***
— Я узнал о тебе правду, — победоносно заявляет Роше, и сердце молодого бойца пикирует в пятки. Вид он тем не менее пытается сохранить невозмутимый. — Что именно вы узнали? — сдавленным голосом уточняет Лорас, хотя наперед знает ответ. — То, что ты скрывал от меня. Думал, у профессионального разведчика и дознавателя не получится докопаться до правды? Мои агенты поспрашивали тут и там, и правда очень быстро всплыла наружу. Теперь мне известно о твоих… нетрадиционных предпочтениях. Тирелл бледнеет, но старается все же не впадать в панику. В Синих Полосках он устроился более чем неплохо, ему нравится в отряде Роше и он не хочет из него вылетать. А то и чего похуже — в этих краях у людей примитивные взгляды на такие вещи и ждать от них можно чего угодно: от изгнания и до публичной казни. — И что же теперь? — страх в голосе парень пытается спрятать за дерзким тоном. — Ничего, — отвечает Вернон и садистски молчит, испытывая его. — Ничего? — севшим голосом повторяет он за командиром. — Ничего. Не думай, что я расскажу об этом кому-то. Этого у меня в планах нет. Лорас немного успокаивается и выдыхает через нос. — Я просто хотел тебе сообщить, что мне все о тебе известно. А если ты вздумаешь что-нибудь выкинуть, я придумаю, как этим воспользоваться. Вернон в качестве командира тоже приходится Тиреллу по душе. Суровый и жестокий, он, тем не менее, способен проявлять милосердие и находить мудрые решения для любой проблемы. Человека справедливее, чем командир Синих Полосок, парень не встречал. И не надеялся встретить тут, за кулисами всемирной истории. Он полагал, что любой, наделенный подобной властью и доверием самого короля, очень быстро становится разжиревшим и бесполезным куском мяса, заботящимся только о собственной шкуре. Вернон не такой — он любит Темерию больше, чем себя, и думает только о ее благополучии. Не все согласны с его методами ведения политики, но Лорас знает, что они эффективны. Там, где другие видят бессердечного ублюдка, он видит патриота, ревностно оправдывающего ожидания короля. Неожиданно парень легко, почти нежно, улыбается, чем удивляет Вернона. — Я вас понял, командир. — Я не уверен в этом, — сухо выдает Роше. — Будьте уверены, я понял вас правильно. Скажите, вы от всех своих людей добиваетесь верности таким способом? Копаете под них, залезаете к ним в печенки и вынимаете наружу что-то нелицеприятное? Вернон уже готовится осадить нахального солдата, но тот резко срывается с места и подходит к нему ближе, заставляя его проглотить возникшее возмущение. — Я знаю, что мои слова не будут значить для вас слишком много, потому что вы никому не верите, но я скажу. Со мной это не обязательно. Я доверяю вам, как командиру, и пойду за вами куда угодно. Я верен вам, и для этого вам не нужно меня шантажировать. — Сколько таких речей я слышал! — быстро находится Роше. — И сколько ножей мне в итоге пришлось извлекать из спины. Лучше перестраховаться. — Еще я хотел сказать «спасибо». Не думал, что у вас столь прогрессивные взгляды.***
От воспоминаний о том вечере у Лораса на сердце становится тепло. Не то чтобы он когда-нибудь забывал о том, каким на самом деле является его командир, но иногда он понимал это четче, чем в иные моменты. — Ты был добр ко мне, как никто другой, — признается он, чем вызывает улыбку у Вернона, и это дорогого стоит, ведь тот улыбается редко. — Да ладно. На любую похвалу командир реагирует одинаково: отмахивается и отвечает так, будто в его адрес отправили колкость, а не доброе слово. Однако в искренность Лораса он верит, по крайней мере парню хочется, чтоб это было так. — И что дальше? Эксперимент окончен? Извлек для себя что-то? — Я бы продолжил, — отрезает