l'amour sent comme les fleurs

      Гарри совершенно не понимал, как до этого дошло.       Вот вроде всё, как всегда. Они, оба немного уставшие после насыщенного рабочего дня, вместе готовили легкий ужин, чтобы покушать вместе на веранде под легкий джаз, разговоры о планах и прошедшем дне, с бокалом белого полусухого в руках и просто расслабиться в присутствии друг друга, ведь, честно говоря, даже за день врозь оба успели соскучиться.       И вот, кажется, всего мгновение назад они смеялись над рассказом Тори про то, как Блейз, пытаясь впечатлить её, обещал словить ей краба, а по итогу чуть не остался без пальца (парочка, как только отменили карантин, махнула на Малибу прогреть косточки). Как вдруг после недолгой уютной паузы Драко заговорил:       — Кстати, заходил сегодня в Виолетту. Оказывается, Панси добавила в меню какой-то новый торт с замудренным названием, рецепт которого выпытала у французского повара в деревушке, в которой, — ты, наверное, забыл уже, — она навещала свою тетку. Так вот! Это самое великолепное, что я ел в своей жизни! — Малфой сказал это с таким воодушевлением, что даже диабетик поспешил бы попробовать это лакомство. — Даже Лу оценил, а он сладкое не любит.       Рука с ножом, которым Поттер шинковал зелень, на несколько мгновений зависла над дощечкой, чтобы позднее с громким отрывистым звуком выпасть из ослабившейся хватки пальцев. Малфой же этого не заметил, продолжая умиротворенно чистить яблоки.       — Лу..? — глухо спросил Гарри, сжимая руки в кулаки.       — Ну да, Лу. А что?       Люсьен Гринбург вот уже более полугода работал ассистентом Драко.       По факту, Малфой не искал помощника. Он не особо-то нуждался в нём, в принципе, неплохо справляясь самостоятельно. И в данном случае он нанял Люсьена не потому, что нуждался в ассистенте, а взял ассистента, потому что хотел помочь Гринбургу.       Двадцидвухлетний парниша с насыщенными каштановыми кудрями, честными янтарными глазами, обрамленными густой порослью черных ресниц, в круглых, почти таких же, как у Гарри, очках, очень высокий и очень худой, в видавшей виды рубашке и коротких ему брюках, открывающих вид на тонкие лодыжки, яркие носки и поношенные туфли. Именно таким был Лу в первую их встречу во время первой с конца карантина выставке, на которой он, полностью игнорируя картины, как загипнотизированный сверлил взглядом работы Драко, который именно в этот день почему-то решил присутствовать в галерее.       Малфой и сам не мог ответить себе на вопрос, почему решил заговорить с этим парнем, однако решил позволить себе такую слабость, как знакомство с новыми людьми.       Оказалось, что Люсьен был большим фанатом его работ еще до всплеска популярности. Он следил за творческим путем Драко почти с самого начала, и именно его работы вдохновили Гринбурга заняться фотографией. Малфою часто делали комплименты, однако он никогда, пожалуй, не встречал ещё фанатов, которые были бы с ним так долго.       Каким-то образом разговор перешел от искусства к личной жизни, и Лу, возможно, чтобы поделиться хоть с кем-то, рассказал Драко о своей нелегкой судьбе.       Гринбург был единственным ребенком в семье. На его плечах всегда лежала огромная ответственность и воз родительских ожиданий, главным из которых было продолжение династии пивоваров, кем были все Гринбурги по мужской линии вот уже сотни лет.       И он не спорил с родителями долгие годы, ведь ему было без разницы, чем заниматься.       До тех пор, пока в его жизни не появилась фотография.       Он рассказал и про первый фотоаппарат, на который копил месяцами, откладывая деньги с ланчей, и про долгие и упорные попытки делать что-то стоящее, и про желание сдаться, чего ему не позволяли именно его, Драко, работы в сети. В конечном итоге Люсьен, не советуясь с родителями, попытался поступить в Академию искусств в Дюссельдорфе, молясь получить грант, ведь оплачивать обучение он был не в состоянии.       