Помойка из четверостиший

Пред тобой становлюсь безоружным. Что-то мечется в мертвой груди. Так рвется, хочет наружу. Но не сердце мое тебя против, увы. Демон голодный сидит взаперти. Ищет в зрителей зале глазами наживу. Спрятался зверь в кулис цирка тени. Наблюдает за жертвой бедною с тылу. Точил свои когти об свою же темницу. В пыточную для добычи обратил свой же ад. Скалит зубы, рычит, он голоден — злится. Если открыт замок клетки — пути нету назад. Оставит лишь «добрые» глазки от трупа И будет в них очень долго смотреть. «Жалость лишь маска, доброта — глупость», — Будет на ушко хозяину петь. «Вот «любимые» глазки, два изумруда! Травки букет, растущий в райских садах! Я могу быть послушным, ласковым буду, Только корми меня! Сладок мне страх!» «А вот друг твой почивший, Любви мертвой братик! Не без наших рук сгинул Подлый Фавна соратник.» «С цвета весеннего лета глазами Он светлые чувства к девчонке питал, Пока не был заживо съеден огня языками, Имя любимой в трубку кричал.» На колени поставил её лучших друзей И саму виновницу сего торжества. Пока монстр кричал «Убей же, убей!», Костер подтверждал — невиновна она. Я поставил ей выбор, А точнее, ультиматум, Будь моей добровольно, либо Возьму и эту преграду. Связанной, кажется более вольной, Чем я под охраной творений своих. Её «я согласна» звучит слишком гордо, И утробный рык монстра довольно затих. Ты привыкла жить в кровавом цирка лоске. Пред тобою я все ещё становлюсь безоружным. Лишь мысли порой нагнетают о монстре: Затаился или все же тобою приручен?