Вернон, основательно игнорируя иронию в голосе парня. — У меня губы онемели. Давно не практиковался, знаешь ли, — продолжает свою браваду Лорас, хотя на самом деле просто растерян. — Ничего, пусть отдохнут, — заключает тот и тянется поближе к парню, кладет руки на его талию и смотрит потемневшими глазами, в которых, Лорас мог бы поклясться, бурлит что-то тихое и опасное. Тело напрягается настолько, что глаза сами закрываются, а воздух становится тяжелым, как свинец, и застревает в легких. Видимо, именно по этой причине парень никогда не думал о Роше, как о возможном партнере для соития: даже его богатое воображение не смогло бы нарисовать того расслабленным и открытым, а любая сексуальная фантазия о нем закончилась бы болезненным и пугающим фиаско. Кажется, даже сам мужчина не знает, чего ожидать от себя, и все его действия — это легкая поступь в темноте: на ощупь, крадучись, осторожно, один неверный шаг — и провалишься в бездну. Руки, что лежали на талии, он мягко ведет вверх, к лопаткам, и замыкает тело Лораса в неуверенных объятиях; губами прижимается к вытянутой шее, целует и скользит к уху, останавливается у мочки и обдает ее дыханием, отчего Тирелл становится пустым как барабан и больше не дрожит, только слушает и плавится. Ждет, что будет дальше. И, черт, наслаждается этим, как в последний раз. — Ты не против? — осипшим голосом уточняет Вернон и вырывает его из вязкой неги. — Нет, — опомнившись, быстро отвечает парень и умиленно улыбается, понимая, что о нем заботятся. — Смелее, я же не кроткая девица, — подталкивает он командира, и уже через пару секунд ему это аукается. На пол к шаперону отправляется рубашка Лораса, а колючая щетина трется об его плечо. — Мы что, сделаем… это? — удивленно спрашивает он, до этого считавший, что все ограничится прикосновениями и поцелуями. — Ты не хочешь? — тут же интересуется Вернон, отлепившись от чужого гладкого плеча. — Я не знаю. Мне казалось, ты не решишься, — честно признается парень. — Думал, ты просто хочешь проверить, не станет ли тебе противно от мужского тела. — Что ж, мне не стало противно. — Приятно знать, — язвительно отвечает он. — Но… — Просто скажи, если хочешь остановиться, — перебивает его Роше. — Я не хочу. Лорас ложится на лопатки, к кровати его прижимает чужое тяжелое тело, и в первую секунду ему кажется, что все будет, как в той страшной фантазии, которую он никогда не позволял себе помыслить, но затем командир снова целует его в шею, и какое-либо понимание ситуации испаряется. Лежать бревном он не собирается, а потому пытается стащить с мужчины камзол, тот помогает ему, и спустя минуту к обнаженной гладкой груди Тирелла прижимается чужая — с грубыми волосами. Скованность у обоих проходит, и они бесстыдно цепляются друг за друга: Лорас обнимает мужчину за шею, частично ограничивая его действия, и теперь целует сам — жадно и требовательно; Вернон локтем упирается в кровать, а свободной рукой оставляет горячие отпечатки на талии, груди, животе и бедре партнера; оба, кажется, сражены тем, как красиво и нежно у них получается.***
Лорас решает спать на полу, так что, попросив у хозяина постоялого двора дополнительную попону, стелит ее рядом с кроватью и устраивается на ней. Вернон не возражает, ведь обоим ясно, что спать на одной кровати было бы неприемлемо. Импровизированное ложе Тирелла оказывается не самым удобным решением, так что он долго вертится и краем уха прислушивается к дыханию на кровати — командир не спит. Парню даже становится неловко из-за того, что он создает шум своими попытками найти удобную позу для сна, но, в конце концов, он устраивается так, что нигде ему не давит и не дует. Сон обрушивается