Встреча

      Честно говоря, Мойра не знает точно, где они сейчас находятся. Какой-то бар, наверное. Это не так важно. Из динамика в углу под потолком льется музыка, кантри, очень органично вписывающаяся в антураж этой дыры. Вокруг сидят люди, стукаются пивными кружками, смеются, матерятся, у них у каждого второго на поясе — кобура. Густой табачный дым затопляет помещение и оседает в легких, О'Доран вспоминает лекцию про пассивное курение и посмеивается: это в ее жизни меньшая из проблем.       Она с каким-то наслаждением втягивает носом запах курева и выпивки, который уже въелся в стены, потолки, полы, в нее саму. Сколько она здесь? Второй, третий вечер? Мойре хочется думать, что как минимум не последний, потому что за пределами этого городка мир интересный, в какой-то степени любимый, но слишком бешено быстрый. Здесь, в отличие от него, время течет медленней, и можно наконец остановиться, отдышаться.       Омник за барной стойкой кивает ей и наливает какой-то приторный ядреный коктейль, хотя назвать это таким мягким словом язык не поворачивается, тем более на языке отчетливо чувствуется вкус водки, который ни один сироп не перебьет. Мойра делает глоток обжигающей жидкости и опирается на стойку, рассматривая местный контингент. Некоторые лица уже знакомы ей, но от этого менее мерзкими они не становятся. Женщина кривит лицо то ли от алкоголя, то ли от отвращения к окружающим, и отводит взгляд к двери. Она тут, в общем-то, ради конкретной человеки, и для нее ученая готова потерпеть и весь этот сброд, и духоту, и вопросы начальства. — Эй! — с порога кричит женщина омнику, отмахиваясь от очередного подвыпившего мужика, — налей даме нормального вина, а не это пойло.       Она садится на стул рядом с Мойрой и широко улыбается, с громким стуком кладя на стойку свою винтовку. О'Доран слегка приподнимает уголки губ, опрокидывает в себя остатки из стопки и принимает в руку бокал с вином, пока Эш что-то громко и с красочными эпитетами выговаривает подошедшему знакомому. В конце снайперка кричит сквозь шум разговоров что-то вроде "Иди нахуй, Майк, лимит доверия исчерпан!" и машет рукой какому-то громиле, чтобы тот чуть доходчивей объяснил парнишке его ошибки. Когда широкая спина закрывает его от Элизабет, та поворачивается к Мойре, и ее выражение лица сменяется с раздраженного на обычное: чуть насмешливое и самоуверенное. Ученая хмыкает, пряча улыбку за бокалом. — Долго меня ждала? — Эш придвигается ближе и понижает громкость голоса, чтобы до любопытных ушей не долетало более, чем им следовало слышать. — Нет, — О'Доран крутит в руках тонкую стеклянную ножку и скользит взглядом по острым плечам и прядям белых волос, — но ты задержалась, что-то серьезное? — Не серьезнее твоей работы уж точно. Так, надо было разобраться с одним завравшимся пареньком. — Он хотя бы жив? — А тебя сейчас это волнует больше всего? — наигранно ревниво шепчет ей на ухо Эш и незаметно для остальных касается ее щиколотки своей. — Ты все такая же нетерпеливая, — Мойра отпивает еще немного вина, отмечая, что оно действительно неплохое, особенно для того места, в котором они сейчас сидят. — Ты заглянула на несколько дней, увидимся мы в следующий раз черт знает когда, — неожиданно серьезно отвечает Эш, смотря своими цепкими кошачьими глазами прямо в глаза ученой, — я думаю... я думаю, я влюбилась в тебя.       Ирландка всматривается вперед, силясь рассмотреть что-то во взгляде сидящей напротив женщины: привычный неверный огонек, насмешку. Но ничего такого нет, и неожиданно приходит осознание, что их отношения давно перешли грань развлечения и простого отдыха. О'Доран молчит, возможно, слишком долго, обдумывая слова, которые сказать сложнее, чем название самого длинного химического элемента. Вот они, сидят в каком-то баре, хотя могли бы снять лучший ресторан в столице, пьют вино неизвестной марки; у Эш в кармане ключ от номера в мотеле, у Мойры билеты на самолет через несколько дней, если не сорвут на работу раньше. Такая ситуация слов вообще, кажется, не требует, будто она — это все, что между ними есть. Но врать — не самая любимая вещь ученой. — Наверное, я в тебя тоже, Эш.       Эш вдруг выдыхает и смеется. Громко, заразительно, искренне, будто у нее выгорело самое крупное дельце в жизни. Она запрокидывает голову, открывая шею желтому свету старых лампочек, потом наклоняется чуть ближе к Мойре и, оперевшись щекой о руку, затянутую в черные кожаные митенки, улыбается мягко и предлагает: — Поехали сегодня в другое место.       О'Доран кивает, даже не спрашивая, что за место и почему не подходит комната в мотеле на соседней улице. Она допивает вино, которое довершает дело первого коктейля и придает взгляду пелены и блеска, и выходит вслед за Эш из бара. Снайперка ловит такси, диктует мужчине за рулем какой-то адрес, кидает ему в ладонь несколько купюр и откидывается назад. На улице уже темно, и свет на их лица падает только от проплывающих мимо фонарей, оттеняя кожу оранжевым. Полоски ползут по рукам и груди, прыгают на щеки и уплывают дальше, сменяясь на мгновения темной серостью ночного воздуха. Мойра сначала наблюдает в окне однотипный пейзаж городка, потом поворачивает голову к Элизабет. Та непривычно тихая, задумчивая, совсем не похожа на ту Эш, что готова пустить пулю в лоб любому, у кого слишком длинный язык, переломать пальцы предателю и в одиночку выпить бутылку виски. О'Доран медлит секунду и накрывает грубые от ожогов и царапин пальцы женщины своими. Ей это непривычно, странно, часть ее говорит, что это удел глупых людей, которые хватаются за других от собственной неполноценности, но держать ладонь снайперки в своей оказывается слишком приятным, чтобы думать о чем-то кроме теплых рук и головы Эш на своем плече.       