Игры ума

— Почему мы не можем поцеловаться? — спрашивает Володя, выдыхая дым в открытую форточку. Рассевшийся на кухонном диване Виталик давится чаем, который он так невовремя отхлёбывает. — Твою мать! — злится он, стирая капли с подбородка. — Язык обжёг! Володя не собирается извиняться и просто смотрит во двор, освещённый единственным фонарём, пока Виталик, грозно сопя, трогает ошпаренный язык. — Ещё несколько дней болеть будет, — вздыхает наконец Виталик, подпирая рукой подбородок. Лишь бы не отвечать на поставленный вопрос. Но Володя так просто не отступится. Володя напоминает: — Ты не ответил. — Да что за вопросы вообще? Мы, вроде, не пили, чтоб ты такую пургу нёс, — Виталик фыркает. — Или сегодня какой-то особенный день, а я и не в курсе? О, Володя узнаёт этот тон. Слегка насмешливый. Виталик не воспринимает слова Володи всерьёз. Виталик не понимает и не хочет понять. Для него вопрос о поцелуе и размышления о какой-нибудь мультивселенной — одного поля ягоды. Нечто за гранью его приземлённого понимания. Ставший привычным фоновый шум, иногда интересный, иногда нет. Послушали и забыли. Нет. В этот раз ему придётся вникнуть, потому что Володя уже всё для себя решил. — Просто ответь. Это что, так сложно? — Иногда я совершенно не понимаю, что творится в твоей кучерявой башке. Иногда? Только лишь иногда? — А что такого? — разумеется, Володя понимает всю абсурдность заданного им вопроса, но в этом и суть. Косить под дурачка и задавать каверзные вопросы с непроницаемым лицом — лучшая тактика в данном случае. Виталик молчит, обескураженный прямолинейностью Володи. Значит, всё идёт по плану. — А почему мы можем целоваться? — наконец выдавливает он. — Ну в щёку ладно ещё… — Нет, не в щёку, — резко обрывает его Володя, тушит сигарету о крышку банки, заменяющую им пепельницу, и садится рядом. Виталик инстинктивно дёргается и отодвигается на несколько сантиметров. — Вов, ты не в себе. Давай прекратим этот разговор, — он меняется в лице, хмурится и сжимает губы. Наконец-то он серьёзен. А Володя и рад бы прекратить, но… Он не может прекратить думать о том случае. * * * — Вов, ну ты акробат! — Виталик смеётся после того, как Володя спотыкается о край ковра и летит на пол. Хорошо, что руки успевает подставить. Ладони немного жжёт, но, в целом, это не самое неудачное падение в нетрезвом виде. Виталик медленно кружится под битловскую «Yesterday» с портвейном в руках и что-то бубнит себе под нос, а на Володю неожиданно снисходит озарение. Виталик хорош собой. Володя и до этого не считал его уродом или каким-то непривлекательным, просто… ему было всё равно. Просто какой-то человек. Обычный. С Виталиком было нескучно, а ещё — комфортно, даже несмотря на его неусидчивость и раздражительность. Их связала музыка, а в музыке они друг друга понимали с полуслова. И это стало решающим фактором. Однако в этот момент Володя смотрит на Виталика под совершенно иным углом, словно у него только что открылся дополнительный третий глаз. Алкоголь впервые действует на него… так. Но Володя совершенно не против. Ему неожиданно интересна и эта часть Виталика. Володя облизывает губы, щурится в попытках разглядеть Виталика получше, пока тот увлечён песней. А песня-то короткая, всего две минуты, и из них уже сколько-то прошло. В комнате жарко, и на Виталике нет ничего, кроме джинсов, а Володе это только на руку. У Виталика тонкая бледная шея. Володе приходит в голову слово «лебединая», но разве так принято говорить о мужчинах? А, впрочем, есть ли разница? Володя всё равно никогда не произнесёт это вслух. У Виталика хрупкие, даже немного девичьи плечи. И весь он — будто фарфоровая статуэтка. Такой же изящный, словно вылепленный искусным мастером. Идеальный. — Вов, я лечь хочу… — песня заканчивается, Виталик ставит бутылку на тумбу и вразвалку двигается в сторону кровати. Но падает мимо неё, рядом с Володей, который с опозданием, но ловит его, избавляя от лишних синяков. — Придурошный. Двоится? — Прогадал слегка… Сейчас Виталик так близко, что можно изучить его досконально, унять резко проснувшееся любопытство. Непослушные, слегка вьющиеся на концах пряди Виталика закрывают половину его лица, и Володя заправляет их ему за уши, оставляет ладони на чуть влажных розовых щеках. — О, — только и может выдавить из себя Виталик и облизывает губы. Володя только сейчас замечает на них несколько красных пятнышек, уже покрытых корочкой. «Интересно, а какие они? Мягкие? Мог бы я?..» — думает Володя. — Не кусай губы, девушкам такое не нравится, — говорит Володя, одёргивая себя. Это слишком. Это неправильно. Но от этого лишь более желанно, особенно под влиянием алкоголя, который сметал все рамки приличия даже у таких людей, как Володя. Поэтому он всё же касается большими пальцами уголков губ Виталика, слегка надавливает подушечками. В этом же нет ничего такого, правда? Всё равно