презентация

Ефим знал, что однажды Эдик обязательно затащит его в лес. Не то чтобы он и сам был против, но всё ждал, когда тот сам предложит, потому что дождаться инициативы от Эдика всё равно что ждать своей очереди на интервью после съёмок. Они не так уж и часто вспоминают МастерШеф, но помнят, что этот проект позволил им встретиться и стать друг для друга близкими людьми. Насколько близкими, пока неясно. Ефим жаждет прикосновений примерно всегда, но он может на пальцах пересчитать, сколько раз он касался Канаряна. Он понимает, что Эдик не привык к такому. По сути, тот никогда не ощущал нужды в этом и, иногда Ефиму кажется, что уже никогда не ощутит. Эдик идёт впереди, Ефим идёт следом, рассматривая местность вокруг, но больше — затылок Канаряна. Тот сутулится, всегда сутулится, и есть в этом какая-то прелесть. Как и в его усах: без них Ефим совсем не мог его представить и даже не поверил, что на старых фотографиях в фэйсбуке Эдика действительно он. Он ярко улыбался (ещё одна редкость), снизу вверх смотрел в камеру и, если бы не тату с лесом на правой руке, Кравченко никогда в жизни не узнал бы его без растительности над губой. Выдался на удивление солнечный день, на небе практически не было облаков, и стволы деревьев отбрасывали тяжёлую тень, в которой Ефим спасался, потому что, ну кто будет надевать толстовку, когда по прогнозу передают плюс двадцать три? В принципе, свою глупость он может списать на боязнь клещей, либо на своего Канаряна, который в своей привычной куртке, ну и можно расценить, что кондитер решил отзеркалить его образ. И вот кому должно быть жарко, так это усатому. Ефим закатывает рукава своей пыльно-розовой толстовки и размахивает руками, пытаясь охладить кожу. Эдик идёт как ни в чём не бывало, как будто не он вот-вот сварится в собственном поту. Ефим останавливается, скидывает рюкзак на одно плечо, достаёт бутылку холодной воды и жадно пьёт. Канарян продолжает идти, и Ефим отрывается от бутылки, чтобы крикнуть. — Эдик, стой! И он останавливается, даже не удосужившись обернуться. Зато начинает оглядывать землю под ногами и, кажется, примечает что-то. Ефим делает ещё несколько глотков и выливает немного воды в ладонь, затем проводя ей по шее и лбу. Сейчас он очень завидует прическе Эдика, потому что из-за наличия волос ощущение такое, как будто солнце магнитом тянется именно к его светлой макушке, и ещё секунда и его шевелюра воспламенится. Ефим догоняет Эдика, останавливаясь от него примерно в метре, и смотрит, как тот опускается на корточки и обхватывает указательным и большим какое-то растение, срывает, внимательно смотрит несколько секунд, а затем пробует. Ревности в Ефиме хоть отбавляй, но он никогда не думал, что сможет ревновать к растениям. С ними Эдик обращался так трепетно, так нежно, как никогда не обращался ни с одним человеком, и с Кравченко подавно. Парень знает, что для того лес — среда, в которой Эдик чувствует себя в своей шкуре, чувствует себя дома, и, если честно, Ефим восхищался этим. Для него ощущение дома всегда было в человеке, будь то его мама, лучшая подруга или парень. Усатый лысый парень, которого и парнем-то толком не назовёшь, но Ефим нашёл в нём свой дом. Он скидывает свой рюкзак на траву и опускается рядом, пытаясь издалека высмотреть, что же там такого нашёл Эдик. С высоты не такого уж и высокого роста у Ефима перед глазами всё сливается в зелёное пятно, но стоит ему присмотреться, он замечает множество крошечных белых и жёлтых цветов. Он сам тянется рукой к одному из таких цветов, обхватывает стебель указательным и средним, как сигарету, и срывает. Маленькие неприметные белые лепестки на почти белоснежной коже на удивление хорошо контрастируют, и Ефим залипает. — Особо выраженного вкуса нет, но можешь попробовать, — Ефим поднимает глаза на Эдика. Тот