The liquor on your lips makes you dangerous. As close as I'll get to the darkness, He tells me to shut up, I got this. I knew it was wrong, I’m beyond it. I tried to be strong, but I lost it… You Can Be The Boss — Lana Del Rey
С какой радостью они восприняли предложение Джинни сыграть в прятки! И ведь ни один из них не осмелился отказаться, прикрывшись делами или надменно сославшись на усталость и плохое настроение. Здесь всем было плохо. И все они набились в этот маленький, нелепый, кособокий, хранящий столько воспоминаний дом с одной целью — иметь возможность хотя бы на какое-то время забыть о только что закончившейся войне, заткнуть себе уши шумом и гамом, заполнить каждый день работой, разговорами, спорами, смехом, чтением вслух и играми. Все они потеряли близких на этой войне, а поэтому никто не смел выпячивать своё личное, казавшееся таким крошечным, горе. Да и как отказать бедной девочке, когда ей вдруг захотелось ненадолго вернуться в детство, вспомнить беззаботные дни, шутки и шалости старших братьев и притвориться на какие-то час или два, что всё хорошо? Их в Норе восемь человек: старшие Уизли, Перси (он сейчас в отпуске, поэтому сильнее ворчит на всех, кто мешает ему работать), Джинни, Рон с Гермионой, Гарри и Сириус. Джордж не может и не хочет находиться дома, для всех он занят магазином, но обещал приехать к Дню Рождения Гарри и привезти ему из Лондона что-то особенное. Утром, не позже девяти, все без исключения собираются к завтраку и помогают готовить. Они спорят из-за чая (заварник-то один, а видов заварки много), мешают друг другу у плиты. Затем они рассаживаются по своим местам, чтобы хвалить подгоревшие тосты, переваренную кашу и идеально прожаренный бекон (Гарри это умеет, спасибо милой тёте Петунье!), читать «Пророк» и ругать проклятых писак и репортёров на чём свет стоит. Первым газета достаётся мистеру Уизли, как самому старшему, потом в неё суёт нос Перси и ворчливо комментирует прочитанное вслух. Затем газету разделяют по листам, Блэк забирает себе верхний разворот и принимается за кроссворд, пока остальные пробегают глазами экономические и светские новости в середине. Сириус знает почти все ответы на незамысловатые вопросы, но этот кроссворд нужен не для того, чтобы скоротать время самому. Эти пустые клеточки — орудие, с помощью которого Блэк борется с тяжёлым молчанием, с задумчивостью, с апатией каждого за этим столом. Всякий раз, когда ему попадается хоть капельку интересное задание, он спрашивает мнение присутствующих, только бы хоть кого-то втянуть в короткую беседу. Сейчас очередь его крестника, уж слишком растерянный у мальчика вид. — Средневековый волшебник, родственник всем известного Гарри Поттера, изобретатель Костероста и Бодроперцового зелья… Гарри, ты точно знаешь, — обращается Сириус к нему, вырывая Гарри из тяжёлых мыслей. — Как его звали, этого Поттера? Я всегда был плох в нашей генеалогии. Тот нервным жестом поправляет очки, складывает руки перед собой и прокашливается, пытаясь припомнить, о чём его только что спросили. Последние минут десять он зачем-то прокручивал в мыслях сцены из своего детства, словно мрачный маггловский фильм. Как маленький Гарри грезил о тёплом доме, о завтраках в кругу настоящей семьи! Теперь же он вспоминал безрадостные времена и жалел, что получил всё, о чём только и мечтал в те годы, так поздно. А от детства-то осталась всего неделя, одна жалкая неделя… — Линфред Стинчкомбский подходит? — неуверенно выдаёт Гарри, прихлёбывая остывший какао и передавая Рону тарелку с домашним яблочным мармеладом. — Знать бы ещё, как это пишется, — бормочет себе под нос Сириус, почти наугад заполняя последние тринадцать клеток, и довольно откладывает газету в сторону. — Никогда не любил копаться в этих семейных древах. У меня на это настоящая аллергия. Кто с кем чистокровно скрещивался под чистокровным