***
Она не сопротивляется. Даже когда чувствует, что тонет, опускаясь всё ниже и глубже, а ледяная вода накрывает её с головой — она не сопротивляется. Наоборот, она заставляет свои пальцы разжаться, а конечности расслабиться… воздержаться от противодействия надвигающемуся спокойствию. Тьма грозит оградить её от всего — зрения, слуха, боли — и она застенчиво приветствует её. Всего на одну пугающую секунду инстинкт просит её тело бороться, но она слишком устала от битв. Она смиренно закрывает глаза и позволяет своему весу исчезнуть… всё остальное растворяется в мутных миазмах, когда она отдаётся в объятия темноты и глубины… Так тихо, до сих пор так… Её новообретённый покой разрушается, когда пара сильных рук хватают и тянут её вверх. В то самое мгновение она прорывается через поверхность купальни и понимает, что совершила огромную ошибку. — Позволь мне помочь тебе, — рычит он. Словно совершая какое-то жестокое крещение, он вновь погружает её голову в воду; его пальцы грубо касаются её головы. О Боже, Боже, Боже… Она проводит ногтями по его запястью, но его хватка беспощадна. Паника заставляет ее сердце судорожно стучаться о ребра. Ох, как это больно. Её нос, её грудь, её глотка. Как же саднит. После того, что кажется вечностью, он, наконец, позволяет ей перевести дух. Врываясь головой вперед в ночной воздух, она судорожно и прерывисто дышит, пытаясь прийти в себя. Дезориентированная и шатающаяся девушка не в состоянии полностью осознать происходящего, прежде чем он снова опускает ее вниз. На этот раз ее руки замахиваются в неуклюжих ударах, когда она безнадёжно продирается сквозь пустоту, напрягаясь в поисках лунного света, тускнеющему наверху. Всё её тело трепещет, легкие словно подожгли. Тиран. Злодей. Убийца. Она извивается и дергается под его рукой, пока он продолжает знакомить её с болью… до того момента, пока это не станет концом, она дышит и знает. Пока до неё не доходит, что она всё-таки не хочет умирать… не так, не от него. В конце концов её конечности ослабевают, а зрение затуманивается. Так вот чем все это в итоге закончится… Она испускает свой последний вздох как раз вовремя, чтобы увидеть, как тот поднимается потоком пузырьков обратно на поверхность; прежде чем тьма поглотит её.***
К тому времени, как он швыряет ее на безопасный пол из красного дерева, она вся дрожит от мучительного кашля и задыхающихся рыданий. Ее хрупкое тело сотрясается в судорогах от неистовой силы кислорода, рвущегося в легкие. Сладкий, сладкий кислород. Слезы текут по ее лицу, когда она пытается заново познать вкус воздуха. Она чувствует прикосновение промокшей мантии, когда он опускается на колени рядом с ней; его собственное дыхание становится резким и глубоким. — Проклятье! — Его пальцы впиваются в её влажные руки, когда он поворачивает её лицом к себе. — Что за глупость ты творишь? Его глаза пылают яростью, он тоже насквозь промок, его тёмные волосы ниспадают на её плечи. Она трясётся, всё ещё извергая воду изо рта. — Я не… — она хрипит; дыхание приносит ей боль, она чувствует лёгкое головокружение, словно в любой момент может потерять сознание. — Чтоб тебя!.. — он рычит и с отвращением отходит. Боже, она, наверное, выглядит такой жалкой, стоя на четвереньках в своей сырой униформе, будто в нервном истощении. Но ей всё равно — он довёл её до этого! Ему хотя бы должно быть стыдно за свое нечестивое поведение. Она выплёвывает всё больше воды и со свистом втягивает воздух, пока её горло не начинает расслабляться. — Вы оскорбляете меня, Госпожа Су. Я полагал, что мое восшествие на престол будет вызывать торжество, а не уныние. — Теперь его голос звучит гораздо спокойнее. — Не могу сказать, что я разочарован; мне сказали, что у тебя больше