***
Боромир поднял глаза от книги, почувствовав чье-то присутствие, хоть и не услышал никакого звука. Он сидел на одной из веранд дворца Элронда, которую вокруг окружали большие деревья с пышной кроной, скрывая её от чужих глаз. Этим она и приглянулась Боромиру, желающему в тишине и уединении подумать о услышанном на Совете. Перед ним, словно из ниоткуда, возникла маленькая фигура. Гондорец чуть было не схватил меч с пояса, удивленным внезапным появление незнакомца, но вовремя понял, что опасность здесь ему не может угрожать, да и меч по этой же причине остался в его покоях. — Ой! Ты так тихо сидишь, что я тебя и не заметил! — Незнакомец тоже на мгновение испугался, но почти сразу принялся без застенчивости рассматривать человека перед ним. — А сам так тихо идешь, что и мимо дракона бы прошмыгнул, — Боромир сам с любопытством смотрел на него. Судя по всему это был хоббит: и ростом, и сложением он походил на Фродо и Бильбо, с которыми мужчина уже успел познакомиться. Он знал, что из народа хоббитов в Ривенделле остановились ещё трое, друзья Фродо, и это видимо был один из них. Совсем юный на лицо, пониже и поменьше других своих сородичей, но зато с роскошной копной золотых кудрявых волос. Глаза молодого хоббита задорно блеснули. — Про дракона это ты верно подметил! Спроси об этом Бильбо, и он тебе начнет рассказывать, не отвяжешься. Его потому и позвали тогда в приключение, ведь бесшумно ходить наш хоббитский талант. Боромир не смог сдержать улыбки. Забавный народ хоббиты! Ты им слово, а они тебе десять. С возрастом правда почтительности у них побольше становиться, если судить по Бильбо с его племянником. — Но и на твою долю уже выпало путешествие. Ты ведь один из спутников Фродо? — Боромиру было действительно интересно побольше узнать о хоббитах, и в особенности о Хранителе Кольца. Невольно мелькнула мысль: если все хоббиты так хорошо беззвучно ходят, насколько будет тяжело одному украсть что-то у другого? Не поняв даже, с чего вдруг мелькнула такая идея, гондорец дал ей так же быстро ускользнуть, как и возникнуть. — Ага, он самый, друг его и родственник. Только если пущусь о нашей с ним родословной говорить, так мы тут до завтра просидим, а ужин пропустить бы не хотелось, — Боромир не сдержал добродушного смешка, — Ой, даже не представился, где же мои манеры. Перегрин Крол, к вашим услугам, — Юноша чуть поклонился, — но лучше просто Пин, ни к чему простому хоббиту такие формальности. Он все так же открыто лучисто улыбался, словно знали они друг друга уже очень давно. Боромиру было так это непривычно, но вместе с тем грело душу. Никогда прежде ему не было так спокойно при разговоре с чужим человеком. Пин не чувствовался как чужой. — Я Боромир, сын Денетора, наместника Гондора и его военачальник. — Гондор это же так далеко! — Сто десять дней провел я в пути, и только сегодня прибыл. Выражение лица хоббита на мгновение изменилось, по нему скользнула некая тень смущения. — Простите меня великодушно, господин. Вы важный человек, устали после дальней дороги, а тут всякие хоббиты не могут свой язык придержать за зубами. Не смею вас больше отвлекать, — хоббит опять немного поклонился и собирался уйти, но гондорец не дал ему этого сделать. — Подожди, — Боромир мягко позвал его, — с дальней дороги нет ничего приятней непринужденной беседы. Давно у меня не было такого приятного собеседника, как ты, Пин. Мужчина предложил хоббиту сесть рядом с ним на скамью, под сенью большого дерева. Его листья были почти такого же золотого цвета, как и волосы Пина. Юноша снова довольно улыбаясь, уселся рядом, подтянув покрытые такой же золотистой кудрявой шерсткой ноги к груди и принялся снова что-то говорить. Было в нем что-то такое, что сразу же приглянулось Боромиру. Его мелодичный голос звучал так знакомо, действовал так успокаивающе, что забывались насущные тревоги, даря долгожданное и почти потерянное чувство спокойствия. Под мягкий шелест листьев над ними проговорили они не один час, и на следующий день, и много дней после этого. Боромир был рад узнать, что Пин будет частью Братства Кольца, хоть и кольнуло сердце предчувствием беды.***