присмотром чистокровных родственничков… — Знаешь, но ведь в этом нет ничего плохого, — прерывает его Гарри. — Когда мы с тобой ещё были на Гриммо, я… Я нашёл одну старую книжку, кажется, «Справочник чистокровных волшебников»… Он задерживает взгляд на руках Сириуса. Тот перекатывает между пальцев перьевую ручку и постукивает её обратной стороной по газетному листу. Плохой знак. — Нашёл там что-то интересное? — чуть ли не рычит он. В голосе Блэка звучит столько недовольства, что все присутствующие невольно смотрят на него. Гермиона переглядывается с Роном и поднимается из-за стола, говоря что-то о Лондоне, покупках и обеде, только бы разрядить обстановку. Гарри не слушает. Гарри медлит и мучительно краснеет. В том, что он собирается сказать дальше, нет ничего дурного. Но почему-то ему становится стыдно. — Я пытался сравнить то, что там было написано, с гобеленом… Я просто хотел узнать, в каком именно мы родстве, понимаешь? — Гарри смотрит себе в тарелку и поэтому не видит, как теплеет выражение глаз крёстного. Он не уточняет, кто эти «мы». Однако Сириус понимает, что речь вовсе не о Уизли. — Ты мог просто спросить, — его недовольство испарилось без следа. Сириус бросает на Гарри какой-то ласковый, растроганный, но чертовски хитрый взгляд. — Я твой троюродный брат, если не ошибаюсь. Наш общий прадед — Сигнус Блэк второй. — Но разве он не твой двоюродный прадед? — неуверенно выдаёт Гарри, пытаясь припомнить всё, что выучил о той ветви Блэков. — Да, он одновременно мой прямой и двоюродный прадед. Инцест всегда был обычным делом в чистокровных семьях, — абсолютно спокойным тоном отвечает Сириус и делает вид, словно не замечает, как бедный крестник почему-то поперхнулся какао. — Помешанным на этих бреднях иногда не оставалось выбора: или родниться с полукровками, или прибегать к кровосмешению. Иначе они все давно бы вымерли со своими предубеждениями. И ведь нет, пересмотреть приоритеты и включить мозги, так они лучше друг друга перетр… — Сириус! — строго одёргивает его Молли, словно лорд Блэк — всего лишь один из её бестолковых сыновей, и тот шкодливо хихикает, жестами выражая высшую степень раскаяния. Он извиняется, встаёт, любезно целует миссис Уизли руку, желает всем приятного аппетита и уходит наверх. Гарри с опозданием смотрит в сторону лестницы, но Блэка и след простыл. Он не замечает взгляда Джинни, всё это время сидевшей по правую руку от Сириуса. Взгляда угрожающе влюблённого, истосковавшегося, чуть ли не голодного. Позволь только — съест и не подавится. Слишком давно он от неё бегает, а на серьёзный разговор всё ещё осмелиться не может. После завтрака — пара часов ничегонеделания, мучительного и тревожного, когда и от мыслей не сбежать, и не заняться серьёзными делами. И Гарри, оправдавшись домашней работой перед Джинни, уходит в их с Роном комнату. Он падает на свою (только при свете дня) кровать и берёт первую попавшуюся книгу. Травология за седьмой курс, новенькая, купленная Сириусом в числе десятка других учебников. Купленная лично ему. Как приятно перелистывать новые страницы: бумага чистая, белая, хрустящая, пахнет свежестью и типографской краской. Но буквы не складываются в слова, слова не спешат собираться в фразы. Гарри откладывает Травологию, утыкается носом в подушку, прикрывает глаза и вслушивается в гудение ветра за окном. В памяти он прокручивает всё то, что произошло за завтраком. Хотя… ничего такого ведь и не произошло? Точнее — для всех кроме него. Теперь уши и щёки Гарри горят ещё сильнее прежнего. Зачем? Вот зачем он, безмозглый идиот, вообще поднял эту тему? Сириус терпеть не может говорить о родословных, его раздражает даже упоминание об идеологии чистоты крови. И дело даже не в её ошибочности или аморальности, Сириус ненавидит всё то, что его семья пыталась внушить ему с самого детства. Это презрение — часть подросткового