Несопоставленный

На заднем сиденье «Метеора», когда он парит над сверкающим океаном и далеко от города, который определённо был нехорошим, Билли смотрит в окно и вздыхает. — Почему такой мрачный, Билли? — Вилли тяжело опустился на сиденье рядом с ним. — Мрачно и Билли (Gloomy and Huey), эти слова почти рифмуются. Это потому что ты не делал никаких фотографий? Вот почему ты так смотришь? Но ещё не поздно взять его сейчас, потому что я вернул свой телефон, смотри! Поночка нашла. И не дожидаясь ответа, Вилли встаёт над Билли, чтобы сам выглянуть в окно. Одной рукой он достаёт телефон и начинает снимать фотографии без разбора, а другой давит на голову Билли, чтобы он мог балансировать. Билли сильно отталкивает его и бормочет что-то неразборчивое. — Интересно, как далеко мы находимся? — удивляется вслух Вилли, не обращая внимания на грубость Билли, потому что о ней уже забыли. — Если бы я взял парашют, я бы смог полностью приземлиться на этом крошечном острове. Да, я бы величественно парил на вершине этой кокосовой пальмы, как величественная кокосовая птица, и после того, как я спущусь и коснусь твердой земли, я дам имя моей недавно открытой земле — Великая Вилдония! В настоящее время ожидается государственный гимн, и тогда я найду какое-то сокровище, потому что где-то на острове должен быть знак «х». Я сколочу состояние и продам права на фильм, а теперь я возьму парашют, не следуй за мной, пока я не приземлюсь и тебе всё не предоставлю! Вилли вскакивает, а Билли немедленно хватает его за рубашку и тянет его обратно на свое место. — Но у тебя будет преимущество! — Вилли восклицает, как будто это самая очевидная вещь в мире, и его брат был бы дураком, если бы отказался от неё. — Никто из остальных не знает моего четкого сигнала, так что ты увидишь его первым и станешь вторым человеком, ступившим на Великую Вилдонию. — Затем он делает сложный жест рукой, в котором задействованы все его пальцы и локоть. — Вот видишь? Лицо Билли кислое. — Я вижу, что тебе нужен ремень безопасности или десять, чтобы быть пристёгнутым. Вилли смотрит на своё место и затем облегченно выдыхает. Это самолет ЗигЗака — конечно, нет ремней безопасности. Затем он смотрит на Билли, как будто видит его в первый раз: — Серьезно, что с тобой? Билли издает еще один мучительный вздох и смотрит в окно. — Ты не понял бы. — Попробуй. Глаза Билли поворачиваются к его брату. Теперь Вилли сложил руки на коленях и изображает вежливую заботу. Но в один, два, три, да, он собирается, начинает ёрзать и оглядываться вокруг. Билли тихо вздохнул. Ничего страшного, если расскажет ему. И, может быть, ему удастся отвлечь его от бегства, чтобы взять единственный парашют самолета. — Помнишь гигантское плотоядное растение, которое пыталось съесть нас всех? Движения Вилли замирают, и он расширяет глаза. — Гигантское растение, говоришь? И это пыталось нас съесть? Почему, Роберт, я понятия не имел, что буквально только что произошло со всеми нами, спасибо большое за то, что сказал мне, ты действительно самый умный из нас. Колючий острый ум и сарказм — не самые большие дары Вилли, но он получает очки за то, что не боится попробовать. — Я отбивался от растения своей книгой, но уронил её, — терпеливо объясняет Билли. — А когда нас освободили, я вернулся за ним, но не смог найти. Она исчезла. — Что за книга? — Моя Энциклопедия Юных Сурков. Как ты думаешь, какую ещё книгу я имел в виду? — Я не знаю! Тебе нравится много книг, так что это могла быть любая. — Это была не просто книга, это была МОЯ книга. Вилли критически смотрит на своего старшего брата. И с некоторой жалостью. — Так просто получи ещё одну копию. Хочешь сказать, что у юных сурков нет запасных частей? — Не в этом дело. — Тогда в чём? — Дело в том, — резко говорит Билли, — в том, что моя уникальная копия сейчас потеряна. Все знания, которые я собрал и добавил к ним, теперь просто исчезли. Просто — исчезли. — Нет, это не так. Билли начинает спорить, но Вилли его перебивает: — Ты это помнишь, верно? Все эти идиотские штучки, которые ты добавил? Просто возьми другую копию и напиши снова. Билли с силой проводит пальцем по подлокотнику рядом с собой. — Я не могу вспомнить всё, что я добавил к нему. Некоторые да, но не всё. Даже если бы попытался, я не смогу вспомнить всё это. У меня нет так называемой эйдетической