всё ещё не смотрит в его сторону, и парень отправляет цветок в рот. Он почти ничего не чувствует, но представляет, как они будут служить отличным украшением к практически любому блюду Канаряна. Эдик встаёт, осматривается и говорит, что здесь можно остановиться. Ефим облегчённо выдыхает и расстёгивает рюкзак, выуживая из него небольшой розовый плед. Он расстилает его и усаживается, отклонившись назад, уперевшись ладонями в землю. Прямо над его головой расстилаются огромные кроны деревьев, которые так удачно не подпускают к парню солнечный свет. — Я сейчас вернусь, а ты пока можешь посидеть, — Ефиму такой расклад явно пришёлся по душе, и он закрыл глаза, откидываясь ещё больше назад. В лесу пахло лесом. Ефим не знает, как иначе описать этот запах, свежесть смешанная с чем-то терпким, чем-то древесным. В лесу пахло Эдиком. Кажется, он только сейчас это замечает. Может, всё это время просто шла плотная ассоциация Канаряна с лесом, может, потому что в их общем номере во время съёмок МастерШефа всегда пахло еловыми ветками, землёй, а иногда и разными цветами. Ефим понятия не имел, где Эдик всё это доставал зимой, но никогда не спрашивал. Для Эдика лес — дом. Эдик пригласил его к себе домой. Дует тёплый ветер, но даже его достаточно, чтобы Ефим облегчённо вздохнул. Несмотря на жару, на долгую прогулку, он чувствовал себя хорошо. Очень давно он не ощущал умиротворения с самим собой, очень давно он не думал о том, чтобы проверить телефон. Сети здесь всё равно не было, но и желания взять гаджет в руку тоже не возникало. Для Ефима это было чем-то странным. Он слышит едва уловимый шелест, и он уверен, что это Эдик, но не открывает глаза, чтобы убедиться в этом. И только тогда, когда тот опускается перед ним, Ефим ощущает стойкое присутствие своего парня рядом, а это редкое явление, поэтому он распахивает глаза. Красная шапка забавно шла Канаряну, и Ефим сам себе улыбается. Эдик не смотрит на него, а держит в правой руке прозрачную коробочку. Коробочку, до верха заполненную цветами. Ефим наблюдает за его левой ладонью, пальцы которой хватают один фиолетовый цветок, и Эдик поднимает взгляд на парня. Но смотрит не в глаза, а как будто куда-то мимо. Ефим пытается словить на себе его взгляд, не замечает, как задерживает дыхание, когда рука Эдика поднимается и двигается к лицу кондитера. Ефим сначала не понимает, что тот хочет сделать. Может, на него уселось какое-то насекомое, и Эдик молча хочет его убрать, чтобы предотвратить крики на весь лес, всё-таки, он не хотел бы, чтобы в его доме шумели. С другой стороны, он впустил Ефима в свой мир, а значит он готов увидеть его здесь снова, со всеми его выкрутасами, с его громким заливистым смехом, с его бесконечными разговорами и с его бормотанием под нос самых дурацких песен. Ефим не видит, но пальцами Эдик вплетает ярко-фиолетовый василёк в его волосы, чуть выше уха, и отводит руку назад, наклоняя голову набок, рассматривая выбеленные волосы. Его взгляд полностью сосредоточен на причёске парня, и Ефим чуть наклоняется вперёд, пытаясь сесть поудобнее, и завороженно наблюдает. Ефим любил наблюдать за тем, как Эдик выкладывает презентации: орудует пинцетом, который однажды так пригодился кондитеру на битве чёрных, так мастерски, так профессионально, Кравченко готов был наблюдать за этим процессом целую вечность. И сейчас на лице Эдика поселилась та самая сосредоточенность, тёмные глаза внимательно смотрели на волосы Ефима, как на тарелку, как на блюдо, в которое хотелось добавить чего-то, что бы его подчеркнуло, оживило, сделало ярче. Сейчас пинцет ему не нужен, он прекрасно справляется своей кистью, и следующим в его пальцах оказывается маленький розовый цветок, и Ефим не знает, что за он, ему совсем плевать, если честно. Пока у него есть возможность смотреть на Эдика вот так