***
А он, враг всей Йокогамы, враг Японии, и не думал, что умеет чувствовать такие… Такие странные… эмоции? Да, наверное. Сказать по-другому Фёдор не находит слов, да и, кроме заранее выстроенного плана, в голове вдруг делается неприятно пусто. Он занимает свою VIP-комнату один. Гоголь и Сигма, получив распоряжение разобраться с организатором аукциона, буквально испарились. Они знают своё дело, им не нужно повторять дважды или давать дополнительные указания. Эти двое даже не задают вопросов. Они идеальные пешки, а может… Может не только пешки. Впрочем, это сейчас не важно. Важна одна лишь роковая леди, которая сполна использует свой шанс поиздеваться над любимым мужчиной, зная его характер и отношение к ней. Достоевский в очередной раз не сдерживает нетерпеливый вздох и подпирает щёку кулаком, наклонив голову вбок. Кресло, которое он занял, с каждой минутой ожидания становится все неуютнее. И Фёдор начинает вновь барабанить тонкими пальцами свободной руки по подлокотнику. Эти дурацкие аукционы усложняют ему жизнь. Намного проще было бы выловить нужного человека, «прижать к стенке», припугнув шантажом или силой, обманув, заставить выдать всё, что знает, а затем избавиться от него, стерев любое упоминание. Таковы были его методы. Жестокие, совершенно бесчестные, но срабатывающие каждый раз. Агата же привыкла действовать либо издалека, либо так осторожно, тонко, входя в доверие полностью, узнавая всё-всё и даже больше, а после исчезать лёгкой бабочкой, что устала сидеть на одном цветке и устремлена теперь к другому. И только потому, что их жертва была слишком важной сошкой в политических кругах, Кристи не позволила Фёдору засветиться самому. Гоголь предложил план, следуя которому женщина с помощью своего обаяния, шарма и любых соблазняющих качеств заманила в свои сети этого политика, имеющего и тёмную сторону своей деятельности (впрочем как и практически все важные особы в городе). А дальше намеренно осечься, притвориться обманутой и будто бы попасться на уловку. Блестяще справившись с задачей, сейчас Агата умело строит из себя жертву. И перед тем, как спасти, эспер с завораживающими фиолетовыми очами сполна насладится её игрой. Уводят предпоследний «товар». Фёдор устремляет взгляд сквозь широкое стекло на круглую сцену, окружённую таким же стеклом высотой в три метра по всему периметру. Это место для демонстрации находится в самой середине, чтобы каждый клиент из своей комнаты видел. И у каждого под рукой две кнопки, прямо в правом подлокотнике кресла. «Повысить цену» и «купить». Прожекторы, направленные на сцену, вдруг с щелчком вырубаются. Достоевский не двигается, не издает ни звука, со стороны может показать, что он не дышит, или и вовсе не живой. Словно у настоящего демона, его глаза необычного цвета блестят в темноте комнаты. — Как вам известно, уважаемые господа, самое сладкое мы осталяем на завершающую часть, — провозглашает голос откуда-то сверху. Он громом охватывает весь зал, все комнаты. — Номер тридцать пять! Эксклюзив! И с этими громкими, торжественными словами также резко вспыхивают один за другим прожекторы. И каждый из них вместе с сотней самых богатых и извращённых глаз вцепляется в тело в кругу из стекла. Их повергает удивление, кто-то не сдерживает восхищённый вздох, хорошо слышный в минутной полнейшей тишине. Достоевский лишь расслабленно ухмыляется, откидываясь на спинку кресла. Ему становится легко, а душу захватывает новое чувство — азарт. Завораживающий взгляд полупрячется за веками, лениво наблюдая. Агата сидит прямо на полу. Её стройные ноги совсем не прикрыты, бёдра обтягивает короткая юбочка, которая едва ли может помочь. Белая, полупрозрачная майка облегает фигуру и грудь. Только длинные светлые волосы остались в привычной прическе, перехваченные красными лентами. Вместе с хозяйкой они растилаются по сцене. Прекрасная девушка, в восторге от которой стал каждый покупатель, всё никак не поднимала головы, глядя на расправленные пальцы, что, кажется, удерживали тело от падения. — Начальная цена — восемьсот тысяч йен*! Аккуратное бледное личико приподнимается, пронзая тех, кто находился прямо перед ней, нежно-зелёными, испуганно-наивными глазками. И снова несдержанные вздохи. Фёдор отпускает смешок гулять в четырёх стенах. В ней пропадает талантливая актриса. — Восемьсот пятьдесят! — объявляет лицитатор*. Взмах длинных ресниц и снова невинные изумруды, притягивающие