памяти. — Это… хорошо? Мне… жаль? Билли закатывает глаза. — И это еще не главное! Вилли раздражённо вскидывает руки. — Ты только что сказал, что дело в том, что ты потерял её, поэтому, если есть ещё одна копия, ты можешь получить другую и вписать столько, сколько сможешь вспомнить. Это не имеет большого значения! — Но моя копия была моей, Вилли, она была моей! — У Билли загораются глаза. — Он содержал часы написанных от руки дополнений, основанных на моем личном опыте и наблюдениях, и он незаменим! Я не могу вернуться к использованию копии для начинающих, потому что это не то же самое. Это хуже, это меньше. Это то, что ты думаешь, я заслуживаю, Вилли? Так вот за кого ты меня принимаешь? За неудачника? Неудачник, который должен использовать книгу неудачника? Это потому, что я не добавил Вилрыбу (Dewfish) в свою книгу, и теперь ты хочешь, чтобы Вилдония была в ней также, и ты пытаешся воспользоваться тем фактом, что у меня нет документированных доказательств для использования против тебя, потому что у меня больше нет моей книги, чтобы доказать, что ты не прав, и даже если бы она у меня была, ты бы схватил её и ударил меня ею по лицу? Взгляд Вилли теперь переходит в подлинное беспокойство. Он был рядом с Билли, когда выскочил из-за стажировки Ваддл (серия с Марком Клювсом), и был в одном ударе от нападения на Лаптли в его собственной лаборатории (дядя с красной шапкой). Это была бы его удача — иметь дело с ещё одной схваткой Билли Отчаяния-Ярости, когда они находятся в воздухе на миллионах футов и у них больше нет Великой Вилдонии, на которой можно было бы приземлиться, поскольку его невостребованная земля теперь уходит в даль. После одного быстрого взгляда в окно (прощай, благородная Великая Вилдоная, я клянусь найти тебя снова однажды) Вилли скрещивает руки и сосредотачивается на своем нестабильном старшем брате. — Когда мы вернемся в особняк, мы дадим тебе ещё одну копию, и ты сможешь начать писать как новые, так и старые вещи, которые ты помнишь. И я полностью понимаю концепцию одержимости, Билли. Я знаю, что означает «мое». Мой остров теперь потерян в море и захвачен недобросовестными пиратами, которые продадут его застройщику, но ты не увидишь, чтобы я дулся из-за этого. Ты должен перейти к следующему. Билли прищуривается на него. Вилли, без сомнения, думает, что демонстрирует убедительное превосходство, но Билли видит его насквозь. Язык тела Вилли вызывает серьезную обеспокоенность, но его разум и сердце явно в другом месте, без сомнения, пребывая в этой глупой островной фантазии. Если бы он удосужился прочесть хотя бы первую страницу книги связующего для Предварительного Планирования Поездки, которую он и Поночка создали, то знал бы, что тот клочок земли, который они пересекли, назывался Кролоз, который стал собственностью Бразилии еще в 1878 году после тревожно короткой войны с Австралией. Его история захватывающая. Но, конечно, Вилли это не волновало. Его преднамеренное невежество заслуживает наказания, поэтому Билли решает ничего ему не рассказывать об истории острова и самодостаточной смешанной экономике, которая использует расплавленные редкоземельные минералы в качестве своей контрвалюты и имеет завидный курс обмена. Это научит его. — Вот это дух! — бодро заявляет Вилли. — Я знал, что заставлю тебя улыбнуться! Билли снова закатывает глаза. Вилли кладет нежную руку на плечо Билли. Похоже, что он собирается сказать что-то утешительное, что-то вдумчивое и удивительно проницательное. Надежды Билли начинают возрождаться от пристального и серьезного взгляда на лицо Вилли. — Мы, — медленно говорит Вилли, когда Билли наклоняется к нему, — …закончили? Мы закончили со всем этим? Голова Билли возвращается на подголовник. — Да, мы закончили. А ты не собираешься Безумно Лететь на нас, а? Типо — ты не собираешься сходить с ума в этом самолете? — Я не собираюсь сходить с ума. Вилли вздохнул с облегчением и выскользнул прочь. Билли поворачивает голову, чтобы посмотреть в окно. Жизнь бесплодна и бессмысленна. Недавно освободившееся место рядом с ним сразу же снова заполняется, и его готовность к выступлению вдыхается. Что-то в Билли ломается, и с него хватит, он не может справиться с неспособностью Вилли понять простые концепции, и его глупые идеи о глупой Вилдонии, и он раздраженно разворачивается, потому что почему Вилли не может понять это