День выдался туманный и мрачный. Уже две недели были Хранители в пути, почти подобравшись к отрогам Мглистых гор. Становилось все холоднее, и даже плотные плащи и куртки, данные Элрондом, не спасали от постоянного влажного холодного тумана. Боромир прошелся вокруг их маленького лагеря, укромно спрятанного между небольших скал и кустов. Маленький костерок почти погас, поддерживать его в такую погоду было не так и просто, а большой костер мог бы привлечь к их отряду лишнее внимание. Дежурство гондорца заканчивалось, и предстояло разбудить гнома, который и разведет огонь снова, если пожелает. Боромир подошел к спящим товарищам. Хоббиты, как обычно, спали рядышком, свернувшись колачиком; рядом с ними, на случай опасности, чутко спал Арагорн, завернувшись в плащ; чуть поодаль спал Гендальф, лишь полуприкрыв веки; Леголас вроде и спал, а вроде и нет, устремив свой взор к небу, забывшись эльфийскими грезами; Гимли спал, тихонько похрапывая. — Гимли, — Боромир немного потряс гнома за плечо, — твоя очередь, просыпайся. Гном сразу проснулся, осмотрелся вокруг на предмет опасностей, но обстановка совсем не изменилась. Отпустив человека спать, он сам, бурча что-то себе под нос, прошел к костру. Боромир лег рядом с хоббитами и завернул плащ поплотнее. Усталость давила на него, но сон не шел. Смутная, неразличимая тревога сковывала и не давала расслабиться. Было неестественно тихо, влажный воздух пробирал до костей, а смотря на голые ноги хоббитов, которые не носили обуви, становилось ещё холоднее. Словно почувствовав на себе взгляд человека, один из хоббитов, который был к нему ближе всего, развернулся и разлепил глаза. — Спи, ещё рано, — шепнул ему Боромир. Его голос потонул в молочном тумане вокруг, и только Пин, ведь это был именно он, различил слова. Они лежали лицом к друг другу на серой пожухлой траве. Создавалось ощущение, что они совсем одни, но это одиночество не пугало. Пин внимательно всматривался в лицо гондорца, словно пытаясь разгадать какую-то загадку. Его глаза чуть блестели в тусклом свете. — Очень холодно, — тихо произнес он. Боромир, даже не думая, распахнул плащ, предлагая хоббиту согреться в обнимку. Тот сразу пододвинулся ближе и прижался к человеку. Когда голова Пина прижалось к его груди Боромиру стало уютно и спокойно, а глаза начали смыкаться. Гондорец поплотнее запахнул их плащи, крепче обнимая хоббита. Его волосы чуть щекотали мужчине подбородок, но это не раздражало, а наоборот, приятно успокаивало. От золотых прядей, как ни странно, пахло сладким цветочным медом, а ещё крепким табаком. Хоть в покоях Минас-Тирита никогда так не пахло, Боромиру вспомнился родной дом, и воспоминания увлекли его в сон. Сначала ему снилось как он сам, маленький, спал вот так, прижавшись, рядом с мамой, а потом, после её смерти, как спали они в обнимку с Фарамиром. В самом конце, когда сон уже почти не различить, ему почему-то привиделся их разговор с братом об Избраннике Судьбы, о связи двух людей. Сквозь сон захотелось приложить руку к метке, но в том месте к груди прижималась голова хоббита, и Боромир только скользнул пальцами по кудрявым прядям.***
В Лориэне каждый из Хранителей впервые за долгое время почувствовал себя в безопасности. Отдыхая после долгого и опасного пути, оправляясь после потери дорогого друга, набираясь сил для дальнейшей дороги каждый находил себе место, гуляя по прекрасному лесу. Особенно задумчив был Арагорн, но думы его были о чем-то прекрасном и далеком, озаряя его лицо светлой надеждой. Остальные Хранители смутно угадывали его мысли, но никто не хотел прерывать их. Лишь Пин, смотря на Арагорна, чувствовал внутри печальную пустоту, отзвук каких-то чувств, которых он не мог понять. Однажды вечером, когда на небе сквозь кроны листьев можно было увидеть яркие звезды, Пин решился расспросить Бродяжника. — В этом месте я обручился со своей возлюбленной, и здесь я чувствую, что ничто не способно будет меня разлучить с ней, как если бы Судьба связала нас, — отвечал Арагорн, несколько обеспокоенный печальным видом хоббита — Может судьба и связала вас, — задумчиво проговорил Пин. Сердце его странно вздрогнуло при мысли, что может он и сам однажды свяжет