вот, вблизи, сосредоточенного на засовывании чёртовых полевых цветов в его чёртовы волосы, он не думает ни о чём другом. Всего на его голове оказывается около дюжины цветов, может, больше, Ефим не считает. Он смотрит в лицо Эдика и закусывает обе губы, чтобы не начать широко улыбаться. Он так сильно влюблён, он готов ловить такие моменты и как можно тщательнее запечатывать в своей голове. Эдик опускает коробочку на землю, встаёт, сразу же снова наклоняясь, упираясь руками в свои бёдра, и рассматривает результат своей работы. Ефим всё ещё пытается не двигаться, боится, что разрушит всё, что Эдик так старательно создавал. — Дай свой телефон. Ефим максимально аккуратно запускает руку в карман чёрных спортивок (ещё один прокол в выборе цвета одежды, но конкретно сейчас он перестал ощущать погоду), достаёт свой айфон и протягивает его Эдику. Тот берёт его, не отводя взгляда от макушки кондитера, протирает камеру и смахивает пальцем влево по экрану. Ефим не знает, следует ли ему что-либо делать или просто продолжать сидеть, как будто он сидел в этом лесу всю свою жизнь. Как будто он был знаком с Эдиком всю жизнь, но только сейчас осознаёт это. Как будто всё так, как должно быть. Ефим слышит звук фотографирования, снова и снова, и Эдик пытается подобрать правильный ракурс. Ефим внимательно смотрит на него, как тот орудует телефоном где-то над его головой. А затем Канарян аккуратно берёт его за подбородок и поднимает голову выше. Ефим выглядит таким уязвимым, смотрит оленьими глазами на Эдика и, наконец, ловит его взгляд. Всего на секунду, но ему кажется, что Канарян улыбается. И сразу после этого тот говорит: — Закрой глаза. Ефим слушается, потому что по-другому не может. Он каждой клеткой тела ощущает присутствие Эдика, слышит, как тот фотографирует его, и по телу пробегает табун мурашек. — Держи, — Эдик блокирует телефон и протягивает его Ефиму. А затем, как ни в чём не бывало, касается губами его лба, практически невесомо, и отстраняется, начиная рыться в рюкзаке, мгновением позже доставая бутерброды. Ефим держит в руке телефон и смотрит в спину своего Канаряна, в такую родную спину, и пытается переварить, что это сейчас такое было. Пока тот копается, разворачивая фольгу, Ефим открывает фронтальную камеру и смотрит на себя. Его белые волосы послужили прекрасным фоном для фиолетовых и розовых цветов, и он не может не сделать несколько селфи. Эдик садится рядом и протягивает ему бутерброд, Ефим берёт его в левую руку и держит, правой заходя в галерею, чтобы посмотреть, что там Эдик нафоткал. — Ешь давай. — Да, ща. Ефим понимает, что ему будет, чем сегодня пополнить свой инстаграм. А ещё он понимает, что: — Эта твоя презентация мне нравится больше, чем все остальные. Эдик сначала думает, что тот угорает и говорит про бутерброд с колбасой, сыром и рукколой, но потом понимает. Ефим всё же откладывает телефон и откусывает. Они сидят в тишине, где-то вдалеке поют птицы, и Ефим ощущает себя дома. Эдик доедает первым и вытирает руки о покрывало, а затем поворачивает голову на Ефима и смотрит. — Мне тоже нравится. Ефим понимает, что Эдик впустил его в свой дом, и понимает, что здесь тот может не скрывать свои чувства. В груди разливается тепло, и Кравченко поворачивает цветочную голову, встречаясь взглядом с Канаряном. Он не знает, как описать то, что он видит в его взгляде, но тут никакие слова и не нужны. Ефим чуть наклоняется, проверяя, не оттолкнёт ли он его, но Эдик не двигается, и Ефим закрывает глаза и касается его губ своими. Не раскрывает их, просто прижимается, и этого им обоим достаточно. Эдик находит своей ладонью ладонь Ефима и слегка её сжимает. Ефиму кажется, что во всём виноват белый цветок, потому что иначе он не может описать ощущение у себя в животе. Но он знает, на самом деле, во всём виноват его Канарян.