через свою тупую толстую голову, что он ничем не помогает и должен просто заткнуться и оставить его в покое, чтобы он выплюнул «Уходи», в то же самое время Поночка говорит: «Привет, Билли». Ну, это просто здорово, это просто прекрасно (сарказм). Может, он все-таки найдет Вилли и схватит его за руку, и они могут вместе выпрыгнуть из самолёта, и уплыть обратно в Великую Вилдонию. Вилли не будет возражать — у них не будет парашютов. На самом деле он будет приветствовать это, он будет наслаждаться этим. Но Билли застыл на месте и даже не может закрыть рот. — Извини, — быстро говорит Поночка. — Я пойду. — Она начинает подниматься с места. — Нет! — Билли вернулся к жизни при этой ужасной возможности, и схватил её за руку. — Не уходи. Извини, я думал, что ты Вилли, и я имел в виду это для него, а не для тебя. Поночка смотрит на него и принимает решение о том, как она хочет ответить. — Ты имел в виду, что ужасно грубое и оскорбительное пренебрежительное командование должно было кричать прямо в лицо твоему младшему брату? — ДА! Поночка ждёт паузы, а затем улыбается. — Понятно. Сегодняшний день научил меня, что прямой подход столь же неудовлетворителен, как и косвенный, когда речь идет о том, чтобы сказать ему, что делать (Вилли). И кроме того, он не запомнит это надолго, пока его не отвлечёт что-то ещё. — Точно. — Пульс Билли падает с облегчением, что она уже простила его и всё ещё здесь. — Горячий совет для тебя — просто упомяни «Вилдония», и он откажется от всего. — Верно подмечено. Билли улыбается ей. Она улыбается ему в ответ. Его рука все ещё на её руке, и она не сделала ни единого движения, чтобы сместить её. Фактически, она теперь приближается и наклоняется к нему широкими тёплыми глазами. Его сердцебиение резко возвращается к панике, нагоняет страх и набирает скорость, которую все без медицинского образования считают опасной и критической, граничащей со смертельным исходом. — Так что, э-э, — хрипло произносит он, прочищая горло раз, другой, третий, четвёртый, и всем сердцем желает, чтобы его голос не звучал, как у жертвы чумы в последней стадии. — Зачем ты здесь, Поночка, какие у тебя планы? Однажды он задался вопросом, действительно ли окна самолета ЗигЗака — это просто полосы прозрачной клейкой ленты, удерживаемые на месте с удачей и желанием, вместо точных нарезок и профессионально подогнанных панелей из lexan поликарбоната. Он твердо верит, что сейчас самое время это выяснить. Если окно рядом с ним — просто полоски ленты (пожалуйста, пусть это будет лента, пожалуйста, пусть это будет лента), он мог прорваться сквозь них и в одно мгновение вылиться в просторное безжалостное небо. Он сжимает кулак и начинает оборачиваться. — У меня есть кое-что для тебя. — О, это здорово, спасибо. — Теперь его голос звучит так, будто он курил четыре пачки сигарет каждый день в течение последних шестидесяти лет. Но она не отшатнулась в ужасе при его звуке. Или сделав любое движение, указывающее, что она не хочет, чтобы его горячая рука лежала на её голой руке. Он глотает: — Да? Что… что это? — Пусть будет пять пачек за восемьдесят лет. Он громко откашливается и сжимает другую руку так сильно, что костяшки пальцев горят белым огнем (а что так можно?). Выражение на лице Поночки меняется от довольного к тревожному беспокойству и становится зеркальным отражением того, как Вилли только что смотрел на него: — Ты в порядке? — вместо этого спрашивает она. И тут до него доходит, что Вилли рассказал ей всё о своих приступах ярости. Конечно, он это сделал. Должно быть, так оно и было. Он, должно быть, рассказал ей в мучительных подробностях о том, как он разглагольствует и бредит, и выбрасывает логику и рациональное поведение в окно, когда он сердится, и как ему приходится быть физически сдержанным, когда он чувствует себя обманутым. Горячее копьё стыда вонзается ему прямо в живот и взрывается, как фейерверк. — Да, Поночка, я в порядке, большое спасибо, как дела? Выражение беспокойства Поночки углубляется: — Ты не выглядишь хорошо. Ты что, заболел? Ты сжимаешь живот и стискиваешь зубы, и похоже, что тебя вырвет. — Не долго думая, она кладет руку на его сжатый кулак и, успокаивающе, сжимает его. Его другая рука всё ещё на её руке, и она подошла к нему еще ближе. Её рот теперь завис над его плечом, а дыхание — на его шее и ухе. — Теперь ты выглядишь