с кем-то свою судьбу. Арагорн мягко улыбнулся. — У эльфов есть легенда, что раньше, в древние времена, бывало так, что сама Судьба связывала двух людей, которым было уготовано прожить жизнь вместе. На их телах возникали парные метки в виде звезд — они помогали отыскать своего Спутника Судьбы. Узнать его, кем бы он не был. У меня такой нет, но меня это не печалит, а только дает надежду, что я сам властен над своей судьбой. — А если Связанные Судьбой никогда не встретятся? — Поинтересовался хоббит, стараясь побороть внезапно возникшее волнение. — Обязательно встретятся. Судьба связывает их, и они делят одну жизнь на двоих. Хотя скорее, каждый в равной степени отдает свою жизнь другому; как если бы две реки встретились и образовали одну. Но это лишь легенда, и я сам не знаю, как это могло бы быть. Среди тех, кого я знаю, не было Связанных. Пин вздохнул, прислушиваясь к своим ощущениям, а пальцы сами собой коснулись груди, в том месте, где под рубашкой было родимое пятно. Оно было у него с рождения, а не появилось волшебным образом, но все же Пин почувствовал себя спокойнее. Арагорн ласково приобнял хоббита за плечо. — Однажды ты встретишь того, ради кого будешь готов изменить судьбу, но надеюсь, делать тебе этого не придется, ведь это нелегко дается.***
Орки окружили их, но рубить мечами отчего-то не спешили, а только пытались схватить и выбить оружие. Мэри и Пин ясно понимали, что против оравы орков шансов у них никаких нет, но сдаваться так просто не собирались, а руки как будто сами вспомнили те приемы меча, которыми их учил Арагорн с Боромиром. Хоть хоббитам удалось отрубить несколько смуглых кривых рук, орки совсем озверели и бросились на противников. Вдруг зычный звук рога разорвал воздух, заглушая вопли орков, которые на мгновение замерли в страхе. На поляне появился Боромир с мечом, сразу пустив его в ход, заливая густой темной кровью землю под ногами. Гондорец бросил короткий взгляд на хоббитов, убеждаясь, что те в порядке. Те готовы были и дальше биться, звук рога вдохнул в них сил и уверенности, но силы были слишком неравны. К ногам гондорца падали тела поверженных врагов, но на месте одного убитого возникали двое новых, и даже рев рога больше не пугал их. Союзники словно не слышали этого яростного призыва, лишь только больше набежало неприятелей. Одна за другой воздух прорезали черные стрелы, и хоббиты в ужасе смотрели, как они вонзаются в тело гондорца. Пин не мог заставить себя вздохнуть, словно его собственную, а не Боромира, грудь поразили орочьи стрелы. Хотелось закричать изо всех сил, броситься на орков, саму встать на защиту гондорца, но хоббит не мог и пальцем пошевелить от сковавшего его ужаса. Рог Боромира больше не звучал — орки раскололи его пополам. Очередная стрела со свистом поразила Боромира, он тяжело опустился на колени. Орки больше не получали отпора и с воем бросились на хоббитов. Видя израненного, но ещё живого Боромира, в Пине поднялась невероятно сильная волна чувств и он сам кинулся навстречу врагам, понимая, что это тщетный поступок, но он будет убивать и умирать за этого человека. Сопротивление было совсем недолгим, орки быстро выбили оружие из рук хоббита и схватили, оттаскивая прочь от места битвы. Пин бессильно обмяк в руках орков, глаза его затуманили слезы, ледяное отчаяние затопило его душу. Неужели он больше никогда не увидит гондорского воина, и даже не погибнет с ним рядом, сражаясь к плечом к плечу? Пин горячо и коротко взмолился, крепко зажмурившись. “Судьба, если ты меня связала с этим человеком, так пусть моя жизнь станет вдвое короче, но его вдвое длиннее!” Он распахнул глаза, но фигура Боромира все также осталась на земле, его тело усеивали стрелы. Пин почувствовал, как грудь пронзила резкая боль, а потом в глаза потемнело и хоббит провалился в темноту.***
