insomnia

      Записывать свои сны – очень хорошая идея, потому что это позволяет потом перебрать сюжеты для очередного рассказа. Вону так делает постоянно. Делал. Чертова бессонница не позволяет спокойно существовать теперь, поглощая Чона тягучим вареньем с шипами головной боли от нелюбимого крыжовника. Любое движение отдается ею, колкой по глазам через оправу новых очков, очередных в этом полугодии, потому что предыдущие он разбил, падая с кровати, а до них – бросив в стену после неудачной публикации, как и еще минимум один десяток пар. И если покажется, что он тратит все на очки, то это почти сойдет за правду. И Вону старается, правда, всеми силами, так что оправа откладывается на стол. Ноутбук освещает комнату, в открытом приложении Word, где курсор подмигивает, усиливая и без того тошнотворную мигрень. Он не записывает ничего вот уже несколько недель.       Промежуток между июлем схлопывается до ноября в одно касание, длиною в одну тысячу сто двадцать две страницы текста, вытащенном из параллельной реальности – или подкладки чужого сознания, потому как в своем уме Вону столько никогда бы не написал. Только вот, кажется, это его – слог ровный и четкий, как по линейке. Точно взвешенное каждое слово в последних строчках, которые цепляются глазами Чона через предобморочную колкую тьму.       Вону открывает глаза и видит теплый чай перед собой на столе, свои пальцы вокруг кружки небесно-серого цвета, пару листов чая – Джихун никогда не умел заваривать его без чаинок, но Вону привык за первую неделю – на ее дне и печенье с розовой глазурью, которая плавной линией рисует один-два-три-кошачью лапку. Руки Ли путаются в его волосах, а головная боль кажется не больше чем воспоминанием. Чон вспоминает, что не спал в своей иной жизни порядка четырех дней точно. А сегодня одна тысяча сто двадцать второй день, одиннадцать двадцать два, двадцать второй день ноября и Джихуну сегодня стоит подарить что-то, но Чон ни здесь, ни там не имеет ничего кроме кудряшек, золотистой оправы, сотни тысяч вон на карте и бездарного умения писать. Джихун и не просит, он никогда не просит, потому что берет всегда сам, одаривая Чона вдобавок.       У Вону проблема. Он перестал понимать, что является реальностью, а что – сном. Он застрял в этой грани, разрываясь между теплом Джихуновых объятий и кошмаром мигреней и одиночества.       Сладкая иллюзия и ночной кошмар, и что-то одно является его персональной изнанкой сознания. Стоит задуматься, как Чон теряется между ними. Воспоминания сплетаются в единое целое.

Озеро, обертки от конфет, домик на дереве. Одинаковые браслеты с мальчишкой из дома напротив. Удары отца и мама, которая прячет Чона своей спиной от очередной тряпки в день рождения Вону. Джихунова улыбка, когда он протягивает ему торт с зажженой свечкой. Поцелуи. Очередной побег из дома, где никто не держит. Серость Чоновых свитеров. Серо-голубая чашка в их общем доме с Джихуном.

      Ноутбук появляется на подоконнике, хотя раньше никогда не был в их доме.       Одна тысяча сто двадцать две страницы никогда не были написаны.       Вону больше не снятся кошмары.       Джихун не спит, чтобы они не снились и поет как дышит, чтобы Чон не услышал ровный писк аппаратов жизнеобеспечения из своейих кошмарреальностиов.