на него почти сразу, разморенное сознание норовит вот-вот ускользнуть, но внезапный голос Роше подхватывает его за секунду до падения. — Мне не спится. — А я вот почти уснул, знаете ли, — ворчит Лорас. — Ты не нервничаешь? Уже завтра мы окажемся в Новиграде, — сожаления о нарушенном сне соратника в его голосе не слышно. — Тебе придется постигать тонкости шпионских игр, выдавать себя за того, кем ты не являешься. — У меня имеется некий опыт в выдавании себя за того, кем я не являюсь, так что я справлюсь с этим. Дайте мне поспать, — грубо оканчивает разговор Тирелл, и, к его счастью, командир не пытается его продолжить. Он закрывает глаза и ждет, когда волна сна, которая чуть не забрала его две минуты назад, вернется и подомнет под собой усталый мозг. Но вместо этого он прислушивается к чужому дыханию и не может сосредоточиться ни на чем другом. Оно не мерное и глубокое — оно быстрое и тихое. Еще пару минут поборовшись с собой, Лорас наконец сдается и встает сидя, чтоб взглянуть на командира. В темноте взгляд того почему-то кажется грустным, хотя лежит он на противоположной стороне кровати, так что рассмотреть его не так просто. — Хотите поболтать? — Спи, — грубо велит Роше. — Не могу, пока вы не спите. — Это еще почему? — Мне мешает ваше дыхание. — Дыхание? — недоуменно уточняет он. — Я что, громко дышу? — Нет, вы просто дышите… не так. Забудьте. Если хотите поговорить, я не против. Не то чтоб Лорас хотел окунуться в хладные воды души командира Синих Полосок, но столь поздний разговор сулит именно это. Не станет же тот и посреди ночи говорить о политике или заговорах против Темерии? Хотя Лорас бы не удивился. — Почему вам не спится? О чем вы думаете? — О будущем Темерии. — О милосердные боги, — тут же сокрушается он. — Ты веришь в богов? — Не верю, — не задумываясь, отвечает Тирелл, и, примолкнув на пару секунд, решает тоже осведомиться: — А вы? — Нет. Мы сами творим свою судьбу, — уверенно заявляет Роше. — Вы правы. Парень ложится обратно на попону, однако удобное положение, которое ему перед этим удалось занять, безвозвратно утеряно, так что поясница неприятно ноет из-за чего-то, торчащего в полу и сквозь попону упирающегося в нее. — Так что? Расскажете мне пару историй из своей жизни? — У меня нет интересных историй, — бесцветно роняет Вернон. — Что-то мне сдается, что дело тут в фирменном недоверии Вернона Роше, а не в отсутствии интересных историй. Можете не рассказывать о последних годах — расскажите о юности. — Истории моей юности, влитые не в те уши, могут разрушить Темерию. — Детство? — Детство было заурядным. — Таким уж заурядным, — усмехается Лорас. — У тебя другие сведения? — Слышал кое-чего от Бьянки… — уклончиво отвечает он. — Бабы. — Выносит вердикт Вернон. — Парни тоже сообщили пару деталей. — Не элитный отряд, а шайка сплетниц, — тем же тоном изрекает он, хотя неясно, злится ли на самом деле. — Так, значит, в детстве вы жили в борделе. — Да. — И ваша мать… — Да. — Славно. Лорас замолкает и даже задумывается о том, не перегнул ли палку — вдруг это больное место командира. Однако тот продолжает разговор: — А ты где жил в детстве? — В обычном доме с обычными родителями. Его детство было счастливым, и именно поэтому парень, как ни странно, не любит о нем говорить. Жизнь его сложилась так, что его везде окружают люди, так или иначе несчастные или бывшие несчастными, поэтому ему просто неловко признаваться в том, что сам он горя не хлебнул, если не считать пары неприятных злоключений, связанных с его предпочтениями и ограниченными людьми, отказывающимися их принять или просто закрыть на них глаза. Но эти истории Тирелл тоже не любит рассказывать, да и не может, чтоб не