Чудо свершилось, и Гринбург удостоился бесплатного обучения и места в общежитии. Счастье омрачалось лишь тем, что родители, узнав о планах сына, не просто воспротивились и не стали никак помогать — они отреклись от него и выставили за дверь, сыпя проклятьями и оскорблениями в спину.       Люсьен не сдавался. Он учился и работал, работал и учился. Не жалея себя, толком не отдыхая, идя к своей мечте, был одним из лучших на курсе.       Но жизнь зачастую немилосердна к хорошим людям. В магазинчике, в котором работал Люсьен, пропали деньги. Вину повесили на Лу, не имея при этом никаких доказательств. Ему предложили по-тихому, без вмешательства полиции и исков в суд отдать награбленное и молча уйти. Тот долго и упорно отпирался, пока не стали давить шантажом и угрозами жизни. После того, как парня подловили и избили в подворотне бугаи, тот сдался и отдал требуемую сумму. Но и этого аферистам оказалось мало. Ему «по-дружески» посоветовали валить из города, так что Гринбург, расставшись с любимой Академией и уже родным общежитием, пару дней прожил в гостинице, думая, что ему теперь делать и куда деваться. Возвращение к родителям было совсем не вариантом. Лу не удивился бы, если бы все эти подлянки ему состроил именно отец.       Очень кстати тот вспомнил, что ему от прабабки досталась однушка в Лондоне. Переезжать в другую страну, где ты никого не знаешь, где люди совсем другие и даже говорят на другом языке, было страшно. Но еще страшнее было остаться здесь без жилья и окончательно потерять самого себя.       Переезд оказался куда меньшей проблемой, чем вопрос выживания. Денег совсем не было, так же как не было заказов на фотосъемки и не было опыта работы (трудовая книжка Лу канула в Лету еще в Дюссельдорфе). Гринбург хоть и знал английский на отлично, смущал работодателей своим акцентом, который, накладываясь на остальные нюансы, мешал ему получить работу. В конечном итоге Лу пришлось продать камеру. В то же время он смог устроиться уборщиком в небольшой продуктовый за углом и время от времени переводил тексты с английского на немецкий, получая и за первое, и за второе сущие копейки.       Без возможности заниматься любимым делом, без друзей и знакомых, работая за гроши так, что едва хватало на еду и оплату коммунальных услуг, Люсьен отчаивался все сильнее с каждым днем. Неделю назад у него был день рождения, так что он решил подарить себе поход на выставку любимого фотографа.       Драко был поражен историей парня до глубины души. Вдобавок ко всему история Лу с его родителями чем-то напомнила ему его собственную. Но у Драко был Северус, а у Люсьена нет никого.       Малфой понял, что не может просто бросить парня на произвол судьбы. Они обменялись номерами и договорились о скорой встрече. Гринбург, хоть и отпирался от помощи, был заметно благодарен и в глазах его искрилась надежда.       Тем же вечером Драко поделился произошедшим за день с Гарри. Они вместе искали выход из этой ситуации, обсуждая различные варианты помощи, которую могут оказать. Поттер был запредельно горд своим парнем, ведь далеко не каждый человек так милосерден, особенно среди знаменитостей.       Тогда Гарри сам предложил сделать Лу ассистентом Малфоя.       О чем впоследствии миллион раз пожалел.       