***
Взгляд упирается в наручные часы, которые показывают начало девятого утра, после чего Иноске топчет новыми кроссовками несколько опавших листьев на асфальте. Хочется уже свалить отсюда в кафе, списывать конспекты с лекций у Канао, которые он благополучно проспал, а не торчать на этом чёртовом перекрестке в ожидании непонятно чего. Во всяком случае, Канзаки попросила его явиться пораньше, чтобы убедиться, что с проектом всё в порядке и что сдать его получится вовремя и без опозданий. Именно поэтому парень и притащился на встречу ни свет ни заря. Машины мельком проезжают туда-сюда, раздражают своим мерзким звучанием моторов. Иноске нарочито громко вздыхает, думая, что вот ещё минут пять, и он точно отсюда свалит. Какого чёрта он вообще должен был так рано сюда плестись, когда Аой сама опаздывает? — Спасибо, что пришёл, Хашибира-сан, — неожиданно сзади донёсся голос девушки. Она подходит тихо, осторожно, почти невесомо — как бабочка, аккуратно отдавая ему стакан с горячим фруктовым чаем. — И благодарю за совместную работу. Это текст для представления проекта, но если тебе там что-то не нравится, то можешь подправить. Только предупреди меня, ладно? — Ты опять? — удивлённо спрашивает парень, забыв даже про банальное приветствие. Аой растерянно хлопает своими сапфировыми глазами, но спустя пару мгновений она расслабленно тянет уголок губ, прикрывая веки, осознавая, что парень говорит про стаканчик. — Можешь считать это подарком от меня, — добавляет девушка, — это самое меньшее, что я могла тебе преподнести в качестве благодарности. Мне было приятно работать с тобой, Хашибира-сан. Аой снова улыбается, возвращается на перекресток, ожидая зелёного света светофора, и на прощание легонько машет рукой прямо на пешеходном переходе. Иноске успевает подумать несколько раз о том, что научить её ходить по дорогам нормально и глядеть по сторонам именно на машины, а не на него или кого-то там ещё, не такая уж и плохая идея. Но как только девчачий силуэт скрывается за морем точно таких же друг на друга похожих силуэтов города, Иноске спокойно выдыхает и сверяется со временем на часах. Он мимолётом оборачивается, всё ещё продолжая сконфуженно думать о напитке в своей руке, пока бредёт к кофейне, а после одна мысль начинает сменяться за другой, как только ему удается свалиться на мягкий диванчик и взять несколько тетрадей со стола у Канао. Она с ним даже не здоровается, заинтересованно смотря только в какую-то книжонку, которая находится в её тонких пальцах с цветочным маникюром на ногтях. Иноске на это слабо усмехается, почему-то вспоминая, что у Канзаки точно такой же, а затем расстёгивает рюкзак, доставая уже порядком потрëпанный блокнот, хоть и сам сомневается в том, что там есть хотя бы несколько свободных листочков для записей. На стол вместе с блокнотом падают и оформленные бумаги курсовой Канзаки, а на крышке стаканчика красуются аккуратно выведенные инициалы девушки. — О, так значит тебе всё же нравится Аой, — бесцветно произносит Канао, даже не думая оторвать взгляд от книги. Иноске хочется проигнорировать данное высказывание, ибо парень знает, что сама Канао с Аой знакома уже не первый год, а сводница из неё — никудышная, но в ответ смачно цокает, выговаривая громкое: «Дура, блять, что ещё напридумываешь?», мысленно задерживая все остальное красноречие, что могло бы так гармонично вписаться в диалог. Он облокачивается на обтянутую мягкой тканью спинку дивана, берёт в руки уже остывший фруктовый чай, что сама Аой так заботливо вручила ему двадцать минут назад, и всё же, отпивает. На вкус чувствуется весь спектр цитрусовых, в которых Иноске не особо разбирается. Но аромат был приятным, как и послевкусие, с этим Хашибира просто не может не согласиться. Канао, в конце концов, всё же