ту сотню, что собралась здесь. Агата редко появлялась на людях, предпочитая дом, чай и дистанционную работу, однако её внешность явно бы собирала больше ста и тысячи взглядов за одну прогулку. Эти умело играюшие чувствами глаза ни на секунду не останавливаются на стеклянной стенке, за которой скрывается Фёдор, хоть она прекрасно знает, что он там, и почти физически ощущает взгляд цвета сугулита* в его тёмной середине. Хрупкие острые плечики подрагивают будто бы от холода. Цена тут же взлетает ещё на несколько сотен тысяч. Кристи чуть откидывает голову назад, обнажая бледную шею. Её голова словно не может удержаться, будто в теле совсем не остаётся сил. Кто-то просит, чтобы товар показал себя полностью и девушка выпрямилась, встав на ноги. Но она ведёт себя вяло и спокойно, что наивные покупатели начинают жалеть её и роптать на то, что ей вкололи слишком большую дозу. Никто из них и не подозревает, что кровь женщины перед ними совершенно чиста, как и голова мыслит абсолютно ясно. — Отличный спектакль для одного актёра, — фыркает Достоевский, усмехаясь. Его время вступить в игру ещё не пришло. Но рука с самого начала занесена над кнопкой. Главное, чтобы она не дрогнула. Предложения поднимаются, лицитатор еле поспевает озвучивать цену, а в кругу появляется неизвестный мужчина в чёрном, который небрежно смыкает свои пальцы на тонком предплечье и дёргает блондинку вверх, поднимая на ноги. Девушка же пошатывается на неустойчивом каблуке и рефлекторно хватается за мужчину, чуть падая на него. Охранник грубо одёргивает товар, пытаясь привести её в порядок, но такое обращение не нравится покупателям. Лицитатор спешит разрулить ситуацию. Фёдор закусывает нижнюю губу. Он и сам начинает верить в её игру. — Один миллион четыреста пятьдесят йен! Эта борьба начинает напрягать. И именно сейчас в голове Достоевского что-то предательски переключает всё на мысль: «А если я не успею?» Не успеет нажать кнопку — шумихи не избежать. И прежняя затея подождать подольше уже никак не улыбается эсперу. Вместо этого он неосознанно выдвигается на край кресла, рука, замершая над кнопками, каменеет, мужчина прогибается вперёд, бегая взглядом по соперникам. Теперь ему хочется как можно скорее прервать данное мероприятие, схватить Агату и спалить тут всё до горстки пепла вместе с этими дряными людишками, что смеют смотреть и надеяться. Кристи дарит им взгляды, пусть за страхом и прячется неудержимая насмешка. Но ни разу эти изумрудные глаза не поднялись к Фёдору. Она дразнится, он это очень хорошо понимает. Однако ведётся. Эта женщина так умело играет и им тоже. В голове не к стати крутятся мыслишки о наказании за столь явную дерзость. Случайно (ну да как же, — думает «русский демон») тонкая лямка майки сползает с плечика девушки, чуть обнажая изгиб груди. Агата, как может, тянет время, а в голове ничего лучше, чем просто упасть в обморок, уже и нет. Она с самого начала, по позе Фёдора поняла, что поблажек ей не будет и что мужчина особо не парится, даже если всё пойдёт не по плану. Её это раздражает и разжигает сильнее. Блондинка не удостаивает Достоевского и мимолётным вниманием, делая вид, будто его не то что в зале, в Японии нет. И она сама себе удивляется, как согласилась на всё это, ведь ей самой от полученной информации толку мало. Любовь слишком жестока, а Кристи слишком сильно любит. У Фёдора начинают скрипеть зубы. Красивые тёмные брови почти сливаются в одну полоску, их рассекает лишь складка кожи, которая вскоре превратится в постоянную морщинку, если так и дальше пойдёт. Он не сводит потемневших до черна глаз с изящной прямой спины и длинных волосах, к которым рука тянется сама собой. Слух обращается к словам лицитатора, но мозг не может разобрать ни звука. Пальцы левой руки судорожно сжимаются, короткие ногти впиваются в мягкую ладошку, оставляя следы-полумесяцы. Достоевский сдувает с глаз мешающуюся чёрную чёлку и поднимается с места. Достаточно. Тот небольшой микрофончик, который Гоголь должен был соединить с главным центром, слегка шумит, извещая о своей исправности. Фёдор кидает последний взгляд сквозь стеклянную стену, понимая, что проиграл, и отворачивается к выходу, своим низким ровным и пугающим голосом произнося огромную, окончательную сумму. Находящиеся в зале замирают, чья-то искуственная челюсть грохочет в тишине. Достоевский медленно взмахивает ресницами и дёргает дверную ручку на себя. Пора отплатить сполна этой коварной соблазнительнице за лишние поломанные нервы.***