Люсьен получил на свою долю кучу обязанностей. Сортировка предложений заказчиков и письм фанатов, составление расписания дня, договоры о встречах и фотосессиях, вопросы места, оборудования, пути, затрат, прибыли; также он присутствовал на всех съемках, где тоже работал помощником и многое-многое другое. Гарри решительно не понимал, как раньше Драко справлялся один и какого черта мальчишке правда нравится его работа: это было понятно не только с его слов, но и из энтузиазма и исполнительности, хлеставших через край. За свою работу он получал приличную зарплату, также Драко подарил ему отличную камеру и учил некоторым тонкостям. Пусть Лу и был действительно талантлив, но некоторые моменты нужно было отшлифовать из-за недостатка опыта. И хоть у них с Малфоем и был совсем разный стиль фотографии, Драко хотел помочь своему ассистенту и знал, как это сделать.       При знакомстве Лу вполне понравился Гарри. Стеснительный, творческий, слегка безумный, чертовски харизматичный парень. Правда, Поттера раздражала необходимость вечно задирать голову, чтобы смотреть в лицо собеседнику, оказавшему на полторы головы выше него. Но эта была мелочь по сравнению с тем, что началось позже.       Лу стал не просто помощником для Драко. Он стал одним из круга его близких друзей. У них было одинаковое хобби, похожая история из прошлого (хоть Драко своей и не делился с Гринбургом) и работали они вместе. Парни проводили вдвоем очень много времени по работе, а со временем стали задерживаться и просто по-дружески посидеть вместе. Гарри же, все друзья которого были далеко, смиренно ждал его дома. Иногда допоздна, а иногда и вовсе не дожидался, ложась спать с комом в горле и колючим колтуном из обиды и ревности в груди. А на следующий день улыбался, как ни в чем не бывало, выслушивая новые истории об абсолютно славном малом Лу.       Он, как никто другой, знал, как порой давит на мозг ревность партнера. Драко до сих пор был жутким собственником, однако пытался держать себя в узде, лишь изредка делясь недовольством (не высказывая претензии, нет), на что они вместе решали проблему. Гарри никогда бы не подумал, что сам будет ревновать своего парня. При чем ревновать настолько, что едва ли не возненавидит этого самого славного малого.       С каждым днем становилось всё хуже. Каждое «Лу» слетевшее с губ Драко сопровождалось скрипом зубов и побелевшими костяшками на руках, каждая веселая история получала вместо доброй улыбки натянутый оскал, каждый поздний приход домой капал ядом Гарри на сердце, не давая ни заснуть, ни поесть, ни порисовать. У Поттера начался серьезный творческий кризис. Ему казалось, что он сходит с ума.       А Малфой этой ревности не замечал. Он так привык к тому, что Гарри ничуть не собственник, что, если и замечал плачевное состояние любимого, то искал причину в чем угодно, но не в ревности. Лу же стал Гарри избегать. Возможно, из-за флюидов ненависти, что тот испускал рядом с Гринбургом, или из-за ледяного взгляда зеленых глаз в дуэте с неестественной улыбкой. Поттер не знал, но считал, что все к лучшему. Иначе он действительно боялся убить этого маленького немца и сделать из него шнельклопс*.       Худшим моментом во всей этой полугодовой истории был показ в Милане, на который их позвал дизайнер — большой фанат их с Драко работ. Малфой (Гарри чуть не раскрошил зубы в этот момент) предложил позвать бедняжку Люсьена, который сто лет нигде не бывал, с собой. Конечно, Поттер поддержал его идею.       И вот после официальной части этого чертова показа, когда все гости болтали между собой, обсуждая, в основном показ и грязные сплетни из мира моды и не только, Гарри отошел за шампанским для себя и любимого, а когда подходил обратно услышал то, из-за чего на пару секунд потерял связь с реальностью:       — Kjære/Дорогой (с норвежского), вы так органично смотритесь со своим спутником! Такая красивая пара! Любовь между вами видна невооруженным глазом! Øyet gleder seg! /Глаз радуется! — дама средних лет в вычурных солнцезащитных очках (и на черта они ей в здании?), в странной цветастой юбке и топике, показывающем явно больше, чем следует, отвешивала комплименты явно стушевавшемуся Лу и опешившему от фамильярности и её слов Малфою, словно те были парочкой молодожен.       — Извините, мадам, но вы ошиблись. Это не мой молодой человек. Это мой ассистент. Мой молодой человек… Гарри, вот ты где! — Драко взял Поттера под руку, а тот на негнущихся ногах подошел к нему, не особо соображая, что происходит. Малфой, в отличие от Люсьена, глаза которого сейчас демонстрировали все оттенки ужаса, явно думал, что Гарри не слышал состоявшегося только что разговора.       Тот и правда не слышал ту часть, что сказал его молодой человек. В ушах Поттера с таким ревом циркулировала кровь, что он вообще ни черта не слышал.       — Оу, прошу прощения! Verzeih mir bitte! /Пожалуйста, простите! — явно стушевавшись, женщина притворилась, будто её кто-то позвал, и, быстро попрощавшись, унеслась в другую часть зала с такой скоростью, будто не на ней были надеты туфли на огромном каблуке. Лу тоже куда-то ретировался, как говорится, от греха подальше.       — Гарри, все хорошо? Ты бледный. — Драко приложил тыльную сторону ладони ко лбу Гарри. Тот дёрнулся от неё, как от огня. — Что случилось? — Малфой начал серьезно тревожиться. Поттер вёл себя предельно странно без видимых на то причин.       — Я… мне… мне нехорошо. Я пойду в номер, — только Драко открыл рот, как Гарри перебил. — Не иди со мной. Всё будет в порядке. Наслаждайся вечером.       Малфой даже не успел возразить, как Поттер, задев пару человек по пути, вылетел из зала, оставив его в смятении.       Несколько минут или часов Гарри сидел на полу в душе номера. В голове был лишь шум разбивающихся о стены и пол капель воды, внутри поселилось какое-то отупение. Не было ни слёз, ни истерик. Только тупая пустота, черная дыра в солнечном сплетении, которая была куда хуже любого нервного срыва.       Когда Поттер все же смог взять себя в руки, вытереться и переодеться в пижаму, Драко уже лежал в их кровати и, кажется, спал. Значит, на вечере не остался.       Гарри аккуратно лег рядом, пытаясь не разбудить парня в первую очередь, чтобы не пришлось обсуждать произошедшее. Он был к этому не готов от слова совсем. И подозревал, что не будет готов никогда.       Когда Драко, во сне повернувшись на другой бок, обнял Гарри поперек живота, зарываясь носом во влажные волосы, из покрасневшего глаза Поттера скатилась одинокая слезинка.       Позже Малфой не раз будет пытаться выпытать причину поведения Гарри в тот вечер, на что тот будет отшучиваться, ссылаться на головную боль и неизменно чувствовать укол раскаленной иглой прямо в сердце.       С того момента прошло больше месяца. Самооценка Гарри серьезно пошатнулась, ревность превратилась в самую настоящую болезнь, работа не шла настолько, что пришлось переносить запланированную выставку на неопределенный срок. Он старался делать вид, что всё нормально, однако Драко все равно видел, что происходит что-то нехорошее. Он раз за разом пытался выведать, в чем проблема, однако каждый раз наталкивался на железобетонное «всё в порядке».       Неоднократно Гарри звонили их друзья, пытаясь ненавязчиво выведать, как у него дела. Очевидно, Малфой поделился проблемой и с ними. Но Поттер не мог признаться в своей больной ревности даже Гермионе. Ему было стыдно за себя, стыдно за свои чувства и действия. Он медленно, но верно скатывался в депрессию, когда Драко чуть ли не рвал на себе волосы, не понимая, что случилось и как помочь. Он даже чаще стал оставаться дома и не ездил в командировки. И только Поттер думал, что ему лучше, как первое же упоминание о злосчастном немце отдавалось болью во всем теле и тоской в сердце. Он и сам уже стал верить, что Малфою лучше было б с Лу, а не с ним — неряшливым, депрессивным, ревнивым недотепой.       