отрывает взор от книжных страниц, а затем на её губах расцветает лёгкая полуулыбка. Иноске знает наперед все последующие возражения от подруги, поэтому прерывает её: — Это был просто подарок. Не решай за меня, Цуюри, — парень делает очередной глоток из стаканчика. — Даже не думала. Переплёт с характерным звуком захлопывается, а Канао тяжело и, даже как-то безнадёжно, вздыхает. Наверное, потому что Аой не впервые приносит Иноске чай или кофе, а тот, в свою очередь, его принимает и при этом не возмущается, — что, как говорил Зеницу, очень редкое для него явление. Канао сама об этом неплохо знает, так как одиннадцать лет дружбы с этой бомбой быстрого возгорания расскажут многое. Но вот чтобы Иноске действительно кто-нибудь да понравился, нужно нехило постараться. А чтобы ему понравилась девушка сил нужно ещё больше. — Аой говорила, что согласилась объединиться для практики и составления курсового проекта по химии. Правда? — Правда, — Хашибира хмурится, а глаза недоверчиво сощуриваются, будто его вдруг осенила проницательность. Сейчас он уверен, что Цуюри должна ляпнуть опять какую-то чушь про их отношения, выходящие за пределы совместной учебы, что, как раз таки, правдой и не является. — Если хочешь знать, то мы просто поработали какое-то время вместе. Ничего больше. Канао складывает руки на деревянной столешнице, строя удивлённый взгляд, приподнимая затем и брови, словно она в самом деле не ожидала услышать подобного. Но Иноске всю эту наигранность, вперемешку с её просто «мастерской» способностью скрывать очевидное, распознает сразу же и с таким же успехом старается игнорировать. В конце концов, он сюда пришел не спорить, а подготовить лекции. Какое-то время у него получается игнорировать Цуюри, пока та не начинает откровенно раздражать своими гляделками. Голова её лежит на сложенных локтях, а фиолетовые пигментные глаза смотрят на парня, почти не отрываясь. — Прекрати пялиться и продолжай читать свою блядскую книжку, — грубо выпаливает Хашибира, пытаясь не отвлекаться от записей. — Почему ты не хочешь завести себе девушку? — Потому что девушки — не машины, Цуюри, их не заводят, а находят. — Я не знаю, что удивляет меня больше, — произносит скучающе Канао, ложкой распределяя чаинки на дне чашки, — тот факт, что даже при подобных вопросах ты остаёшься занудой или то, почему я сама до этого не додумалась. Иногда у меня закрадываются мысли о том, что ты аромантичен. Хотя не могу отрицать того, что ты можешь что-нибудь да скрывать. — Я просто советую тебе закрыть тему касательно моих социальных навыков, отсутствия романтических отношений и особенно, — Иноске даже останавливается, но глаз на девушку не поднимает, таким образом подчёркивая момент в их диалоге, — Аой Канзаки, — на одном вдохе выговаривает тот, даже не думая оторвать взгляда от блокнота. — Вопрос исчерпан? — Ну, вообще-то нет. Иноске приглушённо вздыхает, игнорируя дальнейшую тираду девушки. Говорит она много и далеко не по делу. Он внутренне тысячу раз клянётся когда-нибудь научиться избегать подобных разговоров в исполнении Канао и, незаметно для неё самой, достает из кармана толстовки плеер. В наушниках начинает тихо проигрываться первый альбом All Time Low, перед глазами пропущенная лекция по биологии, рядом щебечущая Цуюри. Абсурдно, что даже в такой момент он, почему-то, смотрит на стаканчик из-под чая и думает о Аой, которая заранее позаботилась о их вступительной речи при защите. Абсурдно, что даже при всех сложившихся обстоятельствах он отнекивался от своих чувств, но думать о ней не переставал. Очевидно и глупо. Даже слишком глупо. У него не получается переписать хотя бы половину из нужного объёма. Хашибара продолжает думать о вещах, хоть как-то связанных с Канзаки, но точно не о лекциях. Будь она сама здесь — дала бы парню таких словесных палок по лицу, что не подготовиться к защите курсовой он даже не посмел бы. Но её здесь нет, и Иноске искренне об этом сожалеет. С Аой было бы в разы легче пережить подготовку. Да хоть конец света, чёрт бы тебя побрал, Хашибира. С ней всё было бы в разы легче. И когда вечером он плетётся домой, а в наушниках продолжают играть All Time Low на максимальной громкости, он себя чуть ли до морального избивает, прогоняя лишние мысли. Иноске безмерно устал ощущать всё это, ему непривычно, но, стараясь отгородиться от всего, легче не становится ни капельки. Дождь начинает капать с тёмного неба и Джек заканчивает петь Umbrella, а Иноске по-настоящему не знает, что ему дальше делать. Потому что завтра, по общей задумке, всё должно было уже закончиться. Не будет больше ни их трёхчасовых прописей материала, ни разговоров по телефону вечером, за которыми они прогоняют всё написанное по нескольку раз. Сожаление накрывает с головой, Иноске кутается в капюшон. Это всё было слишком странно, а не очевидно и глупо, как он думал раньше. — Отдайте сумку, пожалуйста, — из мыслей Хашибиру вытаскивает лишь чересчур знакомый голос, высокий, немного резкий и напуганный. Иноске больше всего в людях ненавидел как раз-таки кощунство, хотя сам ни на йоту не был лучше их самих. Он ведь знал, что можно было хотя бы попытаться завязать диалог. Хоть раз решить проблему по-человечески. Но всё как-то изначально пошло наперекосяк. Он бьёт какому-то недомерку в солнечное сплетение и сам получает по лицу, разбивая губу и нос при первом же ударе. Аой кричит ему остановиться. Иноске, конечно же, не слушает, огребая по физиономии ещё больше. У него кровоточат ранки на щеках, а ветер, дующий в лицо, обжигает ещё сильнее. Иноске бьёт напролом, пока последний — третий, если быть точнее, не отхаркивает кровавый кашель на асфальт. Рукавом толстовки он вытирает грязь со лба и, выдохшийся, ожидает ещё одной подножки. Но дальнейших действий не следует. Дальше он слышит только голос Аой: — Пошёл к черту отсюда, — шипит в сторону нападавшего Канзаки, прислоняя телефон к уху. — Я звоню в полицию. А после Иноске почти ничего не помнит. Не помнит, как Аой придерживала его за плечо, как она аккуратно положила его, побитого, еле живого, на мягкий диван. Он пытается встать, ощущая лёгкое головокружение, а та сразу же его останавливает: — Не дёргайся, придурок, — говорит Аой это с максимальной осторожностью в голосе и шепотом, поэтому даже в этой фразе Иноске не может расслышать ни капли злости. — Я должна обработать тебе раны. И Канзаки позволяет себе дотронуться до лопнувших артерий, до синяков и ссадин. Все движения аккуратные, будто бы та боится причинить ещё больше боли, хотя Иноске не понимает подобной заботы с её стороны. Тонкие пальцы Аой тщательно смазывают обезболивающей мазью места ушибов, обматывают бинтом чужие кровавые и исцарапанные ладони. Хашибира замечает, с какой бережностью она доделывает повязку. А после невольно счастливо улыбается. «О, так мне всё же действительно нравится Аой, » — мысль, которая приходит первая в голову, уже не кажется такой абсурдной. Хотя бы сейчас. Канзаки лепит пластырь на побитую щёку, предварительно пройдясь там йодовым раствором, закалывает распущенные волосы Хашибиры своей же заколкой, потому что они, почему-то, оказываются слишком длинными, дабы она смогла осмотреть рану на шее. Иноске слабо смеётся, видя, как девушка впервые распускает свои вечно убранные хвостики, но сразу же умолкает, ощущая резкое покалывание в рёбрах. — Очень больно? — таким же тихим голосом спрашивает Аой, касаясь забинтованной груди. Но, качая головой в разные стороны, Иноске хрипло говорит, что нет. По крайней мере, не больнее, чем осознавать всё то, что с ними двоими