Дело всей жизни

      Дом выглядел совсем пустым — Хэйтем сегодня отпустил охрану как раз на такой случай, но видеть этот дом таким Шэй не привык. Здесь всегда сновали солдаты, а сейчас мертвая тишина невольно вызвала мысли о том, как бы пришлось сюда возвращаться, не приведя, а принеся с собой Коннора. Точнее, то, что осталось бы от него.       Шэй передернул плечами, словно ему резко стало холодно. В глубине дома раздался звук, дверь распахнулась и навстречу выглянула встревоженная Энни. Она нервно сжимала на груди зеленый платок и куталась в него, как старуха. Однако увидев хозяев целыми и невредимыми, немного расслабилась. Платок она сбросила к локтям, но заговорила взволнованно:       — Рада видеть, что вы вернулись, сэр. А мистер Галлиани?       — На конюшне, — коротко отозвался Хэйтем, потому что все его внимание было занято медленно выбирающимся из экипажа сыном. — Вернет лошадей в загоны — и вернется.       — Завтрак? — Энни слегка улыбнулась и сразу торопливо поправилась. — То есть обед. То есть... Чаю, господа?       — Да, Энни, — кивнул Шэй, потому что Хэйтем уже потащил сына к лестнице. — Чаю и поесть. Мастер Коннор наверняка голоден.       — Может быть, доктора? — с сомнением проводила их взглядом женщина.       Шэй помотал головой:       — Не нужно. Если будет нужно, мы сами пригласим... подходящего врача.       Энни кивнула и удалилась, а Шэй легко нагнал возлюбленного с сыном и услышал сиплое:       — Я могу идти сам, отец. Со мной все хорошо. Почти...       Мистер Кенуэй-старший нехотя уступил, и Коннор, едва переступая ногами, потащился по лестнице. Каждый шаг заставлял его переводить дыхание, а рукой за перила он цеплялся так, как будто не в силах был удержать равновесие.       Впрочем, до бывшей своей комнаты он добрался не больше, чем за пару минут, и оглянулся:       — Я ведь могу здесь... побыть какое-то время? Мне нужно вымыться и найти что-нибудь из одежды. И немного отдохнуть. Я не спал этой ночью — думал.       Хэйтем нетерпеливо потребовал:       — Заходи. Разумеется, тебя никто не прогонит. А насчет одежды не волнуйся. Твои вещи из тюрьмы я забрал, а белье... Одолжишь у Шэя. Мое тебе, скорее всего, впору не будет.       — На меня налезало, — легкомысленно ляпнул Шэй — от разом накатившего облегчения он плохо понимал, что произносит. — По крайней мере, рубашки точно налезали... Мне, естественно, не жалко, это я так, к слову.       Хэйтем глянул хмуро, но смолчал. И прошелся по комнате Коннора, зажигая свечи. Стало светлее. В этой комнате давно никто не жил, шторы были задернуты уже года три как. Только раз в неделю здесь прибирали горничные, протирали пыль и мыли полы.       Шэй только теперь вгляделся в сына. Выглядел тот действительно скверно: глаза покраснели, а веки опухли — видно, от недосыпа; щеки ввалились, что только подчеркивалось широкими, как у большинства индейцев, скулами. И это не говоря уже о том, что Коннора явно кто-то бил. И либо обидчиков было несколько, либо кто-то один избивал его долго и вдумчиво. Коннор то и дело облизывал потемневшие израненные губы, а на шее пролегла глубокая синюшно-черная борозда от веревки. Но ниже ран вроде бы не было, насколько Шэй мог разглядеть. Видно, рубаху залило кровью изо рта.       — Кто тебя так? — не выдержал мистер Кормак. — Хики?       Коннор повернулся к нему и попытался было отрицательно помотать головой, но только схватился за шею и просипел:       — Нет, не он. Трудно объяснить... Я расскажу. Расскажу, Шэй. Только не сейчас, хорошо?       Хэйтем оглядел сына и велел:       — Идем. Тебе стоит помыться. Шэй, распорядись, чтобы натаскали воды и принесли чистую постель.       Коннор вяло попытался сопротивляться:       — Отец, я не маленький, чтобы купать меня... как маленького. Я сам.       — Ты едва стоишь на ногах, — не терпящим возражений тоном заявил мистер Кенуэй. — И потом, я не увижу ничего, чего бы не видел раньше.       Шэй понял, что если Коннор и позволит себя уговорить, то только не в присутствии любовника отца, а потому пообещал Хэйтему выполнить указания — и вышел, хотя видеть Коннора, иметь перед глазами живое доказательство того, что ему больше ничто не угрожает, сейчас было почти необходимостью. Но если Шэй и мог кому-то доверить Коннора, то только Хэйтему.       Шэй отправился на кухню и успел увидеть слившиеся в объятии фигуры, которые расцепились сразу, как только увидели его. Однако мистеру Кормаку до этого дела не было — он, напротив, обрадовался.       — Очень хорошо, что вы здесь, мистер Галлиани, — брякнул он. — Мастеру Коннору требуется несколько ведер воды. А вы, Энни, поторопитесь, пожалуйста, и нагрейте хотя бы котел. И еще нужна смена постельного белья. В комнату мастера Коннора.       — Иди, — экономка тут же зашипела и даже стукнула мистера Галлиани по спине. А едва тот поспешно отступил в дверь кухни, поставила над огнем большой котел с полукруглой ручкой сверху и начала наливать туда ковшиком воду. И говорила, не отрываясь от работы:       — Мы все рады, что мастер Коннор вернулся. Мистер Кенуэй отказал ему от дома... два? Три года назад! Мы все переживали, мистер Кормак, хотя надо сказать, что стирки с мастером Коннором — в два раза больше.       Шэй улыбнулся простым, но очень искренним словам экономки. Он собирался было уйти, но представил себе, какие мысли полезут в голову, стоит ему остаться наедине с собой, и предпочел незамысловатую болтовню с Энни.       — Сейчас Коннор вам стирки не добавит, — хмыкнул он. — Все, во что он одет, будет проще просто сжечь. И боюсь, что разочарую вас, мисс. Коннор не останется здесь жить.       — Он стал совсем взрослым, — заметила Энни. — Вполне может жить своим домом. Самое главное, что с мистером Кенуэем он помирился... Еще не женился, кстати?       — С чего вы взяли? — изумился Шэй.       — Ну, почему-то же отец его прогнал, — неуверенно проговорила женщина. — Ходили слухи, что мастер Коннор пожелал заключить недостойный брак, и мистер Кенуэй этого не потерпел. Простите, мистер Кормак, что сказала глупость.       Шэй не удержался, рассмеялся:       — Нет, Коннор не женился. И пока вроде не собирается. Он, как и я, моряк, мисс, а у моряков обычно желание жениться появляется куда позже. Вот лет через пять-семь, может, и задумается.       — Главное, чтобы задумался до, а не после, — серьезно заметила Энни и пошевелила угли — так, что огонь взвился вверх и лизнул медный бок котла.       Поверхность воды уже начинала подрагивать, в глубине появились разводы — верный признак того, что вода нагревается.       — А вы, мисс Энни? — позволил себе спросить Шэй. — Не собираетесь замуж?       Теперь пришел черед экономки смеяться:       — Я? О, вы льстите Руджеро! Он замечательный мужчина, но замуж я не спешу. Я — экономка, мистер Кормак, и предпочитаю распоряжаться своими доходами сама. И это не говоря уж о том, что мистер Галлиани — католик, а я — протестантка. Ну и, опять же, статус свободной женщины позволяет мне избегать появления... наследников. Мне и мастера Коннора хватило.       — Очень смелые взгляды, мисс Энни, — шутливо поклонился ей Шэй. — Не мне вас осуждать. И будьте уверены, наш разговор останется тайной.       — От Руджеро? — Энни фыркнула. — Да я ему это все прямо сказала, а то — мамма миа! — пока прямо не скажешь, до него ничего и не дойдет.       Шэй не мог не восхититься практичностью и деловой хваткой этой женщины, но вода в котле уже начинала пузыриться и закипать, и следовало поспешить, пока Хэйтем не «взбодрил» Коннора ледяной ванной.       — Весьма здравый подход, — похвалил он экономку. — Почел бы за честь иметь такого помощника на своем корабле. Не забудьте про смену белья.       — Разумеется, — Энни даже слегка покраснела от похвалы. — А котел...       — Я донесу, — Шэй прихватил с длинного стола толстую рукавицу, предназначенную именно для этих целей.       — Я сама займусь постелью для мастера Коннора, — заверила его Энни. — Все будет в лучшем виде.       Когда Шэй принес почти кипяток, в комнате уже никого не было, а вот из уборной доносились голоса. Мистер Кормак громко оповестил о своем присутствии, и Хэйтем — в одной рубахе с закатанными рукавами — унес котел сам. Шэй дождался прихода Энни, которая тут же начала хлопотать у кровати, и вышел, чтобы не мешать. Рассеянно прошелся по коридору, заглянул в спальню, прихватил с собой Рохвако...       Ждать возвращения Хэйтема и Коннора долго не пришлось. Коннор, одетый в одни исподние штаны (чистые, Хэйтем тоже явно в спальне побывал), тяжело плюхнулся на расстеленную постель.       — Тебе нужно поесть, — строго заметил мистер Кенуэй.       — Я лучше посплю... — Коннор поглядел почти жалобно. — Хотя бы часок. Я понимаю, отец, ты хочешь узнать все, что было...       — Да, — Хэйтем присел в кресло, в котором ныне покойная миссис Стэмптон некогда читала Коннору перед сном, и немного мягче проговорил: — Коннор, нам нужно знать, что случилось. Мы только что устроили на площади такое, что неизвестно, чем это еще обернется. Тебе принесут еды, а потом ты ляжешь спать. И будешь спать, сколько потребуется. Но рассказать надо сейчас.       — Хорошо, — Коннор подтянул под спину подушку и сел, натянув на себя покрывало. — Как обычно, сначала, да? Так вот, когда вы ушли...       В дверь постучали, и так и не начавшийся рассказ пришлось прервать. Энни не забыла и о самом первом приказе — подать обед — и на пороге появилась растерянная Дороти с подносом. Чайник, три крошечные чашки и целая тарелка умопомрачительно пахнущих сэндвичей с беконом и сыром разместились на подносе с трудом, и горничная осторожно разместила принесенное на столике перед кроватью. Ей было явно не по себе, да и молчание давило, и она, чирикнув «приятного аппетита», поспешно упорхнула.       Коннор с тоской поглядел на еду, но покорно продолжил рассказ:       — Когда вы ушли и увели Хики, я подумал, что вам будет трудно меня спасти, а я не хотел отвечать за то, чего не делал. И не стал бы делать! Мне нужно было найти способ сбежать.       — О Господи, Коннор, — простонал мистер Кенуэй.       — Вообще-то он прав, — высказался Шэй. — Я бы после таких разговоров тоже захотел сбежать, а не ждать у моря погоды.       — Так почему тогда не сбежал? — требовательно осведомился Хэйтем.       — Я подслушал разговор, — Коннор машинально потер шею и поморщился. — Разговаривали двое каких-то негодяев о том, что у кого-то третьего есть ключ. Я не знал, от чего этот ключ, но ведь у заключенных не бывает ключей, а значит, ключ мог стать... ключом к свободе.       Шэй проследил за его движениями и отметил, что после купания Коннор выглядит куда лучше. Лицо порозовело, да и отмытые от крови губы и подбородок уже не смотрелись так страшно. Руки Коннор держал поверх покрывала, на них уже не было слоя грязи и пыли, и только теперь Шэй увидел, что как минимум на одной — правой — костяшки разбиты, а это значило, что не только Коннора били, но и он тоже кому-то сумел навалять. Рука у сына была тяжелой, это Шэй знал по себе, когда однажды во время тренировки пропустил удар.       — Ключ, я так понимаю, ты стырил? — почти утвердительно произнес мистер Кормак.       Коннор поглядел сердито:       — Если бы все было так просто! Я нашел того человека, о котором говорили, но... Но ключа у него не было. По крайней мере, при себе, а в его камеру, чтобы обыскать вещи, я попасть не мог. Мне пришлось потребовать у него этот ключ.       Мистер Кенуэй втянул воздух носом и процедил:       — Так это он тебя так отделал?       — Что? — Коннор свел брови и фыркнул. — А, нет. Он вообще не умеет драться, он такой... мыслитель. Ключ отдавать он мне не хотел, и я... Отец, вот только не смотри на меня так! Я предложил ему сыграть в карты.       — Та-а-ак, — голос мистера Кенуэя не обещал ничего хорошего. — А откуда же у тебя такие умения? И потом, что ты поставил на кон? У него был ключ, а у тебя что?       — В карты... Ну, Шэй немного учил, — проворчал Коннор и отвел взгляд. Тут Шэю и самому захотелось его придушить, потому что Хэйтем раньше об этом не знал. — Но совсем немного, поэтому, когда я сыграл с Фолкнером, в первый раз он ободрал меня чуть ли не до портков. А потом сказал, что это никуда не годится, что капитан играть не умеет... И выучил! Хорошо выучил. С чужими картами, конечно, выиграть сложнее, но я был прилежным учеником.       — Конечно, это же не латынь, — ехидно бросил Хэйтем.       Коннор немедленно засопел:       — И у этого мыслителя я тоже выиграл. Ты прав, отец, поставить мне было нечего, но, я говорил, он совсем не боец, а потому я обещал, что побью любого, на кого он укажет. В тюрьме это очень ценится, потому что там вечно возникают споры, и сила — первое средство. Он подумал и согласился.       Шэй вздохнул:       — Думаю, согласился он вовсе не из-за этого, а из-за того, что, откажи он тебе, ты бы мог рассказать охране о том, что у него этот ключ есть, и ключа бы он лишился бесплатно. А так была надежда с тебя хоть что-то стрясти.       — Может быть, — хмуро согласился Коннор. — Но так или иначе, я выиграл, а потом он сказал, что ключ у него уже кто-то стянул. Я счел, что это обстоятельство освобождает меня от обязательств, потому что он тоже играл нечестно. В общем, в конце концов, ключ я украл.       Мистер Кенуэй не выдержал:       — Так почему тогда остался за решеткой? Понравилось, что ли?!       — Ключ не подошел! — отчаянно воскликнул Коннор. — И на следующий день я вернулся к этому мыслителю и попросту сказал, что если он сейчас же не объяснится, то морду я набью уже ему.       Шэй прижал руку ко лбу. Сына он теперь не видел, зато прекрасно слышал.       — Он сразу пошел на попятную. Точнее, сказал, что я все неправильно понял, и ключом надо воспользоваться иначе — подменить его у одного из охранников и воспользоваться настоящим, потому что тот все равно им никогда не пользуется.       — Но? — обреченно спросил Хэйтем.       — Но охранник охранял яму, это такое... — Коннор задумался. — Это такое отвратительное место, по сравнению с которым моя камера была чистой, светлой и удобной. А чтобы попасть в яму, надо было разозлить солдат. Я пошел и сказал ближайшей компании парней, что они... М-м... Я, наверное, не буду повторять.       — Не надо, — вклинился мистер Кенуэй. — Не знаю, что ты им сказал, но и не горю желанием узнать. Но они, видимо, разозлились?       — Еще как, — Коннор улыбнулся разбитыми губами. — Ну, после тех слов, что я сказал, уже обычно не разговаривают, а сразу бьют. И я побил шестерых. А потом еще двоих, которые зачем-то влезли. Потом меня еще немного побили солдаты. Им не понравилось, что в их дежурство — такой... инцидент. Как меня волокли в яму, я почти не помню, потому что солдаты дерутся гораздо лучше, чем те недоумки.       — Так, — Хэйтем хлопнул себя по колену. — Оказался ты в яме, подменил ключ... Так почему не сбежал?       На лицо Коннора мигом набежала тень, стирая удовлетворение от успехов, которых ему удалось достичь. Он словно вспомнил разом все, что было дальше, и гораздо медленнее проговорил:       — Я подменил ключ. И мне действительно удалось выйти, но... Я столкнулся с Хики. Он тоже был в этой чертовой тюрьме, но охранники его не задерживали. Он гулял там, как будто это его личный Брайдуэлл. У него было полно оружия, он держал меня на прицеле и...       Голос Коннора прервался, парень закашлялся, и Хэйтем сам потянулся, чтобы налить ему чаю. Коннор в два глотка выхлебал всю чашечку и, заглядывая в донце, словно там было что-то важное, мрачно закончил:       — Он не стеснялся в выражениях. Сказал, что караулил меня сам, потому что, в отличие от недоумков-охранников, знает, на что я способен. Говорил, что убьет Вашингтона, а повесят за это меня. Ну, то есть не за это, а за то, что я «участвовал» в заговоре. А еще говорил, что после моей смерти и после смерти Вашингтона ты, отец, наконец-то будешь вынужден с ним считаться.       Шэй присел в изножье кровати Коннора, безотчетно желая быть ближе, и рискнул заглянуть возлюбленному в лицо. Тот распрямился, брови сошлись в линию, а губы были крепко сжаты. Молчание затягивалось, и он наконец произнес:       — Отчасти это моя вина. Ты не можешь этого знать, Коннор, но когда ты был еще маленьким... Когда ты впервые отправился на лето в твое племя, я дал Хики поручение — присматривать за тобой. Просто для того, чтобы с тобой не случилось ничего плохого. Времена были нелегкие, твоему народу многие желали зла... Собственно, и сейчас мало что поменялось, просто вектор сменился в сторону Британии, так что большинству не до индейцев... Так вот. Так продолжалось не год и не два, а когда тебе исполнилось четырнадцать, с тобой произошло то, что заставило тебя отправиться к Ахиллесу. Ты узнал про ассасинов, захотел им стать и прислал мне довольно резкое письмо. Я вызвал Хики к себе — и выяснил, что он даже не пытается оправдаться. Просто потому, что ему было невдомек, что происходит во фронтире. Все эти годы твое племя было беззащитно, а ведь одно твое присутствие там уже увеличивало опасность в разы. Ты многих мог бы заинтересовать — сын магистра Кенуэя. И я... Проявил жесткость, сильно урезал дотации мистеру Хики. И больше никогда ему не доверял.       Коннор длинно и хрипловато вздохнул:       — Так вот почему он обвинял меня во всем... А я не понял. Он говорил о том, что это ты приказывал убить и меня, и Вашингтона, и мне нечего было на это возразить. Ведь ты не отменял приказов... За что ты тогда его?.. Ведь когда я его убил, он, наверное, уже все равно бы долго не протянул?       — Сначала закончи, — потребовал мистер Кенуэй.       