нарваться на новые. — И когда ты понял, что хочешь спать с мужчинами? — Я вижу, чувством такта вы не отличаетесь, командир, — делает замечание Лорас, хотя вопрос его не смущает. — В тот момент, когда самая красивая девушка на грифонке* занималась со мной любовью, а я в этот момент думал о конюхе Ное. — Так ты спал и с женщинами? — Два раза в юности и оба раза думал о конюхе Ное. — Должно быть, этот Ной хорош, — усмехнулся Вернон. — Чертовски, — подтвердил парень. — Жаль, что мужчинами не увлекался. — Какая досада. Они снова замолкают, и разговор становится похожим на ныряние под воду: ты можешь находиться под ней какое-то время, но спустя пару секунд все равно прерываешься, чтоб глотнуть воздуха — так и они нуждаются в паузах между короткими диалогами, чтоб набраться энергии, утрамбовать то, что узнали, и продолжить. — Твоя участь не кажется тебе печальной? — задает очередной бестактный вопрос Роше. — А вам — ваша? — парирует Лорас. — Ты несвободен и вынужден скрываться, вероятно, тебе никогда не завести семью и не обрести покой. — А вам ваши традиционные предпочтения помогли обрести покой? Или вы тоже погрязли в своей жизни, как в зыбучих песках? — Я женат на своей стране и счастлив в браке, — убедительно произносит командир, хотя в его голосе, кажется, все же мелькает ущербленность. — Как скажете, — фыркает парень. Не такого разговора он ждал, да и вообще не ждал его, а теперь чувствует себя одновременно и обиженным, и обидчиком. В висках клокочет возмущение тем, что беседа свернула совсем не в то русло и доставила обоих к пучинам их неудовлетворенности. Лорас не выдерживает и снова поднимается сидя, чтоб взглянуть на командира и сделать заявление о том, что он счастлив. Что они оба счастливы. А разговор их глупый и не стоило его начинать. Но слова отчего-то застревают на полпути, вместо этого он просто в упор смотрит на Роше и молчит. — Что? — спрашивает тот. — Простите меня, — вместо намеченной речи выдает Тирелл. — Вы занимаетесь благородным делом и разрешаете мне тоже быть частью этого. Я и правда иногда чувствую себя несвободным, но… Я рад быть в вашем отряде. Роше опускает глаза и на несколько минут замолкает. Парень, растревоженный и погрустневший, все это время смотрит на него и пытается угадать, о чем тот думает и что ему ответит. — Я тоже иногда себя так чувствую. Лорас, ожидавший чего-угодно, кроме подобного признания, оторопело смотрит в одну точку и ждет, пока Вернон добавит что-то еще: колкую шутку, циничное замечание или беспощадную критику — что-то, что позволит жизням обоих течь в прежнем ритме, но тот и дальше лежит с опущенными глазами и рассматривает пустоту. Внезапно парень чувствует, что должен как-то утешить и себя, и командира. — Да ладно вам, все себя иногда так чувствуют, — криво начинает он и сомневается в том, стоит ли продолжать. — Мы начинаем ценить то, чем владеем, лишь когда потеряем это. Давайте разрушим этот порочный круг и порадуемся имеющимся ценностям прямо сейчас, когда они еще в наших руках. И попытаемся их приумножить. Кто знает, может, однажды вы… заполните все сферы своей жизни. Завладеете всем, чего желаете. И клетка, в которой мы заключены, распахнется. — Как скажешь, — бесцветно отвечает Вернон и отворачивается к стене, давая понять, что разговор окончен. Лорас тоже ложится на свой неудобный кров и закрывает глаза, чувствуя себя проигравшим, хоть и непонятно, в чем именно. Лишь какое-то время спустя он узнáет, что его речь все же возымела эффект; что командиру в жизни вообще нечасто приходилось слышать что-то подобное от других; что доступиться до него непросто, да никто и не пытается, а парню так легко это удалось.***