протеста, затянувшегося и ставшего чертой личности самого Блэка. А Гарри… Гарри отчего-то нравится выискивать такую информацию про своих предков. Он может часами рыться в библиотеке на Гриммо в поисках летописей, дневников, альбомов с колдографиями и домашних книг, где на протяжении многих лет фиксировались все важные даты: свадьбы, похороны, рождение наследников, крестины. В одной, за прошлое десятилетие он нашёл упоминания о магическом браке своих родителей и о своём рождении. На соседней странице он заметил фамилию Малфоев. Раньше он не задумывался о своей кровной связи с этими странными, надменными и во всём чужеродными ему людьми. А вот тогда подумал. Они-то тоже его семья. Далёкая, неприятная, запятнавшая себя тёмной магией и политически неверными решениями, но семья. Тогда сердце Гарри болезненно и как-то сладко сжалось от благодарности к Нарциссе. Конечно, леди Малфой спасла ему жизнь только ради сохранности Драко, здесь Гарри не питал никаких иллюзий. И всё же факт того, что не чужой человек, а троюродная сестра уберегла его от верной смерти, возвращал какое-то чувство правильности произошедшего. Так поступает семья. И так поступит он, Гарри Поттер. Суд над Малфоями скоро, первое слушание через две недели, и Гарри не оставит Нарциссу в беде. Не отдаст её и её близких на растерзание толпе, как она не отдала его Пожирателям и их господину… Сириус, известный своим наплевательским отношением к учёбе, настоял, чтобы Гарри вернулся в школу. «Ещё успеешь набыться взрослым. Лучше потратить год, чем потом всю жизнь быть недоучкой», — так он считал. Сириус сам говорил об этом с МакГонагалл, сам в письменном виде отказывал главе аврорской Академии (который страстно желал устроить юного Поттера на первый курс без каких-либо экзаменов), сам купил ему учебники. И ещё покупал много различной дребедени, дорогой и дешёвой, и при этом обижался, стоило Гарри предложить расплатиться самому хотя бы за писчее перо. Блэк словно решил исправить несправедливость всех тех лет, когда не мог делать своему крестнику подарки. Сириус пытался вернуть ему ощущение того самого упущенного детства. И, в отличие от попыток остальных, эти не раздражали. Когда миссис Уизли звала его «малыш» или «милый Гарри», неприятно сжимался желудок, а внутри поднималось раздражение. Какой он малыш? Он Кавалер Ордена Мерлина первой степени, победитель Тёмного Лорда, национальный герой. Он убийца, причём не единожды. Нечего его принижать, словно от этих словечек он забудет события этого проклятого мая! Не хочет он этого доброго снисхождения ни от кого. Ни от кого кроме Сириуса. Он может. Он имеет право. Он всё ещё опекун Гарри, ответственное за него лицо, взрослый и старший. Его старший. Наверное, это объяснялось именно так. — Эй, детка! — Сириус заглядывает в комнату, привлекая внимание Гарри. — Брось ты это, за год ещё начитаешься. Гермиона уже откаминилась в Лондон, а ты не хочешь прогуляться?.. «Откаминиться» у них с Сириусом означало «отправиться по каминной сети». Их собственное словечко из разряда тех, какие бывают только между двумя близкими людьми. Придумал его Гарри ещё пару лет назад, и Блэку понравилось. — Да, конечно… Со всеми или…? — с какой-то надеждой спрашивает Гарри, поднимаясь с кровати. А в голове раз за разом звучит то озорное «детка». Это вам не принижающие и раздражающие ласковости Молли. Да, Сириусу можно звать его так. От Сириуса это приятно. Почему — Гарри не хочет задумываться. — Да все уже разбежались кто куда, мы с тобой остались, да и Джинни. Хочешь её позвать? Возьмём мётлы, полетаем втроём… — Синие глаза Блэка приобретают странное выражение. Хитрое, но с тем о чём-то предупреждающее. — Нет, думаю, она занята сейчас. И будет… до обеда. Она говорила мне, что хотела отдохнуть после завтрака, написать подружкам письма, — врёт Гарри и даже не краснеет. Оба они прекрасно помнят, что Джинни не говорила ничего подобного. Оба они делают вид, что так всё и было.***