мужества. Она слышит его вновь приближающиеся шаги. — Разве я был несправедлив? Разве я не милосерден? Я сохранил тебе жизнь, позволил оставить титул… и это вот так ты мне отплатила? — Его влажная обувь появляется в поле её зрения, и она смотрит на него сквозь пелену слёз. — Неужто ты настолько слабовольна, что не способна справиться с небольшой невзгодой? В этот момент она испытывает искушение рассказать ему все… хочет выкрикнуть правду во всё горло… она не принадлежит этому времени, она была ошибочно перенесена из её эры… а он просто разрушил все шансы, которые были у неё, чтобы вернуться в тот мир, через две тысячи лет после него! Альтернативный мир, где всё устроено правильно, и эта реальность всего лишь страшный сон… где он, великий всемогущий Король Чонджон, превратился в пепел, пыль и кости. И если она покончила бы с собой в процессе, это в любом случае было бы малым благодеянием. Есть вещи гораздо хуже смерти, и кто лучше может подтвердить этот факт, чем не она?.. Она тяжело дышит, глядя, как вода стекает по её лицу. Инстинкт самосохранения и личные познания о его весьма вспыльчивых наклонностях заставляют её передумать. Возможно, сейчас не самое лучшее время, чтобы читать ему лекции о подробностях и нюансах путешествий во времени. — Я потеряла всё, — признаётся она, её голос звучит чуть громче шёпота. Это не ложь. Человек, стоявший перед ней, в одиночку уничтожил ее мирное существование всго лишь за несколько дней. — Все, кого я люблю… все, о ком я когда-либо заботилась, ушли. Мне здесь нечего делать. — Ясно… — произносит он, его голос низкий и монотонный. Он присаживается на корточки рядом с ней, и ей приходится сдерживаться, чтобы не вздрогнуть. — Раз уж на то пошло, ты, должно быть, приняла их поражения слишком близко к сердцу. Я полагаю, это вызвало у тебя невыносимые страдания. Ее глаза по-прежнему устремлены прямо перед собой, и она, ничего не говоря, обхватывает себя руками за ребра. — Это самоунижение толкнуло тебя на это? — Вы ведь знаете ответ, разве нет? Он вскидывает руки, чтобы схватить её за подбородок, заставить посмотреть ему в глаза. — Оказывается у маленького котёнка есть коготки, — бормочет он, разглядывая её, словно пузырёк с ядом. — И судя по твоему лицу… может, ты считаешь, что виноват я? — Его лицо так близко, что она может чувствовать его дыхание на своей щеке. — Ты собираешься поучать меня? — Я бы не осмелилась, Ваше Величество, — отвечает она ехидным тоном. Уголок его рта нервно дёргается. — Твои глаза… они настолько выразительны, что оказывают тебе весьма дурную услугу, выдавая тебя. Тяжело вздохнув, он встает и отходит от нее. Наступает продолжительная тишина, пока он просто смотрит на нее. — Мне любопытно, Госпожа Су… не находишь ли ты моё присутствие омерзительным? — При всём уважении, Ваше Величество, Вы — король. Моё мнение не имеет никакого значения. Его губы вытягиваются в зловещую линию, а мрачный взгляд пугает её. — При всём уважении, отсутствие Вашей искренности очень утомительно, — наконец, с явным неудовлетворением выговаривает он. Она опускает ресницы, предпочитая вместо этого смотреть на воду, стекающую с золотой отделки его соболиной мантии и собирающуюся в лужу у его ног. Она гадает, услышит ли кто-нибудь её крик, когда он убьёт её этой ночью?.. — Конечно ты так считаешь, — постановляет он с решительным видом. — Я был бы недоумком, если бы думал иначе. Её взгляд прикован к его шагам, когда он начинает ходить туда и обратно, не говоря ни слова в течение весьма долгово времени, словно озадачен какой-то загадкой. Выражение его лица ей знакомо, и теперь уже не так чуждо ни его переменчивому настроению, ни их обманчиво спокойным прелюдиям; поэтому она поднимается на все еще