Почти до колен хрупкую фигурку Агаты скрывает тёмно-синий пиджак. Она кутается в него сильнее, несмотря на летнюю теплоту ночи, и с упоением втягивает запах с одежды до боли в лёгких. Её яркие светлые волосы тоже спрятаны под тёмной одеждой, ещё и перевязанные насыщенно-сиреневым мягким шарфом, который Кристи одолжил Сигма. Где-то рядом неугомонно вьётся Гоголь. До тех самых пор, пока Сигма не надулся окончательно, скиснув и перестав реагировать на приставания Николая. Тот, увидев перемену в настроении дорогого человека и то, с каким равнодушием он отдал шарф, с которым почти не расставался, призадумался и, ничего не говоря, схватил Сигму за локоть, притянул к себе и лёгким взмахом рассеял себя и парня в воздухе. Агата поёжилась. Не столько от ветерка, созданного плащом Коли, сколько от взгляда чуть позади идущего. Фёдор до сих пор молчал, что заставило Кристи закусить нижнюю, и так многострадальную губу и идти неестественно прямо. Конечно, её осанка всегда была идеально ровной, а походка плавной, неслышной и грациозной, но это изменение Достоевский заметил сразу же. — Ты зол. Эспер не спрашивает, как она догадалась. Его мысли вообще пархают вокруг парочки заманчивых идей касательно этой гордой особы. — Ты знаешь, что может избавить меня от злости, — совершенно равнодушно констатирует мужчина, через силу отводя взгляд чуть в сторону. Сложенные за спиной руки переплетают пальцы в замочек и ногтями давят друг на друга. Сейчас, как никогда раньше, Фёдор желал бы иметь способность Гоголя мгновенно перемещаться. Услышав фразу и тон, с коим она была озвучена, Агата всего на секунду теряется, действительно превращаясь в ту наивную невинную девочку, которую играла на аукционе. А затем вспоминает, с кем разговаривает. И тогда на неё накатывает лёгкая раздражительность. Это она вертит им, как хочет. Но сейчас… Что это вообще было такое? Он привёл её в замешательство одним тоном своего голоса? И только Кристи припоминает нужную уловку, как обзор перекрывает темнота. Она не успевает сдержать вздох удивления, чувствуя, как длинные пальцы мужчины бережно вяжут узел поверх ее волос, убирая непослушные прядки. — Раз ты решила играть сегодня жертву, так доводи до конца, — шепчет, почти касаясь губами аккуратного ушка. Агата закусывает щёку, но кончики ушей предательски краснеют. Какая же из неё роковая женщина, если она так быстро сдаётся? Даже если перечислить другие моменты, которых явно больше, чем пальцев, если пересмотреть всю её жизнь, то это единственный прокол. Но почему-то ей кажется, что он решающий. Однако мужчина лёгким толчком в спину выбивает все посторонние мысли. Кристи будто проходит сквозь стену, чуть ниже коленок чувствуя твёрдую преграду. — Чт?.. Не договорив, она запинается за эту поверхность. Фёдор снова хватает её за локоть, притянув к себе и развернув. Теперь, если бы не ткань на глазах, Агата зло взглянула бы в эти наглые фиолетовые глаза, догадавшись о его намерениях по тому, как расширились зрачки, тьмой перекрывая необычную радужку. Обе руки оказываются захвачены и перетянуты мягкой лентой. Но так крепко и ловко завязаны, что со всеми своими умениями девушке не выпутаться из этого плена. Чужое дыхание касается её щеки, будто мужчина что-то хочет сказать. Вот только он молчит, мазнув губами по нежной коже. Это молчание могло бы напрячь, или даже испугать. Но не Агату. Уж этого мужчину она знала лучше, чем кто-либо в его окружении. Её аккуратно толкают, отпуская. Кристи повинуется, ощущая как падает, как спина легко ударяется о поверхность кровати, и лишь прикрывает глаза, всё равно повязка не даст ей разглядеть завораживающего блеска драгоценных глаз, почти болезненную белизну кожи, ухмылку, которую она буквально физически почувствовала на себе. Чуткий слух уловил шуршание одежды. Пиджак ловко выдернули из-под спины. Оголённая кожа плеч соприкоснулась с прохладным одеялом. — Чего ты ждёшь? — судорожно вдохнув, подаёт голос блондинка и усугубляет атмосферу загадочности, которая давит на неё. Уже не так смешно, как было в самом начале. Таким… Таким она его ещё не видела. В ответ насмешливое хмыканье и внезапная тяжесть от навалившегося сверху тела. Нет, он не упал, не придавил, но… Его присутсвие настолько близко, его сердце так слышно. Агата вздрагивает, сильнее вонзая зубы