Миссис Уизли и не догадывается, что вот уже как три с лишним недели Гарри не ночует в комнате Рона, а Гермиона не стесняет своим присутствием по ночам Джинни в её спальне. Гарри чувствует себя лишним. У его двух лучших друзей любовь, настоящая, такая, которой никто не посмеет слова сказать поперёк. Удивительно, как после войны подобные вещи становятся для всех неприкосновенными, даже несмотря на юный возраст влюблённых. Ещё полгода назад это вылилось бы в скандал, а сейчас всё младшее поколение и Блэк хранят их тайну от старших Уизли. Да и если те узнают, сделать ничего не смогут. Артур и Молли сами поженились, когда им едва стукнуло двадцать. Тогда, в пору Первой Магической, так было принято. Боялись не успеть, потерять любимых раньше срока, а потому спешили любить, жить, заключали браки по полным магическим обрядам, надеясь, что первобытная магия защитит, убережёт от смерти. И теперь, когда всё ещё слышались грозовые раскаты уходящей войны, когда только закончились похороны, а судебные процессы по военным преступлениям только начинались, настроения были те же. Трудно было поверить, что опасность позади… Гермиона уходила к Рону каждую ночь. Джинни наслаждалась тем, что розовая спальня снова полностью в её распоряжении, и каждое утро для вида сминала одеяло и подушку на кровати подруги. Перси великодушно делал вид, что ничего не замечает. А Гарри… Гарри под покровом темноты перебирался в спальню Сириуса. Сам Блэк просто не задавал лишних вопросов, радостно потворствуя любым задумкам младших, только бы поддержать любую шалость. Должно быть, это в нём неискоренимо. Он был готов на что угодно, только бы дети (такие повзрослевшие, серьёзные и измученные войной) продолжали свои бунтарские выходки и занимали себя чем-то подходящим для их юных лет. Редко заполночь Гарри стучался к нему, с загадочной улыбкой, пожимая плечами заходил, закрывал за собой дверь, бормотал что-то вроде «Выперли опять. Не мешать же им», клал свою волшебную палочку на тумбочку рядом с изголовьем (военная привычка, от которой пока было сложно избавиться) и забирался под своё одеяло. Кровать в этой спальне широкая, просторная. Гарри с одной стороны, Сириус с другой, по-походному, но друг другу они не мешают. Только если ночной кошмар заставит бормотать всякий бред во сне, а так — вполне удобно. Они часто болтают перед сном, перешёптываясь в темноте. Чаще всего говорит Сириус, рассказывает умопомрачительно смешные истории, говорит о планах на ближайшее будущее (кто к ним в гости заглянет, что он подарит одиннадцатого августа Джинни и как хорошо было бы выбраться в Лондон вдвоём на выходных), а ещё много-много шутит. Иногда они так сильно смеются, что приходится затыкать себе рты подушками, закрывать руками, только бы не хохотать на весь дом. В такие моменты Гарри вообще не помнит о грустном, всё остальное будто исчезает, испаряется, становится незначительным и несуществующим. В такие моменты Гарри по-настоящему счастлив. Как и полагается соседям по спальне, они с каждым днём запасаются общими секретами, словно живут не в Норе, а в башне Гриффиндора. На прошлой неделе Сириус протащил к себе целый ящик огневиски (купил во время последней их вылазки в город и незаметно пронёс в уменьшенном виде в свою спальню). И как только ему удалось обхитрить Молли, обычно видящую всех хитрецов насквозь? — Я детей не спаиваю! До тридцать первого подожди, тогда и отпразднуем, — пообещал он Гарри, который вверх ногами свесился с края постели и зачарованно смотрел на угловатые, поблёскивающие бока бутылок в подкроватной полутьме. — Даже одну на двоих нельзя? — Недовольно фыркнул Гарри. Сириус покачал головой. — Даже в бокале? Даже на донышке? — Даже на донышке. — С каких это пор ты такой законопослушный? — не унимался Гарри, которому