дрожащие ноги, готовясь к тому, что должно произойти. — Но на самом деле вопрос не в том, ненавидишь ли ты меня или нет, не так ли? — рассуждает он голосом полным злобы. — Вопрос в том, почему. Можно только предположить, что я каким-то образом нарушил твоё очаровательное идиллическое существование здесь. Пока она пытается сохранить бесстрастное выражение лица, в ее голове проносится целый шквал бессвязных мыслей. Возможно, если она будет молчать, он не причинит ей боли. Зачем раздражать его еще больше? — Напрашивается вопрос… чем именно я обидел тебя? — Он проводит пальцами по своим мокрым волосам, прежде чем с легкой улыбкой повернуться к ней. — Это из-за обезумевшего короля? Он наклоняет свою голову набок, пристально наблюдая за ней, будто глубоко обдумывает систематику экзотического животного. Она встречает его испытующий взгляд. — Если я правильно помню, ты была довольно сильно привязана к нему. Безусловно, если кто и может посочувствовать твоей сегодняшней участи, так это он. — При этом высказывании её тело заметно напрягается. Её до сих пор мучают кошмары о нём… покойном Короле Хеджоне и его последних минутах жизни… смертельно больном и беспомощно барахтающемся на мелководье в купальне, слишком слабом, чтобы постоять за себя, пока все смотрят на него. При этом воспоминании у нее скрутило живот. — Му всегда был слишком наивным, слишком доверчивым на мой взгляд, — протягивает он с нескрываемым презрением. — С таким же успехом он мог бы преподнести мне ключи от дворца на серебряном блюдце. Она немигающе смотрит на него, и под влиянием этих слов её силы увеличиваются почти вдвое. Леденящий страх в её груди постепенно перерастает в едкий гнев. — Неважно, что есть, то есть… И, хотя мне было горестно видеть, как он уходит так скоро, я не понимаю, почему я должен брать на себя вину за его смерть. — Вы сломали его, — процеживает она сквозь сжатые зубы; жгучая ярость и недоверие бурлят в её теле словно токсин. — Вы свели его с ума! Он приподнимает бровь. — Мои методы могут быть малоприятными, но нет ничего постыдного в том, чтобы защищать свое право первородства. — Вы позволили Его Величеству умереть! То, что Вы сделали, было убийством и изменой. Как Вы можете заставлять себя сидеть на его троне с этим грехом? С этим пятном на своей душе? Его глаза сужаются, и он подходит к ней, пока они не оказываются буквально в нескольких дюймах друг от друга. Она стоит на своём, продолжая смотреть на него снизу вверх, слишком распалённая, чтобы отступить. — Я понимаю, что ты плохо разбираешься в государственных делах. И я не могу винить тебя за это. — Он протягивает руку, касается пальцами её лица, нежно проводит ими по щеке. — Но я был рождён, чтобы править… а право на власть не дается, оно берется силой. Её глаза блестят, но она молчит. Она думает, что ей нечего сказать. — К тому же, ты слишком доверяешь мне, Госпожа Су. Неспособность спасти моего больного братца из водяной могилы не равносильна тому, чтобы быть его палачом. Он сделал всю работу за меня. А моё присутствие там было просто… случайностью, — с нескрываемым удовольствием отчеканил он. — Как Вы это делаете? — спрашивает она, разъярённая тем, что её голос срывается. — Даже сейчас… как Вы можете говорить такие вещи? Он вздыхает и отстраняется от неё, делая несколько шагов вперёд, чтобы между ними вновь появилось небольшое пространство. — Они играли в опасную игру, — не поворачиваясь к ней лицом, уклончиво пробормотал он. — Они дорого бы заплатили за неудачу. Злость комом встаёт у неё в горле. — А что насчёт десятого принца? Чем он был опасен? Может быть, это тоже просто случайность, что он не смог избежать Вашей кровожадности? — Признаю, что мог бы сделать из Ына крайне