так, будто вот-вот упадешь в обморок. — Я в порядке, — шепчет Билли. — Нет, это не так. — …Нет. Так. — В чем дело? Это не ложь, если он не говорит ей о главной причине, по которой его тело предает его таким образом. — Я… Но. Но если он скажет ей второстепенную причину и начнет жаловаться на свою книгу, она может просто посмотреть на него. Она даст ему тёплые заверения, что это не конец света, и он не должен так расстраиваться, и перестать придавать такое большое значение тому, что можно заменить. Затем она будет искать путь к отступлению и сделает тайный жест помощи и отчаяния, который они с Вилли, без сомнения, придумали вместе. Теперь он действительно чувствует, что его сейчас стошнит. Она и Вилли синхронны во многих вещах, включая его самого. Наверное, его. Может быть, его? Она действительно любит книги, документирование и исследования так же сильно, как и он, а Вилли нет, так что это что-то, но они друзья по приключениям, и Вилли провел с ней больше времени, чем он. Так что они, вероятно, ближе, не во всем, но наверняка в том, что имеет значение, и сейчас для него важнее всего книга, а также то, что она думает, и успех на любом из этих фронтов выглядит хуже, чем безнадежным. — Вилли делал фотографии из окна, — торопливо говорит Билли. Это трогательно очевидная смена темы, и он по праву стыдится самого себя. Если его в конце концов стошнит, то постарается сделать это через собственные ноги в качестве справедливого наказания. — …а-ага… Поночка ясно даёт понять, что его уклончивость её не убедила и не впечатлила. Но она, должно быть, посмотрела на его жалкое лицо и решила, что не согласиться с ним — всё равно, что пнуть ногой щенка, который только что проснулся после спасительной операции. — Да… он был счастлив, что я нашла его телефон и вернула ему. Однако он не был так уж доволен фотографиями на нём, в том числе и моей, что, если ты подумаешь об этом, к лучшему, так как это урок, который я пыталась преподать ему весь день. Что-то с трудом пробивается сквозь липкую мешанину, которая является мыслями Билли, и щиплет его. — Он… удалил твою фотографию? — А? О, да, это было просто глупо с моей стороны. Я не могу винить его, потому что нас собиралось съесть заживо растение-убийца, и он не хотел никаких воспоминаний об этом. Особенно если учесть, что он выглядел перепуганным, а я наоборот. — Он удалил твою фотографию? — повторяет Билли, на этой раз громче и увереннее. Поночка медленно кивает. — Да, — она говорит это так, как будто не хочет повторяться в третий раз, потому что концепция действительно не так уж сложна для понимания, но она сделает это, если ей придётся. А также то, что это не имеет большого значения, и он должен сменить тему разговора на ее первоначальную. Но Билли был одарен возможностью сменить тему разговора и прояснить некоторые из своих бурлящих эмоций, которые он действительно не хочет иметь, но и вроде как хочет. И еще потому, что для неё это сделка. Может, она и не очень большая, но на неё это подействовало, он это видит. Видит это ясно, как божий день. Видит это по тому, как расправлены её плечи, как широко раскрыты зрачки и как морщинка в уголке рта, которая появляется только тогда, когда она подавляет что-то неприятное, дергается каждые три десятых секунды. — Он ленивый, — горячо говорит Билли. Да, это хорошо — возможность критиковать Вилли и в то же время заставить её чувствовать себя лучше появилась, как спасательный круг. — Сохранение отдельного снимка потребовало бы еще одного свайпа, нажатия и нескольких секунд, а это явно слишком много работы для него. Он ленив и беспокоен, и это ужасное сочетание, но он был сброшен как яйцо, так что ты можешь сделать (снимок). — Всё нормально. Билли серьёзно смотрит на неё и сжимает ее руку, не думая об этом. — Это не нормально. Вилли твой друг и должен был вести себя лучше. Судя по тому, что я слышал, он должен был вести себя с тобой лучше весь день. — Это всего лишь фотография, — быстро говорит Поночка, как будто хочет отмахнуться от всего случившегося, потому что это его расстраивает. Она смотрит на руку Билли на своей руке и сглатывает. — Это была просто фотография моего тупого лица, ничего интересного. — Это неправда, — практически рычит Билли, как будто его заклятый враг только что оскорбил их обоих. — Ты… ты так не думаешь? Это не так? — НЕТ. Вилли должен