Самое приятное, что обнаруживает Роше, когда принимается детальнее изучать тело Лораса, это сила. Он легко скользит рукой вдоль паха, но оставляет его на потом — вместо этого оглаживает мощные бедра и сжимает руку на ягодице. Его сознание кренится и съезжает то в одну сторону, то в другую — до чего ж приятно прикасаться к такому телу и знать, что на ближайшие пару часов оно в твоем распоряжении. Парень под ним тяжело дышит и, кажется, пытается отхватить столько прикосновений, сколько может. Как будто про запас. — Проведи ногтями вдоль бедра и сожми его, — просит молодой солдат, и командир повинуется, чем вызывает у того протяжный свистящий вздох. — У тебя есть какое-нибудь масло или вроде того? Мужчина напрягает извилины, чтобы постичь суть вопроса, а затем пытается вспомнить, есть ли в его спальне нужная вещь. Стоило подумать об этом раньше. — Кажется, было где-то, — хриплым тяжелым голосом отвечает он и с неохотой поднимается с кровати, чтоб поискать масло. Когда он его обнаруживает и с баночкой возвращается к Лорасу, тот уже раздет полностью. Вернон хочет испугаться, протрезветь и капитулировать, но парень ласково улыбается ему — и наваждение возвращается. — Давай сюда. Я все сделаю сам. Роше опускается на кровать и отдает масло. Действия солдата увлекают его, так что он может смотреть только в одну точку — туда, где разворачивается процесс подготовки. — Ты можешь так не смотреть? Меня это напрягает, — ворчит Лорас. — А как мне смотреть? — Не так, будто у меня из задницы сейчас выскочит накер. Вообще не смотри. — Я не смотрел так. Мне просто… любопытно, — оправдывается командир, возмущенный тем, что его взгляд производит такое впечатление. — Снимай портки и иди сюда. Он избавляется от одежды и про себя решает, что нужно будет потом наказать парня за дерзость, хотя множество раз собирался это сделать и каждый раз забывал об этом. Когда он ложится рядом, тот уже заканчивает массировать себя и тянется к нему за поцелуем, а рукой обхватывает его член, отчего Вернон дергается. Это не ускользает от внимания Лораса, так что он отстраняется и смотрит на командира мутными встревоженными глазами. — Все в порядке? Я слишком тороплюсь? — Ничего, — отнекивается тот и приникает ближе к поджарому телу. Тем не менее касания солдата становятся другими: осторожными, нежными, неторопливыми. Роше чувствует его руку у себя на боку, затем на груди, теплые пальцы перебирают его волосы, а шеи касаются влажные губы. Ему хорошо, но отчего-то стыдно показывать это. Поэтому он сдерживается и зажимается. Вернон полагал, что все будет иначе, что соитие покажется ему порочным и неправильным, а в болезненное удовольствие вплетутся нотки отвращения, однако запретный плод не отдает ничем мало мальски мерзким и на вкус он восхитительно сладкий. Командир закрывает глаза и пытается снова взобраться на Лораса, но тот его останавливает. — Погоди, — шепчет парень и вместо этого сам подминает под собой партнера, теперь восседая на нем, как на лошади. — Тебе нравится ко мне прикасаться? Вернон не хочет отвечать, но молчание для него равноценно поражению, поэтому он признает: — Да. Лорас улыбается, и мужчина хочет разозлиться, но ему не дают этого сделать новые ощущения, волной накатившие вместе с тесными прикосновениями чужого паха о его собственный. Он расстается с первым тихим стоном. Смотреть на парня Роше не хочет, боясь найти на его лице усмешку или — не приведи, господь — ликование. Тирелл берет его руки в свои и прижимает их к своему лицу — он чувствует, как горят его щеки — потом целует одно из запястий и съезжает вниз, к шее, затем груди, животу и, наконец, паху. — Ты в норме? — спрашивает Лорас. Вернон проклинает его за