Гарри ни разу не давал причин думать, что дело в Люсьене, ведь знал, как тяжело его парень открывается людям и как он ценит всех своих друзей. Но в этот раз он не смог молчать. Виолетта была их местом. Их! Местом! А Драко пошел туда вместе с этим… неважно кем, так еще и вместе с ним попробовал новый торт! Хотя всегда пробовал всё новое с Гарри.       Ненависть к себе, к шпале Лу, к Малфою, что так поступил с ними, к тетке в сраных солнцезащитных очках, ко всему миру заполнила его до краев.       И произошло извержение этого месяцами дремлющего вулкана.       Гарри кричал что-то очень обидное, изливал всю душу, заламывал кисти рук, мерил шагами комнату, то подскакивал к Драко, то отбивался от его протянутых рук. Он все кричал и кричал, выплескивая всю свою боль, всю обиду, всю разъедающую ревность, пропитавшую своим ядом всё его существо. Он поносил последними словами этого несчастного Лу, припомнил каждый кольнувший его случай, описал в красках, что думает о том показе мод в Милане и о бестактной норвежке в деталях без цензуры и умалчиваний. Он разбил пару тарелок, почти сорвал горло и почти вывихнул кисть, пока Драко просто стоял и молча слушал с нечитаемым лицом.       И после всего этого Малфой просто… просто ушел. Спокойно вышел в коридор, взяв телефон, накинул толстовку, влез в кроссовки и… ушел.       Он ушел.       Ничего не сказал, не сделал, даже выражением лица своих мыслей не выдал. Просто взял и молча ушел, оставив Гарри одного с последствиями своей истерики.       И вот Поттер уже как полчаса сидел на диване в гостиной, глазами побитой собаки поглядывая на входную дверь и кусая ногти. В этот момент он как никогда сильно ненавидел себя. Он даже не помнил всего, что сказал, но явно наговорил много лишнего. Они так редко ссорились, а тут такой скандал. Повел себя, как ревнивая женушка или как инфантильный подросток.       Гарри было очень стыдно. Но еще больше ему было больно. И так обидно… просто ужасно обидно. За себя, за Драко, за этого бедолагу Лу, заглядывающего Драко в рот и смотрящего на Гарри с испугом. А ещё Поттеру было страшно, ужасно страшно думать о том, что будет дальше. Малфой не дал даже и намека на то, что думает и что будет делать.       Он уволит Лу? Но тот ничем не заслужил. Или притворится, что ничего не произошло? Это вряд ли. Не в его характере. Или все же скажет Гарри, что это не его дело, с кем и как Драко дружить? Или теперь будет встречаться с Лу тайно и врать об этом Гарри? Или… нет, думать о расставании было невыносимо. Поттер просто не сможет этого пережить. Точно не сможет.       Очень хотелось упасть Драко в ноги и просить прощения за грубые слова, за детское поведение и истерику. А ещё очень хотелось плакать.       За окном уже давно стемнело. Сейчас они могли бы наслаждаться ужином при свечах на веранде, вдыхая легкий запах летней ночи, слушая шепот природы в дуэте с любимой Драко «Doris Day — Dream A Little Dream of Me». А потом, может, даже станцевали бы под неё, прижимаясь друг к другу как можно ближе, останавливаясь время от времени для сладких поцелуев со вкусом белого полусухого. А когда стало бы уже прохладно, то пошли бы в спальню, где раз за разом доказывали бы друг другу силу своих чувств.       Поттер с горечью подумал, что секс у них последнее время бывает нечасто. По его же вине.       Гарри тоскливо взглянул на брошенный, каким он был на момент ссоры, незаконченный ужин. Надо бы убрать всё, только сил нет даже поменять положение на диване, хоть ноги и затекли уже.       Поттер не знал, сколько прошло времени до того момента, как входная дверь с тихим щелчком отворилась, этим отрывистым звуком заставив его сердце подскочить к горлу, а пальцы мелко трястись.       Гарри едва сдержал нервный смешок, когда увидел, что Драко вернулся не один.       Он пришел с тортом.       