хотелось не столько выпить, сколько поспорить. — С тех пор, как оправдали… Вышло чуть мрачнее, чем Блэк того хотел, поэтому нужно было срочно исправиться: — Иди-ка сюда, садись, — он похлопал по одеялу рядом и хмыкнул тому, как Гарри пытался справиться с кружением перед глазами после нескольких минут висения вниз головой. — Расскажи-ка мне что-нибудь такое… Например, про дела сердечные. С Джинни не срослось у вас? Из уст Сириуса это прозвучало так естественно и просто, что у Гарри вдруг отлегло от сердца. Он-то мучается, не знает, как объяснить себе всё… всё, что происходит между ними с Джинни, избегает разговоров с ней и с самим собой. Ведь ещё год назад будущее с ней казалось таким правильным и желанным, а теперь словно произошло что-то ужасное… И тут вдруг — «не срослось». И правда. Просто не срослось, вот и всё. И Гарри не виноват, и Джинни сама ни при чём. Так бывает у людей, что отношения не получились, и изводить себя не имеет никакого смысла. На душе у Гарри стало так легко и хорошо, что он широко улыбнулся и придвинулся к Блэку поближе, садясь по-турецки. «Всё-таки, какой Сириус замечательный. Вот бы с моим будущим… кем-то было так приятно проводить время» — просто невинная мысль, промелькнувшая в сознании на долю секунды. — Не срослось, да. Понимаешь, — Гарри почесал затылок и попытался подобрать слова, — она такая хорошая, заботливая… Но когда мы остаёмся наедине, мне становится как-то не по себе. Должно быть, это волнение или… Нет с ней такой лёгкости. Вот как с тобой… Гарри прошиб холодный пот, когда до него дошло, какую глупость он сейчас сморозил. А Сириус даже бровью не повёл. — Да, с любимым человеком должно быть легко, как будто он уже твоя семья. Ты привёл верное сравнение, Гарри… — кивнул Сириус, задумчиво подкручивая себе ус. — А если чувствуешь такую неловкость, дискомфорт, да ещё и страх, то это не что иное, как ошибка. Как же Гарри был ему благодарен в этот момент! Мерлин всемогущий, храни благороднейшего из людей — лорда Блэка! — Да, ты прав. Спасибо, — улыбнулся он крёстному. Гарри сдержал себя от того, чтобы отвернуться, когда Сириус скинул халат и остался в новенькой, хлопковой, тёмно-синей пижаме. Как же ему идёт! Просто, но так изысканно. Цвет подчёркивает глаза, воротник и рукава выглажены. Блэк аристократ даже в таких мелочах. Не то что Гарри в мятых, облезлых шортах и футболке с пятнами от травы, которые никакими очищающими заклинаниями не свести. Ему который раз хотелось быть под стать крёстному, чтобы не чувствовать себя неаккуратным оборванцем даже ночью, в полутьме. Мысленно он добавил в список необходимых к покупке вещей новую пижаму. — Скажи, детка… А у тебя вообще с девчонкой было? А то… — начал было Сириус свою шутку и собирался сказать что-то про неловких девственников, но осёкся. Уж слишком испуганным было выражение лица Гарри. — А… Теперь всё с тобой ясно. На лице Блэка отразились сначала удивление, затем растерянность, а потом он вовсе впал в какой-то ступор. Тут-то Гарри наконец разозлился. Разочаровался, он видите ли, в своём крестнике! Расстроился, что сын великого мародёра не оправдал надежд, не познал плотских утех, не измарался в этой грязи! Да задумался бы он хоть раз, могли ли у Гарри остаться хоть какие-то силы на что-то кроме борьбы со злом, изматывающих тренировок и учёбы. Когда ночами Рону снились сиськи Лаванды Браун, то ему, Золотому Мальчику, Тёмный Лорд и прочие ужасы… Видимо, Сириус без слов понял, о чём в тот момент думал Гарри, пытаясь испепелить одеяло взглядом. — Хорошо, что так. Лучше в осознанном возрасте, чем на третьем курсе, под кустом, спьяну и без любви. Гарри не захотелось спрашивать, почему именно на третьем курсе, почему под кустом и спьяну и почему… Вместо этого он просто забрался под одеяло. Гарри повернулся набок и оставил очки, чтобы всё ещё смотреть на Сириуса. Ему не хотелось