— Боромир! Боромир! Арагорн со всех ног мчался на звук рога, но вскоре он оборвался; немного позже, удаляясь в сторону, стихли и крики. Сердце Арагорна в который раз за этот день сковала тревога. Однако она не отступила, когда он нашел своего товарища. Боромир сидел, прислонившись к дереву, словно отдыхал, но из его тела торчало множество черных стрел, грудь заливала кровью. Вокруг на земле валялись изрубленные им трупы орков. Арагорн опустился рядом с гондорцем на колени, и быстро оглядел его, убеждаясь, что ран слишком много и надежды нет. Наклонившись ближе к все ещё дышащему Боромиру Арагорн хотел позвать его и в последний раз заговорить с ним, спросить о случившейся здесь битве, но случайно задел рукой одну из стрел в его теле. К его удивлению стрела легко выскользнула — на древке не было наконечника. В смешанных чувствах он взял другую, и та без усилий поддалась, тоже оказавшись без наконечника. Невиданным образом стрелы, настишие Боромира, пронзили только его одежду. Как же они это сделали без наконечников, и откуда кровь? спрашивал себя Арагорн. Распахнув одежду воина он убедился, что кольчуга цела, а на открытом участке кожи немного ниже ключиц нет ран, только чуть светлеет родимое пятно в виде звезды. На поляну спустились Леголас с Гимли и поспешили к товарищам. Возникнув за спиной Арагорна они увидели Боромира, поражаясь не меньше своего предводителя. Вдруг Леголас коротко воскликнул: — Я узнаю эту метку, я видел её прежде!.. Но закончить он не успел, поскольку Боромир глубоко вздохнул и распахнул глаза. — Что с хоббитами? Где Пин? — Сразу же на одном дыхании спросил он. Арагорн осмотрел их стоянку: двух мешков, Фродо и Сэма, не хватало, и не хватало одной лодки. Становилось ясно, что Хранитель Кольца решил в одиночестве отправить в Мордор, а его верный слуга увязался за ним. Арагорн рассказал о своих выводах товарищам, тяжело вздохнув. — Что же ты предлагаешь делать? — Спросил Леголас, — Пуститься вслед за Фродо? — Или пустится в погоню за орками, надеясь что наши друзья ещё живы? — проговорил Гимли. Арагорн чувствовал, что он больше не в силах помогать Фродо с его задачей, но в силах побороться за плененных орками хоббитов. Раньше него заговорил Боромир. — Я уверен, что они ещё живы, по крайней мере Пин, я чувствую это, — он посмотрел прямо на Арагорна взглядом своих ясных серых глаз, — Арагорн, ты наш предводитель, но даже если ты прикажешь нам следовать за Хранителем Кольца, чтобы и дальше охранять его по пути в Мордор, я ослушаюсь. Судьба связала меня с Пином, и хоть в одиночку, но я отправлюсь вслед за ним, чтобы спасти или погибнуть пытаясь. — Друг мой, — Арагорн положил ему руку на плечо, — тебе не придется делать этого в одиночку. Сердце указывает мне твердо: я больше не в ответе за судьбу Фродо. Но мы поборемся за наших схваченных товарищей. Благодарная улыбка появилась на лице Боромира.***
Хоббиты сидели рядом, медленно жуя раскрошенные путлибы, совершенно не обращая внимания на жестокую битву людей с орками буквально в нескольких десятков метров от них. Ночь выдалась темная, уставшие беглецы могли спокойно передохнуть после пережитых мучений. Пин глубоко вдохнул прохладный воздух — ветер приносил глубокий лесной запах Фангорна, дым костров конников, унося прочь орочью вонь. Впервые после их плена хоббит был в силах подумать о том, что случилось во время битвы у Андуина. Хоть он не увидел ясного доказательства их с Боромиром связи, он чувствовал, что гондорец не погиб. Те неясные чувства, которые возникли и развивались с того момента, как они познакомились в Ривенделле, теперь стали понятнее. Установившиеся почти сразу доверие, привязанность было простым следствием того, что Судьба уже выбрала их друг для друга. Не смотря на предрешенность обидно за это не было, ведь они так долго не подозревали об этом, по крайней мере он сам, и сами, шаг за шагом, сблизились. Пин приложил руку к груди, пытаясь нащупать ту самую связь. — Пин, здорово ты нас вытащил! Я-то думал, тебя сильно ранили, ведь когда нас орки схватили, у тебя вдруг раз — огромное пятно крови на груди. Потом краем уха слышал, как орки между собой ругались, что пленников трогать запрещалось, а тут такое, головой кто-то поплатился. Но ты-то вон, жив-живехонек! — Перекусив эльфийского хлеба к Мэри, который и сам получил рану на голове, возвращались сил и радость в голосе. — Ох, Мэри, я сам не поверил сначала, да только оказывается, что на мою долю ещё одна легенда выпала и явью стала. Только давай