В мертвой тишине блондин снял толстовку и кроссовки, время от времени бросая на взвинченного до предела Гарри нечитаемые взгляды. Поттеру казалось, что Малфой раздевался миллион лет. Ему было так страшно, что он не мог вычленить ни единой четкой мысли из той каши, что варилась у него в голове. Руки были ледяными, и все тело мелко потряхивало от пережитого стресса и страха перед тем, что ожидает его сейчас.       И когда Драко спокойно и размеренно подошел к дивану, уселся рядом и нежно и уверенно положил голову Гарри на своё плечо, прижимая того в объятиях к своей груди, Поттер задрожал всем телом, цепляясь пальцами за его футболку.       — Ты знаешь, что я люблю тебя больше всего на этом свете? — мягко проговорил Драко в темную макушку, и Гарри всхлипнул, чувствуя, как гора камней падает с его груди, отдаваясь грохотанием в его ушах (или это было сердце?). Он не смог сдержать слёз, прочертивших две соленые дорожки на его щеках, впитавшись в ткань футболки Малфоя. Тот ласково погладил брюнета по спине. — И, видимо, мне стоит говорить это чаще, раз в твою голову лезут такие глупости.       — Но… — Гарри прочистил горло, когда голос дал позорного петуха. — Он всегда так на тебя смотрит и вообще…       — Он смотрит на меня, как на кумира, который ещё вдобавок ко всему вытащил его из полной задницы. Лу ведь даже не гей. И у него девушка есть… Ну, почти есть. Он за ней уже почти полгода бегает. Честно говоря, я еще ни разу в жизни не видел более неприступной крепости. Мы сейчас как раз работаем над проектом, чтобы впечатлить её. А ещё Лу недавно узнал, что он получил грант на обучение в Лондонском Университете Искусств, так что скоро вновь я буду работать один. И в Виолетту, к слову, мы ходили по отдельности. Я бы не повел его в наше место и не стал бы пробовать с ним что-то новое вместо того, чтобы сделать это с тобой, — с каждым новым словом Гарри чувствовал усиливающиеся облегчение и стыд. Он не представлял, как после сцены на кухне будет смотреть Драко в глаза.       — Ты принес оттуда торт?       — Ага. Решил дать тебе время остыть и себе подумать… — Малфой продолжал на автомате гладить Гарри по спине. Голос его был спокойным и нежным. — Черт, а ведь Лу говорил, что ты его за что-то недолюбливаешь, а я не верил. Я ведь даже подумать не мог…       — Да, я тоже. Никогда у меня такого не было… Ты и любовь сделали меня безумцем, — они фыркнули в унисон. Напряженная атмосфера вечера растворилась в воздухе, вылетев через приоткрытое окно. На сердце стало спокойно и уютно, хоть Гарри и было немного стыдно до сих пор.       — Это будет тебе уроком, Гарри, что ничего нельзя держать в себе. Своим самобичеванием ты доводил и себя, и меня до отчаяния. Всегда нужно обсуждать все беспокоящие тебя темы. Ты ведь сам об этом говорил мне, помнишь? — Гарри согласно кивнул. — И мои слова про то, что Малфои любят раз и навсегда всё ещё в силе… И никакие стремные тетки в солнцезащитных очках не смогут этого изменить, Гарри.       Поттер все же оторвал лицо от крепкого плеча, нежно, со всей любовью целуя Драко в губы почти невинно. Тот тут же ответил, обвивая его талию теплыми руками. И Гарри стало так легко и хорошо, что хотелось смеяться от этих почти забытых за полгода чувств.       — Я есть хочу, — спустя какое-то время сообщил Гарри почти торжественно, улыбаясь от уха до уха. Драко ущипнул его за нос, вставая с дивана.       — Для наших прошлых планов уже поздновато, так что иди уберись на кухне, пока я сделаю нам кофе и разрежу торт.       — Почему кофе, а не чай? — поднимаясь вслед за блондином с дивана, спросил Поттер, послушно направляясь на кухню.       — Потому что сегодня ночью я буду очень долго и упорно вы… выбивать из твоей головы глупости, что она в себе там накопила.       Гарри сочно покраснел, начиная убираться быстрее. Ему не терпелось попробовать.       И речь здесь шла не о торте.