произошло, а это уже лучше, чем целое ничего. Аой сама как обезболивающее, с более действенным эффектом, но таким же коротким, как их встречи. Иноске не хочет признавать, но приходится, что если бы всё произошедшее случилось ещё не один раз — он бы всё равно пришел к ней. Потому что да, чёрт возьми, ему действительно не жаль себя. И его начинает пугать такая безрассудность в отношении Аой. Подушечками пальцев она касается его сухих потрескавшихся губ. Белые трещинки заливаются алым цветом, а ранки в уголках слабой чужой улыбки не перестают кровоточить. Канзаки устало вздыхает, опуская голову, словно делает это уже не в первый раз и видеть такого Хашибиру для неё рутина. Хотя каждый из них понимает, что дело не в этой чёртовой драке, и что такое поведение Канзаки вполне себе обосновано. Просто отрицание принять легче, чем согласиться с правдой. Потому что если Иноске снова изобьют из-за неё, то она уже сама полезет в драку, а потом опять будет бинтовать его избитое тело. Смотреть, как тот хрипит от резких движений, и слушать тихий перешёпот, ибо это единственное, что они друг другу могут позволить. Хашибира берёт её за руку, которая все ещё тщательно втирает мазь в его израненные губы, и сам проходит нечëтким касанием шершавой ладони по предплечью в тугом медицинском бинте. Через эти сто слоев ткани он ничего не чувствует, никого тепла, и Аой, скорее всего, тоже. Но это действительно единственное, что он может для неё сделать, кроме как добровольно лезть на рожон в самое пекло. Канзаки снова тянет мучительно долгий вздох, а затем улыбку. Неясно — от счастья или от печали, хотя Иноске без разницы, всё равно не поймет. Главное, что она улыбается. Не роняет слезы с этих небесно-сапфировых океанических радужек, будто хрусталь разбивается о скалы, а улыбается. И этого оказывается более чем достаточно, чтобы он смог спокойно выдохнуть. Скорее всего, завтрашнюю защиту они завалят.***
Иноске просыпается, по привычке трёт заспанные глаза и, оглядываясь, находит дремлющую за письменным столом Аой. Отливающие синим локоны распадаются по её плечам, рядом стоит большая кружка с остывшим кофе. Из-за парня она, наверное, не спала почти всю ночь, регулярно сменяя эти чёртовы повязки. Он глупо улыбается, опуская взгляд. Дышать всё ещё больно. Кулаки до сих пор болят, а пальцы дрожат, из-за чего не выходит даже подержать чайник. Иноске упирается ладонями в столешницу, прикрывает тусклый взгляд, а солнце за окном припекает его правый бок. Губы сухие, жутко хочется выпить хотя бы один стакан воды. А в голове до сих пор не укладывается вчерашняя драка. Он накрывает пледом Канзаки, которая ворочается во сне и морщится от непривычной позы. Хашибира хотел бы перенести её на диван, чтобы та нормально поспала пару часов, но сон у девушки очень чуткий. Поэтому он просто смотрит на неё до окончательного пробуждения, уткнувшись носом в сложенные клином руки. Хочется перебирать пряди её иссиня-черных волос, которые отдают слабым запахом лаванды. Но Иноске себе такой наглости не позволяет. Будильник звенит, Канзаки сразу же распахивает взгляд и смотрит несколько секунд на самого Хашибиру. Вид у неё очень уставший, помятый, сонный. И после Аой расслабленно улыбается, убирает подальше телефон, продолжая кутаться в тёплый плед, которым накрыл ее Иноске. Тихо и вполголоса она произносит, отпивая немного холодного кофе из чашки: — Мы проспали защиту курсовой. Но я рада, что ты в порядке, — Аой снова морщится — мило, думает Иноске и, видя как она снова ставит чашку на подставку для посуды, устремляет взгляд обратно. Они разговаривали долго — ни о чем и обо всем сразу. Смеялись, улыбались спокойно, пили фруктовый чай, который Аой заваривала всегда, когда Иноске приходил к ней. Иноске всё также думал, что она была