драматичный пример, даже немного чрезмерный. И все же одно слабое звено может разорвать цепь могущественной династии. — Когда он кидает на неё взгляд, его глаза выглядят словно каменные обломки: безразличны ко всему, кроме собственных мыслей. — Он бы восстал против меня. Корё должно знать, что корона не терпит сторонников мятежа... и его клан практически умолял об уничтожении, — натянуто произносит он. — Предатели. Большая часть из них. Она одновременно поражается и ужасается тому, как хорошо он умеет всё и вся подстраивать под свои дьявольские бредни. — То, что в конце концов с ним случилось — довольно прискорбно, — задумчиво протянул он. — А эта его жена… помнишь её? Мерзавец, как она может забыть? Она была там — он это знает. Она видела, как он хладнокровно убил их… а у монстра даже приличия не хватило позволить им достойное захоронение. Их трупы оставили гнить за пределами дворца, "воронам на пир", как донёс им Бэк А. Она чувствует, как горят её щёки, а руки непроизвольно сжимаются в кулаки. Боже, как же она хочет воспользоваться ими. — Генерал Пак определенно знал, как повысить свой ранг. — Он качает головой, словно только что услышал развязку не совсем удачной шутки. — Его дочь была хорошим ходом. Такой странный ребёнок… как там её звали?.. Его беззаботность раздражает её сверх всякой меры. Она кусает губы, изо всех сил стараясь держать своё неистовство под контролем. Как можно быть настолько жестоким? Настолько полным ненависти? Он подходит ближе, пока они не оказываются всего в шаге друг от друга. Его глаза ехидно поблёскивают, когда он замечает её дискомфорт. — Так, как же её звали, Госпожа Су? Её грудь тяжело вздымается от волнения. Она поднимает голову, с трудом сглатывая. Слезы грозят пролиться из уголков ее глаз. — Сун Док, — она шепчет. — Как я уже говори… довольно трагично, — произносит он без тени сожаления. Она хочет плюнуть в его ужасно самодовольное лицо, но не делает этого. Девушка отводит взгляд, не в силах больше выносить откровенное безумие в его глазах. — Однако правосудие должно быть осуществлено, и это цена за порядок. Нация не может иметь мира, пока не вырваны корни измены. Её глаза недоверчиво вспыхивают. — Правосудие? — она срывается. — И этим Вы называете беспощадное убийство молодой пары, которая за всю свою жизнь была ни в чем неповинна и просто подчинялась короне и своей семье? — Жертвы должны быть принесены ради общего блага. Вмешалась судьба. — Он разводит руки в стороны в жесте, который только еще больше выводит ее из себя. — И кто я такой, чтобы сомневаться в воле Небес? На мгновение она оказывается загнанной в тупик. Она не может поверить в услышанное, пока до нее, наконец, не доходит. Ему все равно на то, что он сделал. Ему совершенно наплевать! От несправедливости всего этого в её груди появляется ноющая боль. Слёзы досады застилают ей глаза; по лицу стекает одинокий ручеёк. — Как Вы это выносите? Как Вы спите по ночам? Как Вы ещё не пали от стыда и раскаяния? Его челюсти напрягаются, и он отворачивается, делая пару шагов вперёд, прежде чем вновь оглянуться назад, отбросив всякое притворство любезности. — Когда Отец послал меня на верную смерть, испытывал ли он угрызения совести? — Его голос становится громче и резче от гнева. — Когда мои братья набросились на меня… загнали на край обрыва, как какое-нибудь животное ради охоты, и пытались убить меня, было ли им стыдно? — Он направляет в её сторону указательный палец. — Ты говоришь о вещах, о которых даже ничего не знаешь! — Значит, теперь Вам требуются жизни невинных в качестве возмещений этой обиды, да? — Ее трясет от злости и отвращения; она чувствует, что ее сердце вот-вот разорвется. Он расправляет свою мантию, замолкая на