в мягкую плоть губ. Её мучитель лишь насмехается и снова проводит рукой вдоль всего тела, случайно задевая грудь. Или же не случайно? — По… Постой, — выдыхает Кристи, когда эти самые тонкие пальцы нежно щекочут шею и медленно смыкаются на ней, мешая полноценно вдохнуть. Достоевский наклоняется ниже, удерживая своё тело одной рукой. Своими губами он соприкасается с Агатой, захватывая искусанную нижнюю губу своими, высвобождая из хватки ровных белоснежных клычков, языком мучительно неспешно слизывает кровь и шепчет в самый рот: — Нет. Настолько твёрдо и насмешливо, что девушка совсем теряется. Он не целует, но и не спешит отстраняться, разжигая в Агате желание взять инициативу на себя. Её разум затмился с того самого момента, когда запястья перехватила прочная лента. И теперь ей не терпелось почувствовать его грубые резкие движения. А не почти незаметные касания сквозь одежду. — Тогда не медли! — срывается на шёпот, чуть запрокидывая голову. Открытая шея тут же подвергается жадным укусам. Тем, которые будут ярко сиять и болеть потом ещё с неделю, которые не спрячешь под одеждой, но которые заставляют трепетать и изнывать от желания сейчас. — Нет, — мистическим, не своим голосом выдыхает Достоевский и острыми клыками слегка оттягивает тонкую кожу у самой лямки надоедливой, мешающейся майки. — П… Почему? Ах! Фёдор осталяет её вопрос без ответа, одним резким движением разрывая ткань, по шву отрывая полоски на плечах и сбрасывая с кровати бесполезные лоскутики. — Ты… Ты всё ещё злишься… Ах! Следом по стройным ногам соскальзывает короткая юбка, замочком неприятно царапая чувствительную кожу. Достоевский всё ещё контролирует себя, через силу бесшумно сглатывает, с наслаждением собственнически осматривает тело под собой, любуется изгибами, чуть заметными следами прошлых ночей, вдыхает её запах как можно глубже и опускается к груди, намеренно сильно сжав левой рукой бледное бедро. На правую облокатилось всё тело мужчины. Его губы сначала невесомо, затем с нескрываемым желанием прикоснулись к груди, выцеловывая замысловатый узор, уделяя внимание каждому отрезку любимой кожи. — Конечно… — вдруг совершенно отчётливо проговаривает он, рука скользит ниже, разводя колени Агаты. — Конечно я зол, — легко соглашается Фёдор, одним плавным толчком заполняя Кристи. Его перебивает тихое «Ох!». — Моя женщина предстала в слишком откровенном виде перед другими. Знаешь, теперь мне придётся выколоть им глаза или вовсе убить. Потому что у них нет права смотреть на тебя. Нежное начало слишком быстро сменилось резкими грубыми толчками. — Не дождёшься, — с трудом выговаривает Кристи, прерывая фразу стоном. Мужчина выгибает бровь, забыв, что она не видит его. Но Агата чувствует его действия. Ей не нужны глаза, чтобы знать его выражение лица. — Я не… не буду молить о пощаде… Этого ты хотел… Н… Но нет, не дож… А-ах! Её выгибает от особенно глубокого толчка. Фёдор усмехается. Его пальцы сами собой тянутся к повязке, растворяя чёрную ткань. Длинные ресницы взмахивают, изумрудные глаза хитро смотрят в фиолетовые, такие же затуманенные желанием. — Заткнись, ни слова. Агата неожиданно и для себя, и для мужчины вскидывает связанные руки, перекидывая через шею Достоевского и заставляет того перекатиться на спину, занимая его губы своими и ловя стон. Теперь она сверху насмехается над ним и не отпускает, не позволяет отстраниться надолго. Руки мужчины без ведома хозяина блуждают по разгорячённой коже, соскальзывают ниже и остаются на бёдрах, насаживая глубже. Совсем сбитый ритм толчков, поверхностное дыхание, бешеные сердца, лихорадочный блеск глаз, длинные, разметавшиеся по телам, светлые волосы, прохладные и горячие руки, беспорядочные поцелуи — всё смешивается воедино, в глазах вдруг взрываются фейерверки, ударяя в голову удовольствием. Агата запрокидывает голову, не сдерживая крика. Достоевский заглушает свой рык, кусая её плечо. Дрожь ещё несколько долгих мгновений сотрясает тела. — Ты ведь по-настоящему заплатил за меня. Кристи соскальзывает с мужчины, падая рядом набок и всё ещё удерживая связанными руками. Фёдору требуется пара минут, чтобы разобрать бормотание неугомонной Агаты. — Я ничем не могу заплатить за бесценную жертву своих больных фантазий, — закрывая веки, хрипло выдыхает он. И этот ответ удовлетворяет обоих. Девушка прячет улыбку, прижавшись лицом к груди мужчины. — В следующий раз жертвой будешь ты.