усвоить, что неудача в планировании означает планировать провал. Он не может просто отмахнуться от твоих забот и желаний, как только это включает в себя крошечные самоотверженные усилия с его стороны. Ты потратила весь день, пытаясь открыть его разум, провести с ним время и поделиться знаниями, а он просто отмахнулся от тебя, как от пустого Пепа (Pep, газировка), которую он не потрудился положить в мусорное ведро, потому что это требует дополнительного шага в сторону, и он глуп. Глупо не понимать, что он потерял величайший дар в мире быть с тобой, чтобы испытать культурную традицию, о которой ты не знал. Знает ли он, как это редко бывает? Конечно, он не мог, он не может вычислить, ни в числовом, ни в социальном плане, и он просто выбросил выигрышный лотерейный билет, потому что не удосужился проверить последнее число. И что ещё хуже, он будет жить в счастливом неведении и понятия не будет иметь о том, что он пропустил, потому что он был слишком занят, помогая своему дяде с его дядей, и никогда не получал шанса обновить свою книгу чем-то уникальным, потому что единственной уникальной вещью, которую он видел, было признание Скруджа в том, что у него болит спина, и это далеко не то, что составляет дополнение к Энциклопедии Юных Сурков, но это спорный вопрос, потому что эта книга теперь ушла, и он не испытал ни одной вещи с тобой, и теперь эта глупая поездка закончилась, и мы никогда не сможем сделать это снова! Билли делает глубокий прерывистый вдох и опускается обратно на свое место. Ах, так намного лучше. Он всегда чувствует себя лучше после хорошей тирады, как будто накопление мягкого яда было очищено с идеальным количеством самоудовлетворения, приправленного в качестве подсластителя. Рядом с ним стоит неподвижная тяжелая тишина. Билли моргает. Почему обе его руки сложены ладонями вверх, как будто они изнемогают от столь интенсивной жестикуляции? Почему его рука до сих пор не лежит на руке Поночки? Почему она не дотрагивается до его руки? Почему сейчас сидит так далеко? Почему это всё ещё тяжёлое молчание рядом с ним излучает сдержанность, с которой он мучительно незнаком? Ведро с ядом Билли устало поднимается. Он отрывает этикетку с надписью «Вилли» и шлёпает гораздо большую, которая кричит СЕБЯ! кроваво-красными печатными буквами. Она начинает наполняться быстро и болезненно. — Это… — бормочет он в ужасе. Он просто уверен, что она никогда больше не заговорит с ним. Она только что видела его в худшем состоянии. Ну, едва ли не хуже, поскольку на этот раз ему удалось ничего не укусить. Он закрывает глаза, когда новая волна унижения омывает его, как кислота. — Извини. Глаза Билли резко распахиваются. — Что? Почему ты извиняешься? — Ты расстроен, — говорит Поночка. — Мне следовало просто сказать тебе, почему я пришла к тебе, а не… — Не извиняйся! Я тот, кто должен извиниться. — Мы оба могли бы. — Но тебе не за что извиняться! — Есть за что. Билли чувствует, что у него отвисла челюсть. Это странно. — Послушай, — твердо говорит он. — Прости, что я так разозлился из-за своей книги и вымещаю злость на тебе. И… и на Вилли. — Он действительно не хочет, чтобы она снова ругала его с Вилли, так что если он сможет загладить свою вину, то, возможно, она простит его и будет думать о нём лучше. Не то чтобы у него были какие-то доказательства того, что Вилли сказал о нём что-то плохое или что они оба проводят веселые часы, ругая его, но они могли бы это сделать. Конечно, ему не нужно извиняться перед Вилли, потому что это Вилли, но… Но. …так ли это? Может ли он действительно принять прощение и принятие своего брата как должное? Всякий раз, когда он спорил со своими братьями, большую часть времени они мирились, просто притворяясь, что инцидент никогда не происходил в первую очередь. Они будут игнорировать друг друга и обмениваться взглядами, но через некоторое время их снова потянет друг к другу, и они начнут разговор на середине пути, как будто драки никогда не было. Но что, если он должен сделать первый шаг, чтобы показать сожаление и продемонстрировать как исправить свои ошибки? Он самый старший и самый ответственный, и всё хорошо, и хорошо говорить всем, что они должны вести себя более ответственно, но его действия часто не подкрепляют его слова. Его едко-резкие слова и настоящие укусы. Билли сглатывает. — Я… я не должен был быть так