мгновение, вероятно, пытаясь взять себя в руки. — В этом мире нет ничего более опасного, чем униженный человек, — с нарочитым спокойствием объясняет он ей. В воздухе повисло тихое, потрескивающее напряжение, и они несколько секунд пристально смотрят друг на друга. — Что сделало Вас таким? — жалостливо спросила она, её голос звучит не громче натужного безмолвия. Он издаёт сердитый смешок. — Ничего не делало меня таким. Я всегда был таким и буду всегда. — Он невесело ухмыляется. — Но теперь всё изменилось, да и ты ожесточилась. Её взгляд застывает. — Вы говорите о праведности и мире, — дрожащим голосом выдаёт она. — Вы, должно быть, считаете себя великим королём… всемогущественным королём. А я ведь знала немало выдающихся людей, и Вы, Ваше Величество, просто меркнете в сравнении с ними. Вы нерациональны. У Вас нет чести, и Вы не проявляете милосердия. Он вытягивает руку и запускает пальцы в её волосы, грубо откидывая голову девушки назад. — И Со был одним из этих выдающихся людей? — Вопрос выходит сухим и твёрдым, как чёрствый хлеб. — Была ли это благосклонность, которой он одарил тебя, когда уложил в постель? Кожа на её шее болезненно натягивается, затрудняя её речь. — Идите… к чёрту, — прошипела она сквозь зубы. Его руки ещё крепче впиваются в её глотку. — О, я уверен: тебе это понравится, — рычит он. — Ты хочешь, чтобы волк наконец прикончил меня, не правда ли? М-м-м? — Его губы расползаются в акульей улыбке. — Ты сожалеешь, что он не смог заставить себя принести последнюю жертву в тот день? Ты, наверняка, была так разочарована. Он отпускает её, когда она начинает задыхаться. Спотыкаясь, она подаётся вперёд, потирая свою ноющую шею. — А как он неоднократно доказывал свою невежественность. Хилый. Ущербный. Я тебе сочувствую. Она поворачивается и смотрит ему прямо в глаза. — В нём гораздо больше мужественности, чем у Вас когда-либо будет. Его ладонь в пощёчине бьёт по её щеке. Она резко сглатывает. Он больше не улыбается. — Ты не будешь сравнивать меня с этим отродьем. — Его лицо цепенеет от распирающей ярости. Он начинает медленно приближаться к ней, и она инстинктивно пятится назад. Сковывающий страх поднимается вверх по ее позвоночнику и глухо отдаётся в грудной клетке, когда она отступает назад. Видя, что он не останавливается, она пытается сделать шаг в сторону, но он преграждает ей путь. Его губы растягиваются в кривой усмешке, явно выдавая наслаждение этой игрой, которую он сам же и устроил. Его руки свободно болтаются по бокам. — Им не следовало переходить мне дорогу, — хрипло говорит он ей. — Оглядываясь назад, я понимаю, что все это можно было бы легко предотвратить, если бы только твои друзья не были такими самонадеянными и глупыми. — Он подходит к ней всё ближе и ближе, пока они не оказываются лицом к лицу друг с другом. — Тебе не помешало бы поучиться на их ошибках. — Вы бездушный ублюдок, — выдаёт она, её злость нарастает. Она чувствует боль от очередной пощечины и отшатывается, прижимая руку к скуле. Он дважды сжимает и разжимает кулак, прежде чем вновь заговорить. — Ты вынуждаешь меня быть безжалостным. Еще больше слез затуманивает её взгляд, когда она сглатывает комок в горле. — Это должны были быть Вы, — рьяно шепчет она. — Никто из них не заслужил этого; это должны были быть Вы! Мускул вздрагивает на её щеке, и её зрение обостряется. Зачем вообще сдерживаться? Он все равно собирается убить ее. — Хотела бы я, чтобы это тебя зарезали, застрелили и отравили! Тебя, чертов ты псих! — Она больше не скрывает своих слёз и открыто плачет, прижимая руку к животу. — Это ты должен гнить в Сонгёке, а не четвертый принц! Ты — жалкое подобие человека! Он выглядит совершенно почти что нечеловечески мертвенно-бледным, но она уже не