бабочкой, Аой всё так же твердила, что он сам был твердолобым идиотом. Он с ней, так-то, согласен. Поэтому смеётся ей в такт также громко и искренне. Несколько часов пролетают, как по щелчку пальцев. Они идут в чайную на встречу с Канао, которая всё-таки защитила свой курсовой проект. За минуту до того, как зайти внутрь помещения, Хашибира успевает встретиться с Танджиро — вау, надо же, запомнил, — парирует грубо Цуюри, как только он говорит об этом уже вслух. Дальше он мастерски упускает всю суть ее дальнейшего бурчания, которое должно было распространяться и на Аой тоже, но получал, как обычно, только он один. Справедливо, вообще-то, — мысленно думает Хашибира и продолжает делать вид, что понял хотя бы часть из всего сказанного. Выходя из чайной, Иноске ничего не говорит, скрупулёзно выдерживая паузу перед разговором. Потому что знает, что Аой, в конце концов, не выдержит и тоже скажет про их отношения. Иноске явно сомневается в том, что обычная знакомая потратила бы на него всю ночь, чтобы обработать его побои, а не вызвала попросту скорую. Иноске вообще сомневается, что Аой стала бы на него тратить время, если бы он, в принципе, для неё ничего не значил. А Аой тоже ведь тоже сомневается во всём произошедшем… Возможно, даже сильнее, чем он сам. У них не было хотя бы банальных точек соприкосновений, с которых должна была начаться отправная. Ничего, кроме встречи в том кафе, где их познакомила Канао. Даже из банальных общих интересов у них был только один единственный проект по химии. У Аой есть будущее, перспективы, хоть какие-то планы на жизнь, а Иноске… А что Иноске? У него нет даже представления завтрашнего дня, что уж говорить про будущее. И, наверное, в этом и была их основная проблема — они слишком разные, друг другу в априори не подходят. С Иноске никогда просто не будет, тем более в сочетании с такой девушкой, как Аой. Но её это — по причинам, которые даже им двоим неизвестны, — в принципе, никак не останавливает. Аой для Иноске слишком хорошая и правильная, в то время как он сам — ходячая катастрофа. И Хашибира не может знать наверняка о том, что Канзаки сможет принять его таким, какой он есть, полностью и без претензий. — Ты уверена? — хрипло спрашивает тот, смотря вниз на потрëпанные носки своих кед. — В чём? — Что у нас могло бы что-то получиться, — Иноске наконец отрывает взгляд от бесполезного разглядывания обуви, переводя его на девушку. Она смотрит так удивлённо и непонимающе, что ему самому хочется свалить и не заканчивать этот разговор вообще. Но единственное, что остаётся — лишь продолжить. И он продолжает: — Просто… Ты же должна понимать, что я в отношениях полный профан. И не самый лучший вариант для такой, как ты. — Вот как, — ровным голосом отвечает ему Аой и, в кои-то веки, смотрит не глаза в глаза, а куда-то в сторону. Иноске видит, как она сжимает собственные пальцы до хруста костей, гадая, от чего именно: от волнения или же снова от обычного непонимания? — А какая я, по-твоему? Ботаничка с курса постарше, да, Иноске? Так ты думаешь? — Я не это сказал. Тишина повисает между ними почти сразу, и лишь искорки в чужих глазах пляшут, будто бесы на холодной каторге. Хашибира впервые для себя отмечает, насколько оттенок глаз Канзаки может казаться морозным и ледяным. И смотрит она так отчуждëнно и пренебрежительно, что мурашки вдоль спины начинают бегать неожиданным строем. Канзаки делает два шага, снова окидывает того беглым взглядом, а Иноске ни пошевелиться не смеет, ни даже моргнуть. — Не делай поспешных выводов о людях, если не знаешь их настоящих. Ты понятия не имеешь, кто я на самом деле, — и ее шёпот буквально в пару сантиметрах от его собственного лица в этот момент так напоминает голос Аой тогда, ночью. Воспоминания о тех моментах такие чёткие и