то, что тот может сохранять трезвость в этой ситуации, тогда как его сознание разъезжается в разные стороны. На вопрос он лишь кивает и громко сглатывает, а затем тонет в очередном поцелуе — тоже качественно другом, тягучем, как мед, и пряном, как зерриканские специи. Свои руки Тирелл унимает и дает партнеру свободу действий, однако тот не сдвигается с точки, в которую его привели: держит ладони на чужом члене и четко ощущает, что чужое возбуждение равносильно его собственному. — Чего застыл, как памятник? Поласкай меня, — ворчит парень. — Ты невыносимая заноза в заднице, — возмущается Вернон. — В следующий раз иди трахаться к Фенну. Усмехнуться Лорас не успевает, потому что его властно целуют и одновременно начинают мацать внизу. В этом мужчина тоже не находит ничего мерзкого, а поплывшее через секунду лицо любовника заставляет его шалеть и вожделеть близости еще сильнее. А еще ему нравится, что контроль в его руках. По крайней мере ему кажется, что это так. — Ты готов? — сквозь сбившееся дыхание спрашивает солдат, и Вернон наконец слышит в его голосе то, что хотел: опьянение. — Да, — без заминки отвечает он, и Лорас отрывается от его груди, снова садясь прямо. В свете маленького огня его лицо выглядит трогательно красивым, а ласковая улыбка, лишенная всякой желчи и превосходства, заставляет и Роше на мгновение почувствовать себя легким, нежным и пустым. Он уже перешагнул ту черту, до которой еще можно было передумать, и теперь просто готов ко всему. Впрочем, то, что происходит дальше, все же заставляет его задохнуться. Горячо. Тесно. Хорошо. Чужое тело еще никогда не было так близко, хотя такое впечатление, наверно, складывается из-за того, что его член сжат слишком крепко — как ни разу до этого. Они двигаются синхронно и плавно, но с каждой секундой увеличивают темп. Лицо Вернона заливает пот, а пальцы так крепко цепляются за чужие бедра, что в этом месте непременно останутся цветастые синяки. Спальня командира находится на приличном расстоянии от казарм, но он все равно опасается, что стоны Лораса кто-нибудь услышит. В настоящую тревогу это тем не менее не выливается, потому что мысли слишком спутаны, и все, что волнует Роше в этот момент, это щекотливое и почти болезненное ощущение внизу живота, которым хочется наслаждаться подольше, но тотчас тело умоляет, чтоб вязкая нега, скопившаяся там, поскорее нашла выход.***
Вернон не верит в то, что они выживут. По крайней мере в то, что он сам выживет — с раненой-то ногой, затрудняющей шаг и замедляющей обоих — в этой сырой норе, неясно кем вырытой и так удачно им подвернувшейся. Там, снаружи, враги прочесывают лес, пытаясь их найти. Тут, внутри, двое темерских солдат пытаются спрятаться, и, кажется, у них получается, потому что они сидят тут уже полдня. На улице уже темно, осенью дни короткие, и это им на руку — темнота затрудняет поиски. — Ты должен меня оставить и идти один, — изрекает Роше, и несмотря на то, что говорить громко он не может, голос его звучит достаточно убедительно. — Исключено, — отрезает Лорас. — Это приказ, — пользуется козырем командир. — Не смеши меня. Вернон недовольно мычит. Он ожидал этого. И если бы дело было только в его жизни, был бы польщен, но они владеют важными сведениями, и, если оба умрут, все окажется зря. — Кто-то должен вернуться в Вызиму и рассказать обо всем Фольтесту. — В пекло Фольтеста. И Вызиму. И всю Темерию. Я тебя не брошу. Командир тяжело вздыхает и упирается взглядом в чужое лицо, упрямое и бесстрашное, старательно прячущее отчаянье, которое оба сейчас испытывают, взглядом устремленное вверх — будто сквозь слой листьев сможет рассмотреть, что происходит снаружи. Он слишком устал, поэтому