может остановиться. Она напугана, ей больно, она злится; она не будет молчать. — До того момента, как я встретила тебя, я думала, что никогда не смогу ненавидеть кого-то настолько сильно. Ты трус и даже признаться в этом не можешь! Почему ты просто не мог продолжить оставаться покойником? Ты отнял у меня всё! Всё хорошее… все, кого я люблю, ушли! — Вини во всём этом только себя. Её нижняя челюсть отвисает в недоумении. — Что ты..? Он в два шага добирается до неё и ладонями хлопает по плечам, прижимая её к твердой стене позади. Его руки по обеим сторонам от её тела загнали девушку в капкан. — Не думай, что я позабыл о твоих посягательствах против меня! — язвительно шипит он ей на ухо. — Твое неугомонное вмешательство стоило мне участия в Ритуале Дождя! Но теперь мы здесь… — он слегка отстраняется, чтобы заглянуть ей в лицо, и делает многозначительную паузу, — и всё благодаря тебе. Она сквозь слёзы качает головой. — Э-это неправда! Тыльной стороной ладони он сильно бьёт её по лицу. — Да, это твоя вина! — Она падает на пол, слёзы струятся по её лицу. — Трон по праву принадлежал мне с самого начала! А из-за тебя мне пришлось уничтожить своих братьев, чтобы забрать его! Он хватает ее за вырез униформы цвета слоновой кости и снова прижимает к стене. Ее череп от удара пронизывает жгучей болью, дыхание на мгновение обрывается. Чёртчёртчёрт Боль. Режущая боль. Его ногти впиваются в её руки, когда он неистово встряхивает её. — Твоё постоянное вмешательство в чужие дела стоило им жизней, и ныне все они мертвы! — он кричит, оскалив на неё зубы. — Ты — причина всего этого! — Нет! — она восклицает, слабо толкая его в грудь. Пощечина эхом отдается вокруг нее. — Ты никчемная, назойливая, непослушная сука! Ещё один звонкий хлопок. — Перестань! — она вопит. В мгновение ока она выдёргивает из своих кос заколку Госпожи О, острый кончик которой мгновенно нацеливает на него, словно лезвие. Его бледное лицо озаряется злобным торжеством. — Впечатляюще, не правда ли, до каких крайностей нас доведут страдания и гнев? — тихо замечает он. — Чистая яростная одиозность. Ты ясно излучаешь её. — Ты чудовище. — Я не чудовище, я реалист. Такой же человек, стремящийся к выживанию, как и ты. Она заливается невеселым смехом. — Боже, я ненавижу тебя, — шепчет она заплетающимся языком. — Я презираю тебя… всем своим существом презираю. — Её руки дрожат, когда она крепче сжимает шпильку. — Но, когда ты умрешь, всё моё отвращение исчезнет вместе с тобой. — И она уверена в своих словах. Так приятно хоть раз взять себя в руки. — Твоя жадность и жажда кровопролития погубят тебя. Он приподнимает бровь. — Ладно, тогда… — он подходит ближе и стискивает её гораздо меньшего размера руку своей, совершенно невозмутимо поднося острый металлический кончик к своей груди, — сделай это. Теперь настала ее очередь хмуриться. — Ударь метко и ты свободна. Свободна убежать, кричать и плакать. Свободна отомстить за всех и все, что потеряла. Ситуация только наполняет ее беспомощностью и паникой. Она чувствует, как слезы вновь наворачиваются на глаза, словно в котелке, который вот-вот вскипит. — Сделай это, — он бросает ей вызов. Выражение его лица презрительное, насмешливое, издевательское. Ее подбородок подрагивает, и она тяжело сглатывает, привлекая его внимание к мускулам, двигающимся на ее нежной шее. Его пронзительный взгляд возвращается к ее широко раскрытым глазам, и он обезумело ухмыляется. — Ты не можешь, да? — говорит он с едва заметным смешком. — Ты прямо как Со… трусливая, немощная, никудышная… Не колеблясь, она вонзает заострённый металл в его плоть. Его лицо искажается от смеси боли и удивления, когда она рассекат кровавой линией влажную ткань его одежды. Она надавливает