резок с ним, с Вилли, и вслух, и мысленно, потому что я много говорил ему мысленно, — быстро говорит он, прежде чем она успевает прервать его очередными бессмысленными извинениями. — Я знаю, что он просто пытался помочь по-своему, а я сбил его с ног, потому что мне не понравился его совет, потому что это… трудно смириться, когда что-то, что ты любишь, ушло, не так ли? Но в каком-то смысле, если ты испытывала это, то оно на самом деле не исчезло вовсе. Просто всё изменилось. И перемены не всегда к худшему. — Он несколько долгих секунд барабанит пальцами по ноге. — Прости, что я закричал. И разглагольствовал. Дяде Дональду есть за что ответить, несмотря на то, что он самый лучший, и… и я сожалею о том, как я сказал тебе эти вещи, но… но не то, чтобы я их говорил. Ну, некоторые из них, не все из них, ты знаешь, те вещи, которые я сказал. — Он откидывается на спинку сиденья и в изнеможении вытирает лоб. — Всё нормально, — с сердцем говорит Поночка. — И я действительно знаю. То, что ты говоришь. То, что ты сказал. Я чувствую то же самое. Как бы. Не обо всём, но о том, что ты знаешь. — Она делает глубокий вдох и медленно выдыхает. Их глаза встречаются, и они не отводят взгляда. Поночка делает еще один глубокий вдох: — И мне действительно есть о чем сожалеть. Билли смотрит на неё с изумлением и недоверием. — Я тоже лежала в больнице с Вилли, — объясняет Поночка. — Он тоже хотел задокументировать свою поездку, но по-другому, как я думаю, это должно было быть сделано. — Затем она смотрит сквозь него, как будто нашла способ повернуть время вспять и на мгновение перенеслась назад. Потом моргает и снова фокусируется. — Довольно эгоистично, хах. (пропущенная сцена скажем так) — Нет, ни в коем случае. Ты один из самых бескорыстных людей, которых я когда-либо встречал. Твой способ пережить поездку и документировать её намного лучше, чем выбор Вилли, чтобы просмотреть её через экран и сделать фотографии только для того, чтобы незнакомые люди в интернете могли похвалить его. Это эгоистично. Поночка теребит свободную нитку на рукаве своей рубашки. — Наверное, но… но он всё равно хотел поделиться своим опытом с другими. Даже если это было только с шестью людьми, которые следят за его профилем в социальных сетях, один из которых — я, и двое, я уверена, одобренные правительством шпионские боты. Я просто хотел оставить своё при себе. Ну, не совсем для себя, я действительно хотела поделиться ими с то… — она обрывает фразу и сильно дергает за свободную нить. Билли смотрит на неё. И чувствует себя виноватым. Она расстроена, что не относилась к Вилли лучше и что ее мотивы не были полностью бескорыстными. — Не расстраивайся, — говорит он ей. — Это нормально — держать что-то при себе, а также делиться чем-то с другими людьми. Поночка тепло смотрит на него. — Я… — начинает Билли и тут же выпаливает всё остальное, прежде чем успеет хорошенько подумать. — Жаль, что я не смог пережить и задокументировать поездку с вами, это было бы гораздо веселее и интереснее, и ты могла бы помочь мне улучшить мой португальский, и, возможно, мы бы выяснили предупреждение о растении-убийце раньше, но мы этого не сделали, и, — быстро говорит он, чтобы сменить тему, а также потому, что эта мысль только что пришла ему в голову, — все его фотографии были сохранены в его облачном хранилище в любом случае. Поночка резко вздыхает: — О, да! ‘Он, наверное, забыл, — продолжает Билли, и его тон становится сардоническим. — Если он вспомнит, то забудет сложный пароль, который ему нужен для доступа к ним. Хорошо, что он записал его в трех разных тайниках. — Вилли. — Вилли. Они оба произносят пароль одновременно. Они смотрят друг на друга в совершенной гармонии, и если бы Билли мог воспроизвести этот момент и сохранить его в картине, он заплатил бы за это любую цену. Но он также понимает, что некоторые вещи предназначены для того, чтобы быть пережитыми, а не пойманными в ловушку. Они предназначены для того, чтобы пить медленно и наслаждаться ими, не отвлекаясь, так что они могут быть полностью поглощены и стать частью того, кто вы есть. Время тянется идеально, как восход солнца вдоль пляжа. И как любой отрезок времени, он не может длиться вечно. Но это нормально, потому что он уверен, что за горизонтом будет ещё один. — И ты знаешь, — говорит Билли, как будто признание в следующих