заканчивать разговор на такой мрачной ноте. — Думаю, я ещё всё успею. Пойму, чего мне точно хочется, и тогда успею, — сонно шепнул Гарри, но всё же вздрогнул, когда Блэк резко повернул голову в его сторону. — Поймёшь, чего ты хочешь? — отозвался тот глухо. — Да, это полезно. Вот только помни, что не поймёшь, пока сам всё не попробуешь. И, кстати, не зацикливайся так на девочках… Гарри непонимающе нахмурился. Очки больно вдавились в переносицу, и он поправил их до смешного нервным движением. — А как же мне не зацикливаться, если я решил пробовать и разбираться? — Да так… Мальчики ничем не хуже. Не ограничивай себя, раз уж пока не разобрался, чего тебе хочется, — неопределённо пожал плечом Блэк, а затем откинулся на подушки и лениво потянулся. — Э-э… Наверно. Так неловко (и отчего-то стыдно) в присутствии Сириуса ему ещё не было. Поэтому, чтобы наконец оставить эту тему, Гарри пожелал крёстному спокойной ночи и повернулся на другой бок. И что это нашло на Сириуса? Неужто вспомнил, что с подростками нужно проводить такие воспитательные беседы? В таком случае лучше бы он этого больше не делал. Не идёт ему, Бродяге, быть заботливой, продвинутой мамочкой. А если уж говорить о сексе, то как друзьям — на равных. С такими мыслями Гарри и провалился в тревожный сон.***
И всё-таки, с какой радостью они восприняли предложение Джинни сыграть в прятки! Предпраздничное настроение (День Рождения у Гарри только завтра, а праздновать хочется уже сегодня), новость о повышении по службе Уизли-старшего, ожидание пирога с патокой (который будет готов только через час) и распитая по этому поводу бутылочка эльфийского вина — всё это стало катализатором этого безумия. Артур и Молли, конечно, участвовать не стали, поэтому с них взяли обещания хранить молчание и не подсказывать водящим. Все остальные же, в том числе и Сириус, во имя честности и создания равных условий сложили волшебные палочки в центр обеденного стола. Та же судьба постигла мантию-невидимку Гарри, и теперь все они могли полагаться только на свои хитрость и умение складываться вдвое или втрое. Правила просты: за порог ни ногой, упыря на чердаке не тревожить, в гостиной (у водящего под носом) не прятаться, палочку со стола не воровать. Первой выпало водить Гермионе, а значит, нужно приложить максимум усилий, чтобы игра продлилась хотя бы какие-то четверть часа. Рон ласково кладёт руки ей на плечи и вращает Гермиону на месте, а затем отводит в угол и ретируется в коридор со скоростью света. Сириуса уже и след простыл. Перси неторопливо берёт яблоко из корзинки с фруктами, перешагивает через развалившегося на ковре Живоглота и медленно поднимается по лестнице. Если прятаться, то с комфортом. Гермиона считает до пятидесяти, времени мало, но Гарри медлит, ждёт, пока Джинни выберет, куда ей всё-таки идти. Ему ужасно не хочется оказаться с ней закрытым в одной ванной или шкафу в полной темноте. Ведь тогда придётся натыкаться друг на друга, что-то говорить, уворачиваться от её назойливых прикосновений! Гарри точно не выдержит, выйдет из укрытия и сразу же проиграет. А водить не хочется, ой как не хочется… Поэтому он решает остаться на первом этаже и несколько секунд мечется по прихожей. В кривобоком комодике тесно, в платяном шкафу пыльно, да и дверцы едва закрываются. — Тридцать, тридцать один, тридцать два… — доносится до него голос Гермионы, и его сердце стучит быстрее. Какой-то первобытный страх сковывает его тело. За ним начинается охота, ему нужно спрятаться, ему нужно спастись! Озираясь, Гарри замирает в шаге от лестницы. Нет, искать место наверху уже слишком поздно. Да и шансов столкнуться с Джинни больше. Куда же деться? На кухне нет ничего подходящего, в гостиную заходить запрещают правила. — Сорок три, сорок четыре, сорок пять… Взгляд падает на дверь чуланчика под лестницей. Да, конечно же! Где же, как не там? В