Коннор пожал плечами:       — А что заканчивать? Он сказал, что не будет меня убивать, пока я не нападаю, а я не нападал, потому что это было безумие — с голыми руками против ножа и пистолета. Он позвал солдат, потом меня снова били... Уже за побег. Потом... Потом не помню. Я несколько раз приходил в себя, даже что-то ел, но у меня постоянно кружилась голова. А потом, когда полегчало, мне сказали, что меня повесят, прилюдно. Я понял, что Хики добился своего. Вы с Шэем больше не появлялись, и я решил, что вам... не удалось. Но я не винил вас. Когда-то, Шэй, ты говорил мне, что есть такие времена, когда приходится выбирать между личным и делом всей жизни. И я не ждал ни вас, ни Раксота. Подумал, что записка до Толмеджа не дошла, а дальше... Дальше вы видели.       Шэй видел, что лицо Хэйтема болезненно исказилось. И когда тот заговорил, в голосе было всё — от сочувствия до ярости.       — Коннор, неужели ты мог подумать, что я даже не попытаюсь? — мистер Кенуэй глядел горько и отчаянно. — Мне действительно не удалось решить дело официальным путем, но это не всегда удается. Что же до того, почему я убил... был готов убить Хики, то тут все просто. Когда я понял, что он действует, не ставя меня в известность; что, принимая такие решения, он ни в пенни не ставит политическую обстановку; что он... Коннор, я бы многое мог понять, но на площадь Хики пришел исключительно для того, чтобы полюбоваться. Предполагать, что туда явится Вашингтон, было нельзя, потому что если бы я не вмешался за тебя, то Вашингтону бы никто про это не доложил. А раз я вмешался, значит, не желал тебе гибели. Уж не знаю, что из этого понимал Хики, ты не дал мне с ним договорить. Но в тот момент я понял, что не могу допустить, чтобы он работал на Орден. Кому нужны соратники, которые либо не умеют рассчитывать, либо действуют откровенно во вред? Но и отпустить его я не мог. Он знал слишком много. Так что решение напрашивалось само. Я одним ударом мог добиться твоей реабилитации и устранения угрозы текущему политическому курсу. Пока Вашингтон нам нужен, потому что никто, кроме всенародно любимого главнокомандующего, не сможет удержать в узде разбегающихся солдат. Позже, надеюсь, его место займет... Впрочем, это уже лишнее.       — Черт с ней, с политикой, — выдохнул Коннор и поднял взгляд. — Спасибо. Спасибо, что не бросили меня... там. Вы не были должны это делать, я понимаю. Даже были не должны. И мне было очень страшно — понимать, что я остался один. У меня были товарищи, которых я посвятил в Братство, но я осознавал, что если они даже узнают, то не справятся. Это меня вы учили с детства, а они... Но когда я открыл глаза и увидел Раксота... А потом тебя, Шэй... До того я был готов умереть. А тогда у меня сразу появились силы. Вы все пришли. За мной.       Хэйтем вдруг пересел на кровать и заключил сына в объятия. Коннор неловко потянулся, припал к плечу отца щекой и устало прикрыл глаза.       Хэйтем склонился к растрепанной влажной макушке:       — Ассасин, — выдохнул он и горько, и ласково. — Вот за что мне все это?       Он отстранился и бережно убрал с лица Коннора длинную прядь темных волос.       — Ешь, — голос Хэйтема возвращался к привычному — слегка отстраненному и насмешливому. — Наверное, после черствого хлеба будет недурно восполнить силы.       — Черствого? — Коннор улыбнулся. — Не черствого, а с червями. Отец, Шэй... Вы спасли мне жизнь. Я думал, вы не придете. Простите. Я ошибался.       Шэй почувствовал, что горло сжимается, и чтобы прогнать это неприятное чувство, снял с подноса сэндвич и протянул Коннору:       — Ешь давай. А потом поспишь. Вид у тебя не очень, стоит отдохнуть.       — Да у тебя вид тоже не очень, Шэй, — Коннор как-то очень понимающе усмехнулся, перехватил сэндвич, впился в него зубами и заговорил уже невнятно. — А с Раксота все в порядке? Вы его видели после?       — Да что с ним будет, — недовольно отозвался Хэйтем, прижимая к себе сына за плечи. Он как будто с легким удивлением прислушивался к себе. — Прибыл мистер Патнем, а он... хоть и крайне своеобразный человек... В общем, он не склонен расстреливать всех, кто подпал под подозрение. Когда-то, когда ты убил Питкэрна, я рассчитывал именно на него, Патнема. С ним можно договориться.       — Ну и... субъект, — выразил свое отношение Шэй и тоже пересел поближе. — От него табаком разит так, что можно не курить, а просто его нюхать.       — Он грубый, — прочавкал Коннор, — но смелый... — тут он с трудом подавил икоту, потому что ел слишком быстро, и Хэйтем потянулся еще за чаем. А Коннор тем временем продолжил, все так же чавкая, потому что оторваться от сэндвича было выше его сил. — Мы с ним познакомились во время битвы у Банкер-Хилл. Он не верил в меня, но я видел, что он хороший человек, что старается не губить своих людей понапрасну. И, наверное, с ним действительно можно было договориться. Отец, я все рассказал... А теперь можно я посплю?       — Запей, — со вздохом произнес Хэйтем, глядя, как сын облизывает пальцы. — И ложись. И спи столько, сколько нужно. Если ты проснешься, а сэндвичи будут уже несвежими, просто позвони.       — Угу, — Коннор даже не поблагодарил, но прижался боком к Хэйтему, а едва тот поднялся с постели, не лег, а повернулся к мистеру Кормаку. — Шэй... Я бы хотел тебя обнять, но сил встать просто нет.       Шэй чувствовал, как в груди щемит. Он поднялся и подошел сам, крепко обнимая сына. И тот вцепился — искренне, как ребенок. Вот только сила была уже совсем не детской.       — Ребра переломаешь, — сдавленно фыркнул Шэй, обнимая в ответ.       — Ты тоже, — Коннор оттолкнулся назад, чтобы заглянуть в лицо. — Если они уже не переломаны.       — Может быть, врача? — немедленно озаботился Хэйтем.       — Не знаю, — серьезно ответил Коннор. — Мне не хочется доставлять неудобств... Но посмотрим, как будет... после того, как я посплю. Атаэнсик любит всех своих сыновей и дочерей, и когда дух обращается в сон, тело лечит себя само. Может быть, когда я проснусь, все будет иначе.       