словах может быть равносильно признанию в отвратительном преступлении, но он всё равно собирается довериться ей. — Это не самая плохая идея — сделать несколько фотографий наших приключений. У меня их нет. Только то, что я написал в своей Энциклопедии. Воспоминание о том, что он потерял свою книгу, застает его врасплох и так сильно бьет в живот, что у него перехватывает дыхание: — Но у меня даже этого больше нет, — морщится он. Поночка широко улыбается ему. — Ты его потерял. Билли шевелит губами, чтобы не сказать чего-нибудь такого, о чём он тут же пожалеет: — Ммм-хмм. — Вы очень похожи, ты и Вилли, — говорит Поночка. — Он был в отчаянии, когда подумал, что его телефон потерян, и тебе так же плохо, что ты потерял свою книгу. — Ммм-хмм. — Но я… рада, что ты больше похож на меня, чем на него, хотя это было бы не так ужасно, потому что противоположности притягиваются так же, как и не противоположности, и я просто говорю, и ты знаешь, что я имею в виду. Билли кивает, потому что понимает, что она имеет в виду. — Я… рад, что ты тоже не такая, как он, — говорит он ей, выиграв тяжелую битву, чтобы временно избавиться от боли потери. — Хотя это и не страшно, потому что, несмотря на все свои ужасные недостатки, Вилли не так уж плох. Он нормальный, я думаю, но ты… ну, ты великолепна. Ты действительно такая. Лучи Поночки. Она теплее, чем вечернее солнце, струящееся через окна самолета. — Я не сказала тебе, почему я хотела поговорить с тобой в первую очередь. — Ты нет. Поночка наклоняет голову, всё ещё улыбаясь, и Билли отражает её. Он даёт понять, что именно это он и делает, и тут же должен улыбаться шире, чтобы не отставать от неё: — Ты до сих пор нет. Всё ещё стоя под углом, Поночка протягивает руку под сиденье. — После того, как я нашла телефон Вилли, я также нашла… это! — И она с размаху выпрямляется и протягивает ему Энциклопедию Юных Сурков. — Моя книга! — Билли вскрикивает от восторга, когда выхватывает его у неё. — Ты нашла её! Ты получила её обратно! Поночка, ты самая лучшая, я сделаю для тебя всё что угодно, клянусь, я запишу это прямо сейчас на первой странице, а потом заламинирую её (залеплю скотчем). У него кружится голова от облегчения и радости, и он не замечает, как лицо Поночка заливается краской. — Ничего страшного, — говорит Поночка, убеждая их обоих. — Просто рада вернуть собственность законному владельцу. Билли крепко прижимает книгу к груди. — Если ты это напишешь, — полушутя говорит Поночка, — это займет много места. И испортить минималистский дизайн Юных Сурков выглядело так, как будто они пытались пойти на это. Билли изучает красную обложку своей любимой книги. Он уже не в первозданном состоянии, а покрыт боевыми шрамами от постоянного использования. Билли проводит кончиком пальца по буквам «ЭЮС» (JWG), гордо отпечатанным на лицевой стороне. Он действительно мог бы быть ламинированным и защищенным (не скотч). — Написание «Поночка Абсолютно Лучшая» заняло бы много места, — соглашается Билли. Ему не нужно смотреть на неё, чтобы понять, что она разочарована и разыгрывает спектакль, чтобы скрыть это. Он достаёт ручку, прикреплённую скотчем к нижней стороне шляпы, и снимает с неё колпачок. Он кладет книгу на колени и, прищурившись, смотрит на неё. Он вычисляет размеры и пробелы, а затем жирными уверенными штрихами выписывает буквы «ПАЛ» (смеюсь, но это аббревиатура). Они идут сверху вниз и образуют колонку идеально расположенных букв по левой стороне обложки. — Вот, — удовлетворенно говорит он, надевая колпачок на ручку. — Письменная документация снова побеждает. Ну всё равно это время. Поночка изучает книгу. Она также использует кончик пальца, чтобы проследить буквы, которые он только что добавил. Но она делает это помимо них, а не поверх, как будто боится размазать всё ещё сохнущие чернила. Билли чувствует, как его грудь сжимается от такой мысли. Она смотрит на него, и это еще один момент, который он собирается добавить к своему драгоценному ментальному хранилищу. Воспоминания, выкованные опытом, могут быть не такими надежными, как написанное слово, но они внезапно чувствуют себя намного лучше. — Может быть, — осторожно говорит Поночка, — ни один из наших индивидуальных методов документирования не является лучшим. Письменные, визуальные, ментальные воспоминания — все они хороши, но, может быть, им лучше быть