Аман и Авеста

      — Ну как? Ощущаешь себя монстром? Безжалостным чудовищем? Ты не торопись, прочувствуй, как следует, — женщина неспешно прошествовала к передним скамьям и плюхнулась на ближайшую, закинув ногу на ногу. Аман поджал губы, оставшись стоять у алтаря, чувствуя себя неимоверно одиноко и неловко посреди пустующего собора.       — Вам известно, кто такие дэроны, Искатель?       — Я о них слышала.       — Дети тьмы, рожденные под светом кровавой луны…       — Звучит весьма пафосно.       — Прошу вас, не перебивайте, Искатель, мне трудно говорить, — жрец покрепче сжал резную рукоять посоха, словно ища в нем поддержку. — Вы правильно сказали, дэроны — монстры. Люди ненавидят их, гонят прочь, стремятся уничтожить. — Аман сделал глубокий вдох. — Я дэрон, Искатель.       — И ты считаешь себя монстром?       — У меня нет причин судить иначе.       — А если я сейчас вдруг выхвачу клинок и воткну тебе в сердце? Ты ведь монстр, демоническое отродье. Я принесу лишь благо этому миру, уничтожив тебя, — словно в подтверждение своих слов женщина с тихим шорохом извлекла из ножен потертый кинжал. На сером лезвии заиграли рыжие блики свечей.       — Вы будете в своем праве, Искатель.       — Значит, ты отказываешься бороться? — собеседница легко поднялась на ноги. Размеренный стук тяжелых каблуков гулким эхом прошелся по величественной зале. Она остановилась, внимательно рассматривая лицо жреца.       — Я заслужил смерти.       — Что ты сделал? — уголок темных губ чуть дернулся, возле глаз показались морщинки. Так странно. Она ведь далеко не так молода, как показалось сначала.       — Мне не хотелось бы вспоминать об этом, Искатель. Я знаю, что не заслуживаю ни вашего уважения, ни помощи. Вы не обязаны понимать меня, Искатель. Сделайте, что должны.       — Что ты сделал, дэрон? — это хлесткое «дэрон» заставило Аман вздрогнуть, будто от пощечины и ниже опустить голову, пряча глаза.       — Я убил людей. Я был ребенком. Я не сдержал свой гнев. Знаю, это не оправдывает моего проступка, — слова давались с трудом, на грудь будто давила тяжеленная каменная плита, а взгляд этой женщины — холодный пронизывающий до костей взгляд — заставлял леденеть от ужаса.       — Ты хочешь жить, Аман?       — Я не хочу умирать. — Он не хотел этого говорить, фраза вырвалась раненной птицей, последним глотком надежды.       Серое лезвие коснулось горла. Блестящее и острое, на нем все еще играли рыжие блики, растекаясь причудливыми фигурками. Аман замер, едва дыша. В ушах застучала кровь.       — Те, кого ты убил, тоже не хотели умирать. У них были любимые, были друзья, семьи, мечты и планы. Ты все это уничтожил. Самый настоящий монстр.       Аман молчал, лишь малодушно прикрыл глаза, отчаянно не желая смотреть в лицо своей смерти. Это все? Конец? Так мало? Почему-то вспомнилось подсолнечное поле с одинокой могилой, вспомнилось теплое солнце и море, улыбки людей, благодарящих за исцеление, ароматный леонхольдский хлеб, такой вкусный, с золотистой хрустящей корочкой, вспомнился забавный гоблин-травник, ходящий за ним хвостиком, нудноватые, но такие добрые наставления отца Барута и…       — Ты улыбаешься.       — Простите, Искатель, — Аман поднял голову, и правда улыбаясь, тепло и безмятежно, — я подумал, что хоть я и монстр, в моей жизни все-таки была капелька света. А значит умирать уже не так страшно. Блики последний раз скользнули по лезвию, и кинжал исчез в ножнах.       — Каждый из нас живет, постоянно удерживая своего монстра под контролем, — женщина заговорила на удивление спокойно, а затем и вовсе сняла с головы капюшон, обнажая короткие черные волосы, позволяя наконец рассмотреть свое лицо вне тени.       Она и правда оказалась намного старше, чем Аман ожидал. Абсолютно некрасивая, с грубыми, резковатыми чертами и колючими черными глазами. Морщины и белесые полосы шрамов не добавляли ей шарма.       — Каждый из нас поклялся, что никогда не спустит его с цепи, — холодно продолжила она, — ради мира, ради самих себя. Да, мы монстры, Аман — отрадно, что ты осознаешь это — но мы еще и люди. И как любым людям, нам не чуждо все человеческое.       — Мы? — жрец в замешательстве нахмурился.       — Я не назвала тебе своего настоящего имени, — женщина вдруг улыбнулась самыми кончиками губ, — прости, за этот обман: меня слишком хорошо знают. Возможно, и ты слышал о моем ордене, ордене Авесты.       — Авеста?.. Я… — Аман хотел было сказать, что ни о каком таком ордене не знает, но память неожиданно услужливо подкинула строки из прочитанной когда-то книги, обрывки разговоров путешественников, трактирные байки… — Орден дэронов? — во рту вдруг пересохло, — тех, кто сбежал от шеакрийской инквизиции на бесплодные земли Фэйтона.       — Наша слава добралась и до этой глуши, — Авеста иронично хмыкнула. — Не думала, однако, что в свободных землях Акрасии еще остались дэроны-одиночки. Ты меня удивил.       — Так или иначе, это уже неважно, — Аман коротко выдохнул и быстро заморгал, пальцы снова неосознанно вцепились в посох, — орден далеко, и мне там не место. Мой долг следовать пути служителя Первозданного Света, помогать страждущим. Ваш долг — найти Ковчег. А своего монстра… Я выпущу его, лишь когда не останется больше другого выбора.       — Ты ведь понимаешь, что рано или поздно сорвешься? — Авеста монотонно постучала указательным пальцем по челюсти. — Мы контролируем себя, не полностью подавляя демоническую энергию, а направляя ее в нужное русло, используя во благо.       — Какое благо может быть от фетранийской магия?! — Аман вдруг с силой грохнул о мраморный пол посохом, с криком отшатываясь назад. — Она лишь сводит с ума! Ее нельзя использовать ни на что, кроме убийства!       — Нельзя, — женщина свела губы в тонкую темную линию, — но если ты не будешь использовать ее, она будет использовать тебя. Демоническая суть неотделима от человеческой. Пока ты не примешь их обе, так и будешь балансировать на острие клинка. Да, там наверху светло от свечных бликов и тепло от святых молитв, но этот клинок все еще безумно остер. Однажды ты не удержишься, и он рассечет твою душу надвое. Ты не ребенок, Аман. Сорвешься — пути назад больше не будет.       — Я не сорвусь. Я служу Руфеону!       — Ты служишь людям, глупый мальчишка! — Авеста сжала кулаки, с пылающим взором нависнув над юношей. — Именем Руфеона прикрывались шеакрийские жрецы, загоняя нас, как диких животных. Лишь за нашу природу, которую мы изменить не в силах! Мы сделали выводы, мы изменились, мы создали орден, по строгим законам и правилам которого теперь живем. Все ради того, чтобы мир никогда больше не видел в нашем лице угрозы. Ты служишь людям, Аман, сдерживаешь демона в себе ради них, а не какого-то немого бога! И если ты сорвешься, пострадают люди. Твоему Руфеону будет плевать на них, как плевать на тебя и всех нас! Посох тихо хрустнул.       — Я не желаю более слушать ваших богохульственных речей, Искатель, — холодно обронил Аман, — и прошу вас впредь не заводить со мной подобные разговоры. Авеста вскинула подбородок, яростно дыша носом. Жрец же воспользовался ее замешательством, чтобы коротко кивнуть и с непроницаемым лицом покинуть собор. Двери бесшумно захлопнулись за его спиной.       — Глупый мальчишка, — женщина осела на скамью, разом постарев на десяток лет, — глупый упертый мальчишка.       Она с силой потерла пальцами ладони. Вместо линий судьбы и жизни на них виднелись глубокие шрамы. По шраму за каждую отнятую невинную жизнь. Они болели, когда Авеста долго не выпускала из рук кинжалы, порой кровили. Это было хорошим напоминанием о том, что бывает, когда не удерживаешь контроль. Сколько лет этим шрамам? Но они все еще ноют, все еще помнят. Мозолистые ладони коснулись друг друга в молитвенном жесте. Хриплый шепот поплыл по собору:       — Святая Аматрия, святой Таргон, защитите это дитя от власти тьмы, не дайте ему свернуть со светлого пути, что так желанен его сердцу.