Шэй снял с тумбочки Рохвако и пихнул в руки Коннору:       — Спи.       Мистер Кенуэй дождался, пока Коннор сползет по постели вниз — и задул свечи.                            Оставив за собой наглухо закрытую дверь, Шэй почувствовал, что силы оставляют его. Все это: неделя безрезультатных усилий и колоссального напряжения, возрастающая тревога, почти бессонная ночь, страх и волнения нынешнего утра, а потом и выматывающая операция... Шэй и сам сейчас был бы не прочь плюхнуться на подушки, завернуться в одеяло и продрыхнуть часов двенадцать. Желательно на плече мистера Кенуэя.       Однако мистер Кенуэй устало резюмировал:       — Еще ничего не кончилось.       Шэй это понимал. В первую очередь надо было разобраться с Вашингтоном и с Чарльзом... Последнего мистер Кормак не видел с самого начала спасательной акции. Вроде бы был на помосте до рокового момента, а после — как испарился. Тогда Шэю было не до него, но ведь куда-то он отправился? О чем-то думал?       А кроме того, приходилось считаться и с иными силами. Бывшие Патриоты — а ныне члены Конгресса — сработали неслаженно, грубо. На фоне бунтующей армии колонистов, на фоне стремительного обесценивания денег это позволяло союзу лоялистов воспользоваться неразберихой и смятением в рядах колониальной армии. И ассасинов — Братством это все-таки назвать язык не поворачивался — тоже нужно было принимать в расчет. Конечно, рекруты Коннора обучены слишком слабо, чтобы по-настоящему сразиться с Орденом, однако ничто не мешает им устраивать диверсии. Ахиллес здесь, в Нью-Йорке, и теперь он не связан опасностью, грозящей Коннору. А тут еще и дом остался без охраны...       — Какие будут приказания, магистр? — со вздохом спросил Шэй.       Хэйтем даже шаг замедлил — до того задумался. А потом не слишком уверенно произнес:       — Я бы отправился на Ричмонд-Хилл...       — Но? — Шэй, прошедший вперед, резко остановился и повернулся. — Я бы хотел отправиться с тобой.       — Нет, — отрезал мистер Кенуэй. — Во-первых, тебя там почти никто не знает, и я считаю это... если не козырем, то удачным обстоятельством. Во-вторых, тут наверняка очень скоро начнут появляться агенты всех мастей, чтобы доложиться, как и где нам отзовется эта... выходка. Полагаю, тебе следует остаться здесь и выполнять обязанности магистра, а я пока...       — Нет, — твердо откликнулся Шэй, даже не дав договорить. — Сегодня — не обычный день. Все эти агенты будут ждать ответа — и ответа срочного. Если я останусь исполняющим обязанности магистра, я тут нарешаю, пожалуй. А еще я буду волноваться за тебя, и точно напьюсь.       Мистер Кенуэй даже с досадой прицокнул языком, но быстро взял себя в руки:       — Тогда, полагаю, нам вдвоем будет лучше остаться здесь, — решил он. — На Ричмонд-Хилл отправим... кого-нибудь, кто лучше всего подойдет для этой цели. Впрочем, это и неплохо...       — В кабинет? — позвал Шэй, но Хэйтем решительно прошел мимо двери к лестнице, на ходу поясняя:       — В столовую. Я бы тоже не отказался от чая. И потом, если визитеров горничная будет провожать в столовую, не так бросится в глаза отсутствие солдат. Разумеется, как раз сегодня я мог отправить их куда угодно, но все-таки, все-таки... Лучше поберечься, пожалуй.       — Это хорошо, — пробормотал Шэй, спускаясь по лестнице. — У меня там трубка осталась...       У мистера Кенуэя был отличный слух.       — Откроешь окно, — не терпящим возражений тоном бросил он. — А то скоро станешь, как мистер Патнем.       Однако окно уже оказалось открыто. Да и вообще в столовой ничто уже не напоминало о мрачном и тягостном раннем завтраке. Комната была отлично проветрена, на столе — ваза со свежими цветами, а трубка мистера Кормака — отлично вычищенная — дожидалась его на каминной полке. Шэй пока не чувствовал голода, а вот трубку сразу набил и разжег. И сразу почувствовал, как крепкий табак помогает одновременно и расслабиться, и собраться с силами. Кажется, он начинал понимать, почему глава Братства ассасинов, Ахиллес, без конца курил.       Хэйтем отмахнулся от первого же клуба дыма и отошел к окну — подышать. Он молчал, но молчание больше не напрягало. Оно было, может, и тревожным, но не тягостным и не мучительным. А потом мистер Кенуэй вполголоса заметил:       — Я был прав. Слышу, ворота открывают. Интересно, кто первый: Чарльз или Тёрнер?       В доме раздались шаги — и Шэй уже знал, что это не Чарльз. Походку мистера Ли он уже успел изучить, и вот эти шаги — слишком частые и как будто суетливые — Чарльзу не принадлежали.       Нескладную физиономию визитера мистер Кормак тоже сразу узнал.       Хэйтем обернулся и поглядел вопросительно:       — Приветствую вас, мистер Тёрнер. С какими новостями?       — Я на минуточку, — кивнул агент. — Можно сказать, мимо проезжал. Везу бумаги в городской совет, но это не по вашей части, магистр. С полчаса назад в Брайдуэлл прибыл мистер Патнем и о чем-то толковал с мистером Ридом за закрытой дверью. Я пытался подслушать, но мистер Патнем слишком... подозрительный, и я ничего не услышал. Зато конверт, который мне передал мистер Рид, я успешно вскрыл и запечатал. В нем — прошение об отставке, обращенное к городскому совету.       Мистер Кенуэй хмыкнул:       — Я бы прямо здесь подписал, но откуда мне знать, что в конверте? Завтра подпишу, после всех остальных уважаемых членов уважаемого совета. У мистера Рида, видимо, совесть взыграла? За то, что отправил невиновного на виселицу?       — Не могу знать, магистр, — кажется, агент позволил себе ехидные нотки в голосе. — Но мне больше верится в то, что у мистера Рида появились вполне разумные опасения за собственную задницу, сэр. Я пока еще не разобрался, как это вышло, что индеец из преступника вдруг стал героем, но вешать героев не слишком полезно для карьеры. Впрочем, сам герой как сквозь землю провалился, магистр. Но ведь вы его отыщете?       — Герои так просто не пропадают, — хмыкнул Хэйтем. — Посмотрим, для чего он сможет сгодиться. У вас будет другая задача, мистер Тёрнер. Мистер Хики, погибший сегодня на площади от рук этого «героя», работал на лоялистов. Точнее, работал с лоялистами... Вы, разумеется, понимаете. Я думаю, что это очень удачное стечение обстоятельств: лоялист-фальшивомонетчик, замышляющий заговор против Вашингтона. Полагаю, у него есть друзья, и среди них вполне могут оказаться даже такие личности, как губернатор мистер Трайон и мэр мистер Мэттьюз. И полагаю, при должном старании они наверняка окажутся закадычными друзьями. Тем более что мистер Хики, упокой Господь его душу, опровергнуть этого не сможет.       — И его друзья-фальшивомонетчики опровергнуть тоже не смогут, верно? — проницательно сверкнул глазами нескладный агент. — За последние несколько дней в городской ледник доставили нескольких таких...       — Да что вы говорите, — мистер Кенуэй приподнял бровь. — Что ж, это тоже хорошая новость. В городе будет меньше этой швали. Благодарю вас за службу, мистер Тёрнер. Как обычно, предпочитаете чек на предъявителя?..       — Предпочитаю золото, — тягостно вздохнул тот. — Простите, но бумажек и так последнее время многовато. Я постараюсь поспешить, пока дружеские связи лоялистов не ослабли.       — Тогда загляните ко мне сегодня вечером, — поразмыслив, решил мистер Кенуэй. — Я как раз успею обналичить нужные суммы. В последнее время даже члену городского совета сделать это не так легко. А вы будете готовы отчитаться. Разумеется, если раньше не случится чего-то срочного.       — Да направит нас Отец Понимания, — кивнул Тёрнер — и исчез за дверью. На Шэя он вообще никакого внимания не обратил.       — Да направит, — кивнул Хэйтем, хотя того уже и след простыл. А потом вздохнул. — Никак не пойму, знает ли он, что «индеец» и мистер Кенуэй-младший — одно лицо... Я принял его в Орден, когда уже не стало мистера Джонсона. С другой стороны, мистер Тёрнер всю жизнь трудился на своем поприще, а потому способен на компромисс. А то, что он до сих пор еще жив, хотя раньше у него не было таких покровителей, как Орден, говорит о незаурядном уме. Собственно, это стало одной из наиболее весомых причин для того, чтобы на его руке оказался перстень.       Шэй рассеянно выпустил дым и заметил:       — Но на его руке нет перстня.       — Неудивительно, — мистер Кенуэй улыбнулся. — Когда работаешь одновременно на колониальную разведку и на Орден... Разве что по вечерам можно надеть полюбоваться.       В столовую заглянула Дороти и несколько неуверенно проговорила:       — Ваш посетитель уже ушел? Очень... странный человек. Мне кажется, я ни на минуту не отвлекалась, а он как-то успел проскользнуть, пока я не видела. А теперь приехал мистер Ли. И требует «не только кофе». Мне его впустить? И что подать?       — Чего-нибудь, — вмешался Шэй. — Чаю. В горле пересохло.       — Конечно, ты бы еще махорку курил, — скривился мистер Кенуэй и продолжил язвительно. — Но «корабельный», конечно, гораздо лучше и ароматнее, чем, скажем, «тобакко каррерас»...       Мистер Кормак хмыкнул, прихватив зубами мундштук:       — Поддерживать британских производителей?       Мистер Кенуэй демонстративно отвернулся и коротко приказал:       — Что-нибудь перекусить для мистера Ли и хорошего чаю для всех.       Однако Шэй видел, что любовник тревожится. Шэй и сам тревожился, поскольку даже представить себе не мог, что именно скажет Чарльз. Правда, требование — вполне дружеское — обнадеживало. Да и поутру мистер Ли не озаботился тем, чтобы дожидаться дозволения горничной пройти. Так что от этого было хоть немного, но полегче.       Чарльз зашел в столовую, на ходу одергивая плащ, и сходу ляпнул:       — Хэйтем, хоть одно слово по поводу пыльного плаща — и я буду тебе докладываться исключительно как магистру.       Мистер Кенуэй слегка улыбнулся и поинтересовался:       — А почему плащ пыльный?       Шэй не выдержал, фыркнул, едва не подавился дымом, но смех сдержать не сумел. Чарльз повернулся к нему и возмущенно высказался:       — Кормак, хоть ты ему скажи! Потому что удирал с этой чертовой площади чуть ли не огородами! Я! Генерал колониальной армии, правая рука главнокомандующего Вашингтона! Член великого Ордена!       Хэйтем сжал губы, но Шэй видел, что тот прячет улыбку. А Чарльз шумно выдохнул и язвительно поинтересовался:       — Мне здесь хотя бы кофе нальют? А то у меня, кроме полутора чашечек вашего кофе, со вчера ни крошки в животе не было.       — Разумеется, мистер Ли, — кивнул мистер Кенуэй. — Вы просили «не только кофе», и вам, генералу колониальной армии, правой руке главнокомандующего и члену великого Ордена, сейчас подадут ланч и чаю.       Чарльз шмыгнул носом и без приглашения уселся. А потом и проговорил еще язвительней:       — Вообще-то я имел в виду что-то покрепче.       — Полдень, — парировал мистер Кенуэй. — Употреблять спиртное до пяти — моветон.       — Вешать ассасинов на голодный желудок — тоже не признак хорошего тона, — откликнулся мистер Ли. — Но поскольку у меня был приказ дорогого главнокомандующего и твой, уважаемый магистр, выбора у меня не было.       — Я тоже это регулярно слышу, — задумчиво пробормотал Шэй. — Что моветон, признак дурного тона...       — А с тобой я поговорю позже, — буркнул Хэйтем и обратился к мистеру Ли. — Ну, раз уж ты пришел обвинять, что тебе что-то не подали, то, полагаю, ничего слишком важного?       Чарльз сцепил руки перед собой и устало покачал головой:       — Не знаю. Вашингтона я сплавил в Филадельфию. Как ты велел, тайно. Снарядили бриг, флагов этих звездчатых не вешали — во избежание. Патнем вернулся — и за голову схватился. Но у меня был заверенный рукой Вашингтона приказ, так что с меня никакого спросу.       — А что собирается делать Вашингтон в Филадельфии? — осведомился мистер Кенуэй. — Видно, у него там страшно важные дела, пока британский флот на пути в Нью-Йорк?       