сильнее, но глубже заколка не погружается. Дерьмо. Её сердце уходит в пятки. К ее собственному ужасу, его пальцы по-прежнему мучительно сжимают ее запястье, выкручивая его, угрожая сломать, чтобы она не смогла продолжить. Он с лёгкостью одолевает ее, выворачивая ей руку, пока ее пальцы не белеют, а тихий всхлип не срывается с губ. Шпилька со звоном падает на пол, когда он обезоруживает ее; и одним плавным движением холодное лезвие кинжала, словно медальон, уже упирается ей в горло. — Твоя наглость не знает границ, — шипит он. В голове у нее начинает стучать, внутренние сигналы тревоги звучат, как предупреждающие сирены. Она задыхается от страха, неуверенно поднимая руки вверх… побежденная, осужденная, ожидающая казни. — Пожалуйста… Он хватает ее за правую кисть и выламывает её вниз и по кругу, прижимая руку к её спине, а саму девушку к стене. — Не. Двигайся. Ее грудь сжимается, будто твердый сгусток нервов; слезы начинают прибывать быстрее. О Боже, вот и оно. Это действительно оно. Все кончено. Она даже не успела попрощаться с ним, а теперь все кончено. Жизнь быстротечна, но, черт возьми, она еще не готова. И она так боится. Она зажмуривает глаза и задерживает дыхание, ожидая появления бесконечной боли. Но её нет. Треск рвущейся ткани пронзает воздух, когда он спускается лезвием вниз по спине, разрезая по полам её нефритовую рубашку. Затем он осторожно начинает стаскивать половинки оставшейся одежды с ее плеч. Она чувствует, как кончики его пальцев скользят по коже, когда он медленно откидывает шелк с ее рук, оставляя за собой след из мурашек. Обрывки ткани оседают на полу, словно извиняясь, и вскоре она остается в одной мокрой хлопчатобумажной сорочке. Повторив движение, он разрезает тонкую блузу вдоль ее позвоночника, обнажая всю верхнюю часть спины. По телу пробегает холодок, когда он отпускает ее и отходит. На несколько томительных секунд воцаряется мертвая тишина. Он такой дикий, с почтением думает она. Как может кто-то получать удовольствие, причиняя столько боли и страданий другому человеку? Почему он просто не может прекратить это? Ее сердцебиение так громко отдается в ушах, что она задается вопросом, слышит ли он его тоже. Что он делает? — Повернись, — приказывает он голосом темнее полуночи. Вытирая тыльной стороной ладони щеку, она спокойно подчиняется. Девушка всё ещё обхватывает своё тело руками, в попытке сохранить хоть каплю скромности. Он до сих пор держит кинжал, переворачивая и вращая его, и впервые она замечает его украшенную орнаментом рукоять и острое лезвие, сверкающее в лунном свете. — Я не стану оскорблять твои умственные способности, говоря тебе, что ты должна делать дальше, — мягко поясняет он ей. — Но ты должна знать… моё терпение иссякает. Ее лицо пылает, и она судорожно сглатывает. С большой неохотой она опускает руки, обнажая себя до пояса. Она краснеет до корней волос и отводит взгляд. Она чувствует его глаза на своей разгоряченной коже. Ее унижение совершено. — Лунный свет тебе идёт, — протягивает он, — прямо как и безмолвие. Ее глаза снова устремляются в его. Он движется ближе, ответно заглядывает в её очи, а затем медленно обводит взглядом ее тело. Прежде чем она успевает сделать еще один вдох, он крепко хватает ее за подбородок и прижимает голову к стене. Он нависает над ней, сузив глаза. Лезвие ножа проходит вдоль ее подбородка, туда, где он держит ее лицо. Порывисто она пытается отвести щеку. — Если ты хоть шевельнёшься или закричишь, у меня не будет другого выбора, кроме как еще раз продемонстрировать использование этого оружия. Это понятно? Она кивает, в очередной раз нервно сглатывая. — Хорошо. Так всё и начинается. Острие очерчивает её тело, бескровно пожирая каждый сантиметр бледной