прекращает свои уговоры. Для этого у них вся ночь. Пока что Роше просто закрывает глаза и пытается отвлечься от боли в ноге, занимает мысли чем-то другим. Задумывается о том, почему этот юноша, даже имея моральное на то право, не хочет оставить его и спасти собственную жизнь. Они стали близки за последние пару месяцев. Хотя не будь Вернон на пороге смерти, вряд ли бы признался себе в этом. С Лорасом он может разговаривать так, как никогда ни с кем не разговаривал. Даже с королем Фольтестом. Берет его с собой на вылазки вроде этой, потому что тот умелый воин и весьма умен, но также затем, чтоб остаться с ним наедине и просто поговорить. Они уже знают друг о друге почти все, по крайней мере все самое горькое. Гадкие истории, тягостные воспоминания. Возможно, Тирелл дорожит им и не хочет его потерять, но также возможно, что он просто шокирован и пока не может решиться на то, чтобы поступить правильно. Даже на смертном одре Вернон не может поверить в первый вариант. — Если ты думаешь, что таким образом проявляешь верность, то ты ошибаешься. Ты должен исполнять мои приказы. — В пекло твои приказы, — на этот раз в упрямом голосе солдата присутствует также доля злобы. — Ты меня разочаровываешь. — Ну извини. Лорас немногословен, что для него нетипично, из этого Роше делает вывод, что он напуган. — Тебе страшно? — спрашивает прямо командир и надеется, что откопает в себе нужные слова, чтоб успокоить его. — Конечно же, мне страшно, а ты как думаешь? Мы можем умереть тут, — громче, чем стоило бы, произносит Лорас, но затем понижает голос и спокойно продолжает: — Но не думай, что я из-за этого уперся. Ты что, не понимаешь? Ты мне дороже, чем твои дурацкие отчеты для короля Фольтеста. Я рискну и постараюсь вытащить нас обоих. У Вернона не сразу находится, что ответить, и несколько секунд он просто таращится на солдата, но затем все же продолжает гнуть свою линию: — Одна жизнь не может быть дороже жизней сотен… — Даже не надейся, что сможешь меня разубедить, вид у тебя сейчас недостаточно внушительный, знаешь ли, да и грязная нора — недостаточно пафосное место для воодушевляющих патриотических речей. Хочешь знать, что поможет спасти сотни жизней? То, что ты выживешь. Никто не позаботится о твоей драгоценной Темерии так, как ты, и никто, кроме тебя, не будет подтирать зад королю Фольтесту. Так что побереги силы и просто молчи, — на одном дыхании выдает Лорас, и командир поражается тому, как человек может одновременно заботиться о нем и при этом насмехаться над делом его жизни. Ему хочется выжить. Настолько, что в голову даже закрадываются злые эгоистичные мысли о том, что ему повезло с соратником и что не стоит с ним спорить, но Вернон отгоняет их от себя и старается мыслить здраво. Рассматривать картину целиком, а не с позиции простого человека, который боится смерти. Почему-то в бою он никогда не задумывается о подобном — всегда прет на врага бесстрашно и ставит на кон все, что у него есть. Может, потому что в такие моменты просто некогда думать? Некогда сокрушаться о том «всем», которое рискуешь никогда больше не увидеть? А тут ты сидишь в сырой яме и рядом с тобой человек, который так или иначе является частью этого самого «всего», и желание жить как никогда громко заявляет о себе. — Могу я тебя обнять? — Что? — недоумевает командир. — Чтоб погреться. Замерзнем же. — Ты прав. Лорас придвигается поближе и ложится к нему на плечо, обнимая одной рукой и закинув на него ногу. Действительно становится лучше — чужое тепло приятно растекается по телу. — Нога очень болит? — голос солдата звучит совсем близко. — Нет, все в порядке. Вернон прикрывает глаза, и голова его приятно пустеет. Боль