На самом деле, они впервые вот так сидят, все... по-другому. Обычно они за разговорами о работе и делах банды пьют что-то, потом заваливаются в маленькую комнатку, быстро смывают с себя дневную пыль и грязь. Занимаются сексом, и Элизабет уходит. Не держатся за руки, как сейчас, не говорят об отношениях. Такие встречи длились уже пару лет, и их сегодняшнего дня все устраивало, но Мойра не может сказать, что ей не нравятся изменения. "По-другому" не значит "хуже".       Такси едет долго, район, где был бар сменяется на такой же, с пьяными телами на обочинах и подозрительными звуками из подворотен. Эш расплачивается с таксистом и выходит на улицу, а вслед за ней выходит и Мойра. Она знает, что Элизабет нравятся такие места, она зовет их "колоритными" и чувствует себя в них как рыба в воде.       Подъезд, к которому идет снайперка, не отличается от других: он такой же серый, и около него стоят лоточки с едой для бродячих кошек. Сверху мигает лампочка, освещая дверь и расцарапанную личинку замка. Лифт везет их на четвертый этаж. Эш звенит ключами и впускает их в квартиру. Щелкает выключатель, и небольшую прихожую заливает теплый неяркий свет, позволяя Мойре рассмотреть все. Снайперка кидает ключи на тумбочку и проводит ее в спальню. Комната тоже обычная: какие-то фотографии на полках, пачки патронов и тряпка с оружейной смазкой на столе, книги... ученая выцепляет знакомые названия на корешках, вглядывается в лица на фото. Одно из них — О'Доран узнает на нем Маккри — и правда все проколото дротиками от дартс. — Мм... это что-то вроде моего дома, — Эш проходит немного вглубь комнаты и оборачивается, чтобы видеть реакцию Мойры, — я бываю здесь не часто, но... в общем, об этом месте мало, кто знает. — Я ценю это, — на самом деле Мойра не может до конца понять ее, потому что ее дом там, где она может спокойно проводить свои исследования, место ее не волнует.       Но ученая видит, что для Эш это важно и что ей трудно впускать кого-то сюда. Она замечает, как та неловко и криво улыбается, будто раздумывая о правильности своего решения. Ирландка делает шаг вперед. Люстра опять гаснет, чтобы не раздражать уставшие глаза, и на Элизабет падает прямоугольник фонарного света, выделяя ключицы, скулы и острый нос. Руки у Мойры, как всегда, холодные, уравновешивающие жар снайперки. Она ведет ими по спине под рубашкой, чувствует каждый шрам и острые лопатки. Эш сдавленно дышит, сдерживая себя. Ей жарко, и сердце колотится как бешеное.       О'Доран подталкивает ее к кровати, аккуратно стаскивает белоснежную рубашку и галстук, потом скидывает пиджак с себя. Закинув одну руку Мойре на шею, Эш притягивает ее ближе и целует, смазывая вишневую помаду и слабо прикусывая чужие губы. Второй она расстегивает ремень брюк ирландки и привычным движение щелкает пряжкой своего. Странно немного лежать с кем-то не на скрипучей кровати мотеля, а здесь, в квартире, где несколько лет не было никого, кроме нее самой и ее омника. Элизабет выгибается под женщиной, чтобы скользнуть животом по ее животу и ощутить приятную прохладу кожи, прижимается щекой к чужой ладони и прихватывает ее зубами. Мойра целует ее в шею, ведет языком по выступающей артерии и подхватывает Эш под талию, чтобы чуть подтянуть вверх и уложить на подушки.       Оторвавшись от терзания мраморной шеи, ученая касается правой рукой теплой щеки, смахивает выбившиеся белые пряди со лба и опускается ниже, медленно касаясь груди, живота, бедер. У снайперки вконец сбивается дыхание и самообладание разбивается на мелкие кусочки. Даже голос хрипнет больше обычного. Пальцы путаются в рыжих волосах и сжимают их почти до боли, коленки дрожат: Эш думает, что упала бы, если бы уже не лежала.       Мойре нравится смотреть на то, как краснеют у Элизабет кончики ушей и носа, слушать, как она рвано и шумно дышит, закусив ребро ладони. Мойре нравится, когда Элизабет хорошо.       Они сегодня впервые остаются вместе, никто никуда не уходит. Эш курит прямо в кровати, стряхивает пепел в чашку с остатками утреннего кофе, а Мойра просто молча смотрит, как оранжевый огонек поедает бумагу и табак. Снайперка в конце делает самую глубокую затяжку и выпускает в потолок серое кольцо дыма, а потом кидает бычок в ту же самую чашку. Она поворачивается к О'Доран, оглаживает ее острое плечо с яркой россыпью веснушек. Эш тихо посмеивается, потому что веснушки — это то, что ее всегда в Мойре удивляло. Логично, конечно, что к рыжим волосам они прилагаются, но это все равно странно, будто бы веснушки всегда были синонимом легкомысленности и никогда не могли существовать у такой серьезной ученой, как О'Доран. Элизабет ведет ногтями по ним и прижимается теснее, горячо выдыхая в веснушчатую шею.