чулане ему самое место, от судьбы, видимо, не убежишь. Ещё пару секунд, и Гарри бесшумно (спасибо, смазывающие заклинания для дверных петель!) забирается внутрь, стараясь не греметь и не спотыкаться. Воздух здесь спёртый, почти всё пространство занято какими-то вёдрами, коробками, корзинами, щётками. —…Сорок девять, пятьдесят! Я иду искать! — эти слова Гермионы, произнесённые в опасной от лестницы близости, заставляют Гарри сделать шаг назад… и наткнуться на что-то живое и тёплое. Не успевает он издать какой-то звук, как его рот зажимает чья-то ладонь, а самого его со всей силы прижимают к… — М-м-м! Гарри мычит, кусается, пытается вырваться, но мужские руки его удерживают. Спиной он чувствует крепкую грудь, а щеки касаются мягкие кудри. — Тихо! Она прямо за стенкой! — шепчет Сириус ему в самое ухо, всё ещё обнимая Гарри за плечи. От такой близости почему-то бросает в жар, сердце стучит ещё сильнее. Но почему же от близости? Нет, здесь просто душно и тесно. Блэк убирает ладонь от губ Гарри, но объятия, вопреки ожиданиям, не разрываются. — Ш-ш-ш… Сейчас поднимется на второй этаж, скрипнет дверь ванной, тогда сможем перепрятаться, — Сириус почти касается виска Гарри губами. Его дыхание ласкает левую скулу, и в нём ясно чувствуется запах алкоголя. И это явно не вино, предложенное за ужином. Всё-таки не удержался, распечатал огневиски! Предатель! — Перепрятаться? Я не думал, что так можно. Это точно по правилам? — Гарри не может повернуть голову вбок, ведь тогда всё станет ещё двусмысленнее. Разговаривать губы в губы с пьяным Блэком он пока не готов. — А чёрт его знает, по правилам ли. Но первыми мы ей не сдадимся. Сириус всё же убирает руки, и Гарри облегчённо вздыхает. Теперь крёстный стоит, прижавшись спиной к стене и запрокинув голову, пытается что-то рассмотреть. В щелях между досками видно, как Гермиона поднимается по ступеням на второй этаж. Полоска света скользит по его лицу и делает глаза ещё ярче. Теперь они совсем синие-синие, и Гарри невольно задерживает дыхание. Красиво. Очень красиво. — Там больше негде прятаться, а наверх идти опасно. Лестница скрипит… Может, останемся здесь? Она точно найдёт Перси, он засел у себя в кабинете, — Гарри сам не понимает, зачем говорит это. Лестница ни капельки не скрипит, но ему ужасно не хочется выходить и снова рыскать по дому в поисках укромного местечка. — Тогда иди-ка сюда, подальше от двери, — шепчет Сириус на грани слышимости, дотрагиваясь до его плеча и притягивая Гарри ближе. Теперь он буквально зажат между Блэком и противоположной стеной. Степень опьянения Сириуса определить несложно, как и количество выпитого. Не больше бутылки, но дело было до ужина, на пустой желудок. На щеках румянец, а взгляд горит. Сириус смотрит Гарри прямо в глаза, будто испытывает, проверяет. Тот не сдаётся, глядит прямо и не моргает. — Молли хочет, чтобы я уехал. Желательно, завтра, — на одном дыхании выдаёт Блэк. Его взгляд в миг становится затравленным, а подсвеченная синева, такая прекрасная и живая, сереет и темнеет. Так бывает с морем перед самой бурей. Гарри не верит своим ушам. Нет, он ослышался. Не может быть, чтобы Молли хотела такого. — Что ты сказал? — переспрашивает он. — Молли. Хочет. Чтобы. Я… — Сириус не договаривает и замолкает, словно ему пережали горло. — Она сказала мне это утром. После того, как… Гарри хмурит брови. Гарри злится. Гарри чувствует себя оскорблённым. Если Блэку не рады в этом доме, то он сам не рад этому дому. —… Нашла твою пижаму под подушкой. У меня в комнате. Я не стал ничего объяснять. Гарри больше не хмурится, он запрокидывает голову, как Сириус минуту назад, прижимаясь затылком к деревянной стенке. Его лицо и уши начинают гореть. — П-почему? — Потому что тогда мне пришлось бы выдать чужие тайны. А у меня нет никакого права раскрывать секреты твоих друзей. Сириус кладёт руку на плечо