вместе. — Она говорит это так, словно больше всего на свете хочет, чтобы он согласился с ней. И дело в том, что он действительно согласен с ней — обмен опытом, а затем документирование его звучит как идеальное сочетание. Особенно если ты с правильным человеком. Билли кивает. — Быть вместе — это хорошо. И мы могли бы… все ещё делить день вместе, — неуверенно предлагает он. — Я мог бы, знаешь ли, записать то, что ты сделала, в моей Энциклопедии. И, может быть, мы сможем распечатать одну из фотографий Вилли и включить её, ту, где его тупое лицо будет меньше всего. — Звучит превосходно, — мгновенно соглашается Поночка, и это чувство заменяет стеснение в груди теплом. — У меня, знаешь ли, почти эйдетическая память. И я знаю, что наука не смогла представить никаких конкретных доказательств того, что такая вещь вообще существует, но ученые всё время ошибаются и никогда не узнают всего, так что я почти уверена, что у меня есть. Я собираюсь сказать, что у меня есть. Совсем рядом. Но не полный. Я не хочу быть лжецом. Или не быть верной самой себе. Извини. — Перестань извиняться. И если ты говоришь, что у тебя есть, тогда… тогда говори до тех пор, пока не будут получены доказательства обратного. Я тебе верю. Его отказ немедленно опровергнуть её ненаучные и недоказанные утверждения заставил её выглядеть так, будто она выиграла что-то очень ценное. Что-то такое, чего она всегда хотела от него, но никогда не могла рисковать, возлагая на него большие надежды. Но она ошибается, думая так. Это его приспособленное отношение не является временным призом, который можно выиграть всякий раз, когда он чувствует, что хочет провести соревнование; он может чувствовать, что это постоянная модификация. Он также не сомневается, что она сама всё поймёт и будет наслаждаться этим гораздо больше, чем если бы он просто сказал ей. А потом он думает о том, что могло бы сделать её ещё счастливее. И как он может загладить вину перед Вилли за то, как тот вёл себя по отношению к нему. Билли листает книгу, пока не натыкается на страницу под названием «Кролоз». Он пробегает глазами страницу и вздыхает. Уже собирается снять колпачок с ручки, как вдруг останавливается, поражённый сомнением, но и немедленным решением проблемы. Вместо этого он достает из-под шляпы карандаш. Нацеливает графитовую точку вниз и после мгновения упрямой неуверенности проводит резкую прямую линию поперек заголовка «Кролоз», прежде чем может передумать. В небольшом пространстве под ним он пишет своим аккуратным медным почерком: «Вилдония. Национальный Гимн В Ожидании». Понка расплывается в широкой ухмылке. — Ему это понравится! — Да. — Билли вздыхает долгим страдальческим вздохом и отрывается от книги. Пусть Юные Сурки его простят. Наступает пауза. — Жаль, что я тоже не поехала с тобой, — тихо говорит Поночка. — Большую часть времени мы проводили вместе, находясь в ловушке у растения. Растение, который наша Связующее Для Предварительного Планирования Поездки (книга) не смог идентифицировать. — Это была не самая лучшая наша попытка. — Прежде чем планировать следующую поездку, нам необходимо провести дополнительные исследования из исторических и современных источников. В идеале мы бы увидели из первых рук, что там есть, и о! — Поночка вздрагивает на стуле, когда её осеняет какая-то мысль. — А что, если мы создадим передовой разведывательный отряд? Мы могли бы определить скрытые опасности до того, как они станут фатально заметными. Билли одобрительно кивает. — Ты с Вилли можете этим заняться. Он может делать разведывательные снимки, пока ты будешь под прикрытием шпионить за местными жителями. А потом спасти Вилли, когда он неизбежно попадет в плен. Потом мы встретимся в поместье, и я всё задокументирую. Я буду ждать тебя в библиотеке. Поночка немного подождала, а затем подошла к нему как можно ближе. Ещё через секунду она с тихим стуком опускает голову ему на плечо. Он встает на место, как будто был предназначен для того, чтобы поместиться там с самого начала. Без колебаний он прижимается щекой к её макушке. Ему напоминает об теплом солнце на вашем лице в первый настоящий День Весны, когда свежий ветерок дует с великого Северного неба и жизнь полна только обещаний и неизведанных приключений. Он переворачивает страницу книги, кладет карандаш и снимает колпачок с ручки. — Так расскажи мне о своём дне.