Чарльз посмотрел хмуро и даже почти печально:       — Честно говоря, я не очень вслушивался. Вашингтона озарила какая-то очередная гениальная идея, а мне после всего сегодняшнего... — он вытянул руки вперед, и стало видно, что пальцы его трясутся, как у портового пьяницы. — Мне только его идей не хватало. Понимаю, магистр, мне следовало бы более внимательно относиться к своим обязанностям, но я тоже человек все-таки, а не только генерал и тамплиер.       Мистер Кенуэй примирительно вскинул руку — и в этот момент дверь распахнулась. Горничная проскользнула в столовую с подносом, на котором исходил паром омлет с беконом и большой чайник.       — Минуту, Дороти, — остановил ее Хэйтем, хотя та уже спешила ускользнуть. — Будьте добры еще хорошего виски и стаканы для гостя и нас с мистером Кормаком. И если придет кто-то еще, пусть подождет в гостиной.       Девушка кивнула, и Шэй глянул на любовника с признательностью. Не то чтобы хотелось выпить... Хотя, черт с ним! Хотелось. И очень.       Мистер Кенуэй обратился ко всем:       — Нам, наверное, всем сейчас не помешает.       Капитан Кормак сразу вспомнил, когда в прошлый раз пил крепкое на голодный желудок — когда «Морриган» и «Аквила» пытались оторваться от погони, возвращаясь из форта Тикондерога. Сейчас Коннор тоже был рядом... Спал в обнимку с Рохвако на втором этаже. Шэй внимательно взглянул на Чарльза — заметил ли он, что хозяева дома, в отличие от утренней встречи, улыбаются и даже шутят? Но даже если и заметил, то виду не подавал — сразу же занялся принесенным омлетом.       Бутылка с виски оказалась из дорогих, но Шэй мало обращал на это внимания, когда махнул полстакана — и наконец-то почувствовал, как расслабляются мышцы. Плечи, лопатки... Даже челюсти. Хэйтем пил куда осмотрительней, но и ему виски явно пошел на пользу — скулы порозовели, а в запавших глазах появился блеск. Чарльз громко выдохнул и в качестве закуски пальцами выхватил кусок бекона из омлета. И уже достаточно ровно проговорил:       — Вот уж никак не ожидал, что меня — и палачом! Я до последнего не знал. Смотрю, палача нет и нет... Справился у капитана отряда, который вашего волчонка доставил, мол, когда, где? А он мне — извольте радоваться, почетная обязанность поручена вам, а вы что, не знали? Ну, капитан этот таких выражений, какими я его полил, точно не знал. А куда денешься-то, когда этого уже притащили?.. А я еще и должен всем — и тебе, и Вашингтону, я же вроде как его доверенный. Помню, подумал еще тогда, что если парня спасут, то я себе смертный приговор подписываю. Но приказ выполнил — болтал и болтал, этому у Джорджа учишься быстро.       — Ты хорошо держался, — заметил мистер Кенуэй.       — А я тебя не видел, — мистер Ли, не спрашивая, налил себе еще и выпил так же, залпом. — Зато видел этих, в капюшонах. Ужас, до чего незаметные. Особенно один, на балконе. Судя по субтильности — девочка. С луком девочка. И ведь я отлично понимал, что в веревку она не попадет. А вот в меня — может. А потом мне пришлось... Секунды две ничего не происходило, и я уж думал, что все там и кончится. А потом кто-то из толпы, видимо, нож метнул. Стрелой бы никто перебить не сумел, а выстрел было бы слышно. Парень ваш рухнул, а я подумал, что кто бы его ни вытаскивал, я — точно крайний. Капитана из седла выкинул и уехал. Это хоть все не зря было? Парень-то выжил?       Повисло молчание. Шэй не смел подставить возлюбленного, хотя сам чувствовал себя... неблагодарным скотом. Мистер Ли — тот самый Ли, которого мистер Кормак в начале знакомства на дух не выносил, и к которому даже ревновал — спрашивал искренне. И ведь ему действительно было бы безопаснее позаботиться о том, что Коннор уже никогда не смог доставить неприятностей. А вместо этого...       И тут мистер Кенуэй решился. Он приложился к стакану и глухо произнес:       — На площади действительно были ассасины. Даже Ахиллес прибыл. Так что да, Коннор выжил. И спасибо, что выкинул капитана из седла. Я тогда не понимал, почему солдаты так... нестройно действуют. Ты его не...       — Приложил хорошенько, — объяснил мистер Ли. — Думаю, очухается.       — Значит, у них просто не было приказа, — так же глухо закончил Хэйтем.       Мистер Ли удивительно довольно откинулся на спинку стула, со вкусом закурил — уже даже не извинялся — и так же прочувствованно произнес:       — Я за парня даже по-своему рад. Одно дело — умереть в бою или просто от руки врага, и совсем другое — так, посреди площади, с мешком на голове. Если вдруг кто-то из вас с ним увидится... ну, вдруг?.. вы уж передайте, что стать ему палачом я не хотел совершенно. Может, и так себе из меня офицер, но я тамплиер, а не штатный вешатель.       Хэйтем пожал плечами:       — Вполне возможно, что и встретимся еще с ним. Не верю, что он перестанет мешаться у нас под ногами.       — Это верно, — признал мистер Ли. — Надеюсь, с ним встретитесь вы, а не я. А мне пора бы в резиденцию главнокомандующего. Патнем куда-то удрал, Толмедж тоже, один Уорд остался, но у него опять обострилась язва. Я к вам пришлю посыльного, если что узнаю. Кормак, Гисту передавай мои самые искренние извинения — мы собирались вместе выпить, но из-за этой войны в этот раз не получится. Я к нему загляну, как только время будет. А тебе, Хэйтем, неплохо бы отдохнуть. Уж несколько часов я пригляжу, о заговорщиках все сведения на Ричмонд-Хилл потянутся. А уж там Толмедж не открутится. Куда он денется, когда Вашингтон в отъезде, Уорд пьет щелочную воду, а следующий по старшинству — я?       С этими словами Чарльз допил стакан с виски, довольно крякнул, отер усы и «кавалерийской походкой» отправился к выходу. Ему тоже заметно полегчало.       Мистер Кенуэй вздохнул, когда остался с Шэем наедине:       — Полагаю, Чарльз догадывается, что наша роль в сегодняшних событиях не столь ничтожна, как мы стремимся это показать.       — Он прав, — вздохнул в ответ Шэй. — А еще он прав в том, что тебе стоит отдохнуть. Вашингтон уехал, колонисты при деле, за Толмеджем Чарльз приглядит. Можем предупредить Галлиани, чтобы всем отвечал, что нас нет дома. Он сегодня очень неплохо себя проявил. А что? В окнах темно, солдат нет, магистр куда-то уехал... Идем, Хэйтем. Чтобы что-то делать, нужны силы.       — С такими темпами придется мистера Галлиани в Орден зачислять, — буркнул мистер Кенуэй, однако, как ни странно, не возразил.       Пока Шэй выбивал трубку в камин, Хэйтем успел, очевидно, раздать указания — Шэй слышал его негромкий, но властный голос где-то в доме поблизости. Наконец мистер Кенуэй заглянул за дверь и предельно вежливо уточнил:       — Мистер Кормак, вы идете или вам письменное приглашение нужно?       — В постель? — Шэй сделал вид, что оживился. — Нет, обычно мне довольно намека. А сейчас я просто чувствую себя развалиной и все делаю медленнее раза в три. Уже иду.       — Только спать, — веско припечатал Хэйтем.       — Не только, — сразу возмутился Шэй, а на готовые сорваться с губ любовника возражения продемонстрировал бутылку. — Еще выпью немного, а то и заснуть не получится.       — Это... допустимо, — окончательно сдал позиции мистер Кенуэй.       Наверх поднимались едва ли не с той же скоростью, что и Коннор. Шэй чувствовал близкий отдых, а от этого остатки сил утекали, как вода сквозь пальцы. Теперь он уже почти удивлялся тому, как выдерживал все эти дни, а в особенности — последние часы.       В спальне было темно и тихо, но Шэя грела мысль, что буквально в нескольких ярдах, за стенкой, спит Коннор. И это оказало благотворное действие на волю и выдержку — Шэй даже счел нужным раздеться. Поставил бутылку на столик, с грохотом сбросил оружие прямо на пол, а следом отправил и сюртук, и сапоги, и портки — и только теперь выяснил, что собираясь поутру, портки нацепил домашние...       Хэйтем — уже в исподнем — со стоном опустился на постель и на локте подтянулся над подушками. Шэй поспешно плюхнулся рядом, но уже успел вновь завладеть бутылкой, в которой от резких движений булькал и гулко плескался виски. И лишь устроившись удобнее, мистер Кормак приложился к горлышку и тяжело выдохнул:       — Мы это сделали, Хэйтем. Но я... невольно думаю, что дальше? Мне не хотелось даже оставаться в одиночестве, потому что эти мысли никуда не уходят. Уже сейчас конфликт интересов довел Коннора до виселицы. Что будет, когда британцы все-таки придут? Что будет, когда я буду вынужден вернуться во Францию?       Мистер Кенуэй подтолкнул его пяткой, отвоевал себе чуть больше места и неожиданно отобрал бутылку. А когда отхлебнул, приложил запястье к заслезившемуся глазу и вдруг усмехнулся:       — Ты говоришь так, как обычно говорю я. Но... Не тяни руки, сейчас отдам... Но как раз теперь нам должно стать спокойнее. Потому как, что любопытно, конфликта интересов у нас с Коннором практически не наблюдается. А если он и есть, то больше завязан на разнице в возрасте и опыте, а не на идеологических воззрениях. В наших интересах освободиться от власти Короны, но мы-то с тобой понимаем, что нельзя этого сделать разом — просто потому, что колонисты даже сами себя обеспечить не могут, а кроме того, без разумной иерархии все очень быстро передерутся между собой: бывшие англичане с бывшими ирландцами, а бывшие французы — с индейцами. Но Коннор судит проще. Во-первых, по его понятиям, выжить можно и в племени, где одни мокасины на весь год, а еще потому, что ему все надо здесь и сейчас.       — Даже если так, — Шэй улучил момент и вновь завладел виски. — Он может вести народ к свободе, мы можем вести тот же народ к грамотному управлению — и даже одно не будет противоречить другому... Но в этот раз все пошло кувырком не потому что кто-то хотел свободы, а кто-то справедливости. А почему?..       Хэйтем поглядел ему прямо в глаза, и Шэй едва не поперхнулся, поймав этот взгляд — глубокий и серьезный, но ласковый и утешающий.       — Потому что мистер Томас Хики и не был тамплиером в полном смысле этого слова, — Хэйтем коснулся руки любовника сухими теплыми пальцами и печально улыбнулся. — И врагом мистеру Хики был не ассасин, а тот мальчишка, который доставил ему неприятностей и лишил денег, не больше. Это, — Хэйтем потянулся к тумбе со своей стороны кровати и приподнял с нее два залитых кровью старых листа бумаги, — не больше, чем предлог. А настоящая причина гораздо проще. Ты, наверное, не слышал, что говорил Хики? Ему не нужны были ни справедливость, ни свобода. Только деньги и те блага, на которые бы Томасу хватило фантазии. Даже не могу представить, что бы это было. Наверное, комнаты с сафьяном и позолотой; дорогие женщины, которые на него бы и не посмотрели; возможность играть на крупные суммы и вызывать уважение тех, чья верность не стоит и пенни. Я избавился от дурного союзника, Коннор — от врага, но мистер Хики теперь сможет единственный, пожалуй, раз послужить настоящим целям Ордена. При жизни ему это не удалось, но возможно, удастся после смерти. Я не обещаю, что все будет хорошо, Шэй... Но шансов на это и у Коннора, и у нас гораздо больше, чем было вчера. Хватит пить, ложись лучше, пока зову.       Шэй послушно отставил бутылку и подполз к возлюбленному, по привычке устраиваясь на его плече. И уже почти погрузился в дремоту, вызванную усталостью и успокаивающими словами, как вдруг услышал:       — А теперь скажи мне, зачем ты учил сына в карты играть? Думал, я забуду?       Но мистер Кормак только вяло отмахнулся, запутавшись в покрывале:       — Ему полезно. А то в самом деле... Внук Эдварда Кенуэя — и не умеет играть в карты? Позор.       Тяжелая рука неласково потеребила за хвост, но все-таки последним ощущением перед тем, как Шэй провалился в сон, было не это — а то, что Хэйтем бережно распустил ленту на волосах. И от этого тоже стало много легче.