точные до мельчайших деталей, до звучания их голосов. И даже сладковатый цветочный шлейф духов Аой остаётся следом по коже, будто отпечаток. Иноске надолго запомнит этот ее аромат. Но он даже не успевает опомниться, как замечает, что она постепенно отстраняется с тем же пустынным взглядом отходя назад. Именно поэтому Иноске хватает её за руку, крепко сжимая запястье, а Аой прерывает его сразу же и выпаливает: — Если боишься последствий, то так и скажи! — С чего ты вообще взяла, что я чего-то боюсь? Иноске сожалеть больше не хочется, и Аой знает об этом ничуть не хуже, чем он сам, но быть поводом этих сожалений ей не хочется ещё сильнее. И это та самая единственная причина, почему она позволяет ему едва ли соприкоснуться губами и почувствовать черничный вкус её блеска для губ, отдать свой первый поцелуй почти незнакомцу. И влюбиться в него окончательно — тоже. Они знают друг друга едва-едва месяц, но всё равно вдвоём здесь, немного влюбленные, целуются. Но ни Аой, ни Иноске ничего не смущает. Даже отсутствующее умение нормально целоваться. Хашибира обхватывает ладонями ее щёки, соприкасается лбом о чужой, трётся носом — ему хочется лишь сильнее запечатлеть запах Канзаки в своей памяти, пока лёгкие могут дышать. Он снова целует её в смазанный блеском уголок немного липких губ, и поцелуй выходит слишком смачно влажным и едва ощутимым. В этот момент у него в мыслях проносится лишь одна весомая и значимая на данный момент вещь. Наверное, точка невозврата наступила ещё в их первую встречу, но никто из них двоих не мог заведомо знать, к чему она приведет. Разбираться в отношениях и своих чувствах оказалось куда сложнее, чем делать тот самый несчастный проект. И взгляды у них такие растерянные, почти бесцветные — настолько неловкая ситуация была и для Аой, и для Иноске. Слишком в новинку, чересчур непонятной. Она опускает вниз сизый взгляд, без намека на прошлый хмурый взор, и Иноске словно молнией прошибает насквозь. Он тянет к ней руки, касается кончиками кисти чужих пальцев, переплетая их, вопреки желанию снова поцеловать её. Да и играть в молчанку Иноске не нравится, поэтому он, будто невзначай, произносит почти шепотом: — Скажи что-нибудь. Голос у него все ещё хриплый, сиплый, даже немного грубый, но Канзаки продолжает думать лишь о тональности, потому что он впервые говорит так тихо, смотрит без упрёка, касается, надеясь получить хоть каплю взаимности. Канзаки совсем не привыкла видеть Хашибиру таким — робким и влюблённым мальчиком, впервые пытающимся в человеческие чувства и эмоции. Поэтому её последующая реплика выходит какой-то слишком колкой: — Если ты хотел впечатлить меня так, то у тебя плохо получилось, — она складывает руки на груди, поджимает губы в тонкую полоску и смотрит глаза в глаза. — За проект, кстати, я тебе ещё припомню, — смеётся Канзаки, легко отстраняясь, а лёд в её голубых радужках постепенно тает. — Завтра же пойдем сдавать. — Милуетесь, голубки? Канао, разумеется, приходит в момент апогея. У неё в руках два стаканчика цветочного чая из той самой кофейни, на лице — улыбка, а на запястье свисает странный браслет, которого, вроде бы, не было. Аой думает, что обязательно спросит её о нём и том милом парне с вишнёвыми глазами, когда они все разойдутся, а мысли про то, как Хашибира ужасно целуется, покинут её и так напрочь забитую проектом голову. — Благодаря тебе уже нет, — привычный всем Хашибира Иноске наконец возвращается: руки запущены в джинсовые карманы, изумрудный взгляд искрится надменностью. Аой хмыкает, слегка толкая того в бок и приговаривая, что образ крутого парня ему не особо идёт, едва звучно в радиусе его собственной зоны слышимости. И да, Иноске слышит, и именно из-за этого давит улыбку во все тридцать два. Им многое ещё предстоит обсудить.