Гарри, стискивает так, что почти больно, а затем скользит ладонью вверх — по ключице и шее. От ласки по спине бегут мурашки. Сириус дотрагивается до его щеки, заставляет опустить голову и посмотреть себе в глаза. Оба понимают, что сказанное — чистейшая ложь. Плевать Блэку на секреты бестолковой влюблённой парочки, да и не секреты это вовсе, раз почти вся Нора в курсе. Секрет — это между двоими. Сириус не стал объясняться перед миссис Уизли по одной простой причине: ему не хотелось разрушать эту постыдную маленькую легенду. Ему нравилось испытывать это сладкое, мучительное чувство виновности. Ему хотелось быть виновным в этом. Ему хотелось, чтобы это оказалось правдой. От внезапного осознания Гарри пробирает дрожь. Ему страшно даже подумать о том, как бы он сам поступил на месте Сириуса. Ему страшно выяснить, что он поступил бы точно так же. — Теперь она думает, что ты совратил меня? — удивительно ровным тоном выдаёт Гарри. Эти слова должны быть произнесены с возмущением, злостью, но они звучат чуть ли не с надеждой. — Вроде того. Она сказала, что я не справился с единственной ролью, которая была важна — ролью крёстного. Выходит, хреновый из меня опекун, детка. Из уст Сириуса это почти признание. — А, может, это просто не твоя роль? Попробуй что-нибудь ещё. Другую роль, например, — шепчет Гарри и нервно облизывает пересохшие губы. Здесь очень душно и жарко, от этого кружится голова. — Уверен, что стоит? — Да. В любом случае, раз уж нас выгоняют отсюда, пусть для этого будет реальный повод. Откровенность за откровенность, признание за признание. Только самый последний трус и негодяй не сделал бы то, на что Сириусу всё же хватило смелости и алкоголя в крови. Поцелуи Сириуса терпкие, ненасытные, грубые. Гарри вот уже целую вечность кажется, что он куда-то падает, летит в чёрную пропасть, набирая и набирая скорость. Дышать трудно, сопротивляться невозможно, а взять инициативу на себя — немыслимо. Сириус путается пальцами в его волосах, яростно и тяжело дышит, почти кусает, заставляя всхлипнуть и разжать челюсти. Тогда Гарри чувствует его язык почти у себя во рту. Он и не думал, что можно целоваться ещё и так. Коленки всё-таки подгибаются, но Блэк вжимает его в стену, удерживает от падения и набрасывается с новой силой. Чёрт возьми! Гарри даже боится представлять себе, до какой же степени тот пьян. Где-то наверху над ними слышатся шаги, идут двое. Это Рон с Гермионой, их голоса доносятся до Гарри словно сквозь толщу воды. Пусть игра продолжается, пусть их ищут целую вечность и никогда не найдут. У него уже давно стоит, у Сириуса, кажется, тоже. Дрожащими руками Гарри скользит вниз по его груди, по рёбрам и животу, останавливается в нерешительности. Он вопросительно заглядывает в глаза Блэку, мол, я всё правильно делаю? — Можно? — более идиотского вопроса Гарри в жизни не задавал. Сириус недовольно цокает языком и кивает, затыкая его ещё одним поцелуем. Кровь стучит в ушах, сердце сейчас словно выпрыгнет из груди. Это уже слишком для него. Слишком: много, жарко, несбыточно, прекрасно… Когда Гарри ослепляет внезапная вспышка света, он уже близок к тому, чтобы потерять сознание. Он отчаянно вцепляется в Блэка, быстро моргает, пытается поправить съехавшие на кончик носа очки. Чуть поодаль раздаётся сдавленный вздох, в дверном проёме чей-то силуэт. Сириус выдыхает ёмкое «блять» прямо ему в ухо. Да таким тоном, что в паху становится ещё тяжелее. Глаза Гарри наконец привыкают к свету, он отчаянно щурится, пытаясь понять, кто же сунулся к ним в чулан. Перед ними — замершая в немом ужасе Джинни. Лицо всё красное, глаза вытаращены, а рот то открывается, то закрывается. Чем не сломанный поющий болванчик из «Всевозможных волшебных вредилок»? У Гарри с Сириусом всего десять секунд, чтобы привести себя в порядок перед тем, как Джинни отчаянно заверещит на весь дом: — Мама-а-а-а!