что руку пожать. Почти… Губы у Виталика действительно мягкие, даже несмотря на то, что нервный Виталик их постоянно жуёт. Володя ждёт, что Виталик начнёт протестовать и оттолкнёт его, но этого не происходит. Виталик пьян не меньше, и ему всё равно, что там с его лицом творит Володя. Он об этом наутро вряд ли вспомнит. — Интересное что-то увидел? — мямлит Виталик, лениво приоткрывая глаза. В свете лампы они горят двумя янтарями, и это… безумно красиво. В них словно плещется цветочный мёд или тягучая карамель, и Володя вязнет в этой субстанции, как в зыбучих песках. — Тебя. — Умно, — фыркает Виталик и снова закрывает глаза. — Подержи меня так ещё немного… Так хотя бы не кружится ничего перед глазами… И Володя повинуется, лишь бы сохранить это наваждение ещё на несколько мгновений. Он массирует щёки, очерчивает нос и скулы, разглаживает складки на лбу, касается закрытых век и… всё-таки наклоняется. Остатки здравого ума и трезвой памяти кричат: «нельзя!», но Володя хочет насладиться этим сладким наваждением, выжать из него всё, что оно ему способно показать, чтобы потом забыть и не вспоминать. Володя бежит за ускользающим от него моментом, как за отходящим от станции поездом. Он наконец-то чувствует себя участником, а не простым наблюдателем. Он — настоящий, живой. Как и тёплый, нежный Виталик в его руках. Всё словно обретает смысл, кусочки паззла складываются в единую картинку. У Володи бешено колотится сердце — громко и почти больно. Органы чувств обострены до предела, и Володя тонет в информации, которую они получают извне. Он пьёт эту чашу до дна. Жадно и без сожалений. Между ними — всего пара сантиметров. Именно в этот момент Виталик открывает глаза. — Фу, спиртягой пасёт, — он со смешком отодвигается. — Мне вроде лучше, — и таки забирается на диван. — А? — ошеломлённый Володя не двигается и смотрит в одну точку, пытаясь обработать последние три минуты своей жизни. Спустя какое-то время он всё же поворачивается к дивану — и ничего не чувствует. Наваждение рассеивается вместе с тихим похрапыванием моментально заснувшего Виталика. Он лежит на животе, и рассматривать Володе практически нечего, разве что… Володя давится слюной и отводит взгляд. Это точно перебор. Вздохнув, он поднимается, игнорируя лёгкое головокружение. Ему ещё нужно проветрить и убрать весь разбросанный хлам, а ещё найти плед, чтобы укрыть им Виталика. А потом… наконец заснуть. И больше не вспоминать о наваждении. * * * — Нет, лучше давай свои аргументы против, — настаивает Володя, закидывая руку на спинку и почти касаясь плеча Виталика. — Что значит… аргументы против? Мы же друзья! Какие тут ещё могут быть аргументы? — Вот именно — друзья. Или тебе больше нравится целоваться с кем попало? Не годится. — Мы… хорошие друзья! — И? Всё ещё плохой аргумент. — Ладно, допустим, сдаюсь, — Виталик хмурится. — И какие же тогда аргументы за? Володя задумывается, скользит взглядом по лицу Виталика, по тонкой шее, по подрагивающему кадыку, по выпирающим ключицам, которые так удачно открывает расстёгнутая рубашка. — Ну… ты мне нравишься. Ты довольно симпатичный, у тебя красивые глаза и улыбка и чарующий голос. Ещё я бы хотел с тобой… — Какой кошмар, — зардевшийся Виталик закрывает лицо руками. — Чушь несёшь ты, а стыдно мне! Как мне с тобой дальше работать? — Так ты не против? — Я против! Но… — Виталик колеблется. — Ты ведь не отстанешь, я тебя знаю. — Не отстану, — кивает Володя. — Считай, что это брудершафт, только без брудершафта. — Хорошо-хорошо, только быстро, — и Виталик зажмуривается. Всё в точности, как тогда, месяц назад, только без алкоголя и томной атмосферы. Володя обхватывает лицо Виталика руками и на этот раз наклоняется сразу, пока Виталик не передумал и не начал брыкаться. Он буквально вжимается губами в губы Виталика — сухие и слегка липкие от сладкого чая. Виталик отстраняется сразу же. — Доволен? — он трёт губы тыльной стороной ладони. — Это, по-твоему, поцелуй? — бурчит Володя. — Я бы не хотел с тобой встречаться. И как Марту угораздило?.. «И меня тоже,» — мысленно заканчивает он. — Не смей говорить о моей жене, когда мы только что поцеловались! — Тогда я подожду полчасика и продолжу, — Володя нахально улыбается, и этой улыбки достаточно, чтобы Виталик начал раздражаться. — Вов, нарываешься. Рожа твоя довольная… бесит. Володя усмехается и собирается встать, чтобы поставить чайник, но Виталик хватает его за футболку и притягивает к себе, целуя. Оказывается, у Виталика острые зубы. — Поделом тебе, — скалится Виталик, разрывая поцелуй. — Это мне в тебе тоже нравится, — в тон ему отвечает Володя, слизывая выступившую капельку крови. — Я сделаю вид, что не слышал этого, — отмахивается Виталик, громко вздыхая. — И всего остального тоже. — Да-да, как скажешь, — Володя кивает, но не может перестать улыбаться. Он знает, что теперь не останется неуслышанным.