричать, реветь навзрыд. Наши отношения вели к неминуемому краху. Мы оба знали, что ничего не выйдет. На то было множество причин. Однако я покорно шла вечером к нему, а он ждал, не запирая двери. Заранее расстилая одеяло на полу. Заваривая травяной чай в побитых фарфоровых чашках. Будь они прокляты! Когда рассвет только-только пробивался в окно, он лениво приоткрывал глаза и словно удивлялся, увидев меня рядом. -Тебе пора уходить, - говорил Бараш безразлично, отворачиваясь от меня и снова засыпая. В такие моменты я понимала, что сделан ещё один шаг к пропасти. Так хотелось хоть раз услышать заветное "останься со мной". Но этого никогда не будет. С первыми лучами солнца романтизм исчезал. Мы оба становились реалистами, которые или не будут замечать друг друга днем, или общаться будут холодно, напряженно. Конечно, Бараш будет пытаться вести себя непринужденно. От этого будет только хуже. Одевшись, едва волоча ноги от усталости, я плелась к себе домой. По дороге встречала Совунью на пробежке. Частенько наши маршруты совпадали. Думаю, она и была тем самым человеком, который знал и молчал. -Доброе утро, дорогая, - весело приветствовала она. - Ха-ха, снова встречала рассвет? Сегодня же так холодно! Тебе следует брать с собой шарф. Я только улыбалась. -Обязательно, - у самой сердце начинало щемить. - Всё забываю захватить. -Так заходи сегодня ко мне. У меня сохранились где-то старые журналы о рукоделии. Попьем чаю, посидим тихонечко, - Совунья подходила ближе, не переставая при этом бежать на месте. - Я покажу тебе парочку секретных техник, с помощью которых можно делать такие узоры, что просто не налюбуешься! Слёзы наворачивались на глаза. В такие моменты мне хотелось обнять её. Разрыдаться прямо на плече. Я знала, что Совунья выслушает, поможет советом и не осудит. Уж точно никому не станет рассказывать. Из последних сил я держала себя в руках. Прикусывала язык, сухо прощалась, обещая обязательно заглянуть и принесли какой-нибудь травяной сбор. Уж в травах я разбираюсь. -Только обязательно заходи, - Совунья махала рукой и скрывалась за холмом. Помахав ей, я долго стояла и смотрела, как нежно розовеет утреннее небо. Закрывала глаза, расставляла широко руки и впитывала в себя первые лучи солнца. Впитывала, чтобы сиять ночью. Сиять для него. Новый день давал мне силы. Я заставляла себя улыбаться и возвращалась домой. Новый день всегда приносил новые приключения.