кожи, которую может найти… он вырисовывает невидимую линию к центру её открытой шеи… по чувствительной коже груди… и завершает на животе. Ее глаза прикованы к его лицу, цепляясь за каждое микровыражение. Она не осмеливалась пошевелиться, опасаясь, что он может вспороть ей живот. Лезвие задерживается там на некоторое время, дразня бархатную кожу возле края ее юбки. Все стихло, если не считать звука их дыхания. Как будто сама ночь затаилась, словно тихий заговорщик, заставляя замолчать птиц и сверчков, утихомиривая ветер, который в противном случае шелестел бы листвой деревьев, растущих вдоль дальнего конца купальни. Его молчаливость пугает, а неопределённость лишь еще больше усиливается. Каждая секунда превращается в терзание. — Ты собираешься убить меня? — удалось прошептать ей. Длинные пальцы сползают вниз, чтобы обхватить ее шею, слегка сжимая. — И потратить впустую такую отличную наживку? Не будь такой недалёкой. Кончик заколки еще раз скользит по ее мягкой коже... а затем поднимается, медленно исследуя вверх её живота. Она остается совершенно неподвижной, в то время как он продолжает мягко передвигать острие кинжала всё выше и выше, проходясь параллельно ее нижним ребрам. Ее сердце бешено колотится в груди, но она пытается не обращать на это внимания и изо всех сил выровнять дыхание. Его сморщенный лоб в глубокой сосредоточенности, когда он изящным путём прослеживает изгиб ее голой груди; острие его клинка так нежно (о-о-так-нежно…) облизывает ее чувствительную кожу в притворной имитации ласки любовника. Она концентрируется на одном из глубоких вдохов, затем на другом, пытаясь успокоиться, — но каждый волосок на ее теле поднимается, реагируя на его внимание. Тень улыбки на мгновение пробегает по его лицу. Такого просто не может быть, чтобы он не чувствовал ее рьяно пульсирующего пульса на своей ладони. Ее дыхание замирает, когда она внезапно ощущает прохладную поверхность металла у своего соска. Прикосновение ледяного серебра посылает огненные стрелы, мерцающие сквозь ее тело прямо к низу живота. Ее колени слабеют; она не уверена, что выживет. — Ваше Величество, — выдыхает она, извиваясь в его руке. Его отстраненный взгляд скользит по ней, как будто он только что вспомнил, что она все еще здесь, рядом с ним. Какое-то время они просто смотрят друг на друга. Его темные глаза затуманены, он тяжело дышит, словно только что безостановочно бежал. Предвкушение держит ее в плену какой-то странной нервной энергии. Она покалывает ее, как электрические искры на пути к земле, скапливаясь в пальцах ног. Опершись одной рукой о стену, он медленно наклоняется к ней. Проницательность его взгляда полностью парализовала ее. Его лоб касается ее волос, когда он наклоняет голову, а его ресницы трепещут, закрываясь. Она чувствует тепло его дыхания, когда он бормочет ей на ухо: — Если ты еще раз попытаешься лишить себя жизни, я позабочусь, чтобы ты об этом пожалела. Вот так просто он отстраняется от нее. Прежде чем уйти взмахивает рукой, чтобы положить ее использованную шпильку на пол, а затем направляется к проходу. Все еще потрясенная она стоит и смотрит на него полуприкрытыми глазами, желая, чтобы ее дыхание вновь приобрело нормальный ритм. Ее зрение размывается, когда она видит его удаляющуюся вдаль фигуру. Потом ее плечи опадают, а колени подгибаются. Медленно сползая по стене, она едва ощущает себя живой, перед тем как рухнуть на пол. Ее рассудок — это запутанный круговорот. Пытаясь пошевелить глазами, она замечает его силуэт, извивающийся в ее двоящимся зрении. Бежит обратно к ней. Теряя сознание, она слышит его голос, приглушенный рокотом в голове. Она видит его лицо. Эти бесконечные черные глаза. А потом она погружается во тьму.