действительно немного отступает. Когда он уже готов провалиться в пучину забвения и отрешиться от телесных ощущений, в реальность его возвращает тихий голос:Я сгину — лягу в плодородный слой, В тлен окровавленной ложбины… Благослови меня в час ратный мой, Храни оправданных, невинных. Нальется соком семя новой ржи. И в каждом колоске — беда и мука… О, пахарь, ты немного подожди, Не смешивай с землей мою разлуку. Благослови меня в час ратный мой, В жестокий час, когда в крови оковы. Я не умру. Я свежий перегной — Он нужен всем посевам новым. И верю я, в конце войны Пожнут меня ветрами славы. Но сердце просит тишины…**
Вернон слушает завороженно, и даже когда слова обрываются, он все еще зачарованно внимает отзвукам в своем сердце. Оно болезненно щемит. Даже тут, в этом грязном мерзлом месте, сулящем им обоим смерть, способно прозвучать что-то настолько тонкое и возвышенное. Желание жить на этот раз обрушивается взрывной волной, и Роше уже не уверен, сможет ли продолжить свои уговоры бросить его тут. — Тебе понравилось? — Да, — не задумываясь, отвечает он. — Если честно, я всегда любил стихи, и у тебя хорошо получилось прочитать. Очередное признание, никогда не прозвучавшее бы, если бы не близкая смерть. — Неожиданно, — коротко комментирует Лорас. — Кто бы мог подумать, что бессердечный командир Синих Полосок в душе поэт. — Кто бы мог подумать, что даже перед смертью я буду слышать твои подшучивания. — Хватит говорить про смерть, я тут, как могу, пытаюсь разрядить обстановку. — Почитай еще.***
Лорас теряет из внимания тот момент, когда успел оказаться снизу, но сопротивляться и не думает. Командир подминает его под себя и колотит по его нутру, но тот, не особо заботясь о свободе его действий, крепко обхватывает руками чужую шею, а ногами — бедра. Парень отрывисто целует Вернона, чувствуя, что выдержит еще от силы пару толчков внутри себя, и хочет в этот момент быть как можно ближе к нему. Крепкая хватка замедляет движения мужчины. Несмотря на это, он двигается точно, толчки его сильны и сконцентрированы — Роше видит перед собой цель и идет к ней. Раскаты удовольствия, в конце концов, накрывают обоих, но с разницей в пару секунд. Даже когда нервные окончания в их телах пропускают электричество и ненадолго немеют, они все еще не готовы отпустить друг друга, по крайней мере Лорас, потому что конструкция из тел, кажется, держится именно за счет его крепких объятий. Впрочем, Вернон не сопротивляется. Когда мышцы в теле начинают ныть, а жар становится невыносимым, парень наконец размыкает руки и ноги. Командир поднимается и устраивается рядом. — И как оно? Эксперимент удался? — ехидно интересуется Тирелл. — Вполне, — спокойно отвечает он. — Я даже, не поверишь, получил удовольствие. — Что-то открыл для себя? — Не сказал бы, что секс между мужчинами — такое уж открытие для меня, мне и раньше приходилось слышать о подобном, но я кое-что законспектирую. — Ну тебя, — фыркает Лорас и поворачивается набок, чтоб упереться лбом в плечо мужчины. — Захочешь когда-нибудь повторить? — Если найдутся еще подопытные. — Что ж, я вижу, к тебе вернулось чувство юмора и ты больше не смотришь на меня, как перепуганный щенок — значит, тебе и правда понравилось. Парень поднимает голову и глазами просит Вернона ответить откровенно. — Понравилось, — нехотя признает тот и смотрит таким же внимательным серьезным взглядом, выдерживает несколько мгновений молчания для пущего эффекта и решается на еще одно признание: — Ко мне тоже никогда никто не был так добр, как ты. Лорас сдерживает свое самодовольство и улыбается ласково и добро. — Я рад, что ты это заметил. Значит, ты не жалеешь о том, что случилось? — Нет, не жалею.