сначала уберемся от битвы подальше, а то, чего доброго, нас опять сцапают. Сначала ползком, а потом и на своих двоих, хоббиты уходили все дальше от холма, все ближе к массиву леса. Пин пересказал другу легенду, услышанную от Арагорна, и то, что случилось с ним во время сражения Боромира с орками, а также все остальное, произошедшее пока они были у орков в плену: про трюк с завязанными руками и оставленный для товарищей след. — Надо же, Связанные Судьбы! А то я гадал, как это ты так запросто дружбу завязал с суровым гондорским воином, — усмехнулся Мэри. Пин почувствовал, как немного краснеют его уши. Вот как со стороны все просто и понятно выглядело. Светало. Позади них небо окрашивалось нежными предрассветными цветами, а ночная тьма словно уходила в дремучие глубины леса. Приятели подошли к опушке, вокруг поднимались огромные, заросшие мхом, деревья. Пин обернулся к равнине. Доносилось ржание коней и звучные голоса охотничьих рогов — конники готовились к решающему бою с орками. Хоть сердце Пина покалывало и призывало остаться, дождаться гондорца, который непременно следовал за ним, неся над сердцем ту же звезду, что и он, но это было слишком опасно. Мэри тепло похлопал Пина за плечо. — Раз уж вы связанны, то он обязательно тебя разыщет, даже в чаще Фангорна! Пин улыбнулся и уверенно кивнул Мэри. Он точно вновь встретиться с Боромиром, иначе и быть не могло, не теперь.***
Чем ближе конники подъезжали к Изенгарду, тем задумчивей и встревожанней выглядел Боромир. Его не покидало смутное ощущение, что именно здесь он вновь встретиться с Пином, не зря Гендальф на это намекал. Но что же он скажет своему хоббиту? Десять дней всего прошло с их расставания, но тянулись они словно целая жизнь. Теперь ведь по-другому и не будет — осознав Связь они больше не смогут жить без друг друга. С одной стороны хотелось сразу рассказать все, что накопилось на душе, открыть бушующие чувства, а с другой, ни одни слова ни на одном языке не смогли бы описать ту нежность, ту ласку и тепло, которое мужчина испытывал к хоббиту. А если для Пина это большое потрясение, и он совсем не готов вдруг, лишь по велению Судьбы, разделить с человеком жизнь? Горько было Боромиру думать об этом, но знать наверняка чувства хоббита он не мог. Подъехав к воротам, точнее тому, что прежде было воротами, а теперь представляло груду булыжников, отряд конунга увидел там пару юношей, только в половину человеческого роста. Гэндальфу и его спутникам они были прекрасно знакомы: Мэри курил трубку, а Пин задремал, пригревшись на солнышке. Боромир почувствовал, как в груди разливается облегчение и тепло при виде хоббитов, но нужные слова все не приходили в голову, благо Мэри для начала завел речь с конунгом, словно не замечая своих товарищей. Проснувшись, Пин сразу почувствовал взгляд гондорца и посмотрел в ответ, но не заговорил, только глаза блестели искорками радости. Боромир вслушивался в задорный голос хоббита, пока тот говорил с конунгом, невольно представляя, что же скажет он ему самому. Волнение ушло, осталось только трепещущие радостное предвкушение, ведь чтобы они не сказали друг другу, это будут искренние слова от самого сердца. Когда Гэндальф с конунгом и его дружиной отправились на поиски Древня, Боромир ощутил на себе вопросительно-хитрый взгляд Арагорна; с похожим выражением на лице смотрел на Пина Мэри. Боромир спешился и прошел к камням, на которых расположились хоббиты. Он замер, вдруг поняв, что не утренний свет играет бликами на золотых волосах Пина, а серебрятся седые пряди. В горле кольнуло. Каждый из них был готов отдать свою жизнь за другого, только в конце отдали лишь по половине. — Неужели не узнал меня? — Шутливо спрашивает Пин, еле сдерживая звенящую радость в голосе, и ерошит свои кудрявые волосы. — Слишком долго я не мог тебя узнать, но не теперь, — Боромир не успевает закончить, поскольку хоббит соскакивает с развалин прямо в раскрытые гондорцем обьятья. Пин крепко обнимает мужчину, прижимаясь к родному плечу. Боромир прижимается лицом к золотисто-серебристой макушке, глубоко вдыхая знакомый сладкий запах цветочного меда и крепкого табака, по которым он так скучал.