Не в этой жизни

— Вэй Усянь! Цзян Чэн врывается в небольшую "гримерку", которая была отведена специально для Вэй Ина. Правда, от гримерки здесь только красивое слово, помогающее чувствовать себя не так худо-бедно. Старый диван, зеркало да растолканные по углам вещи. Раньше здесь хранили инвентарь для уборки помещения, но Цзян Чэн смог выбить для него эту скромную комнатушку, в которой Вэй Ин буквально жил. Он часто оставался здесь на ночь. Ел в ресторане, в душ ходил перед выходом и тоже здесь. Все его вещи были здесь. Да, худо-бедно, но это хоть что-то своё, за что ему не надо было платить и влезать в новые долги. В ресторане он пел и играл на фортепиано. За это ему платили каждый отыгранный вечер, но и такая плата была слишком небольшой, даже если играть каждый день. Слишком небольшой, чтобы ее можно было назвать зарплатой. Ее не хватало даже выплатить каждомесячный долг и вряд ли хватило бы на жизнь, если бы не Цзян Чэн. Но Усянь не жаловался. Раньше было ещё хуже. Уже хоть какой-то проблеск. И кормят здесь хорошо, не надо тратиться на еду. Раньше Вэй Ин только пел. Но жить на одно это ему было бы недолго. Он быстро учился, освоив фортепиано всего за пару месяцев, чтобы знаменитыми мелодиями выбить ещё хоть немного денег сверх. Для ресторана его игра оказалась приемлемой. Учителя у него не было, тренироваться было тоже негде. К роялю его не пускали, так что пришлось отрабатывать навык игры на картонке с нарисованными клавишами. А что ещё делать? Играть надо было сразу и чисто. Человек с чутким музыкальным слухом, наверное, сделает харакири, если услышит его игру. Однако пока ещё никто не жаловался. Значит, в высших кругах "интеллигенции" музыкально образованных людей не так много, как они об этом говорят. Ну или они очень молчаливы. Жаль, что только в таких случаях. Цзян Чэн снова кричит. — Почему ты всё ещё не одет?! Вэй Ин подпрыгивает, вглядываясь в часы у зеркала. Не может такого быть... — Что? Погоди, у меня сломались часы? Неужели уже пять?! – испугался он, но Цзян Чэн продолжил хмуриться в молчании. Вэй Ин облегчённо выдохнул. — Ну и чего ради ты крик поднял? Ты напугал меня! Ещё даже четырех нет, – фыркнул Вэй Ин, заваливаясь обратно на диван. — Сегодня здесь будут ужинать очень важные люди. Все должно быть идеально. Цзысюань... Этот чертов павлин меня достал! Молодой парень в форме официанта грубовато скидывает его ноги и садится рядом, но Вэй Ин тут же кладет их на него, внимательно при этом слушая и похрустывая позаимствованной с кухни морковью. Цзян Чэн не возражает, увлеченный своими эмоциями. — Он сегодня заносчивее обычного. Проверил лично столовые приборы и сроки годности еды на кухне! Тут Вэй Ин давится. Хвала небесам, он его не встретил, когда Яньли подкармливала его на задней кухне. Ох и влетело бы обоим, особенно если он сегодня нервный. А Цзян Чэн продолжает монолог: — Даже как заточены ножи! Ты бы видел, что он вытворял с ними. Красовался. Тоже мне трюкач. И скатерти. Хорошо хоть мы их перестирали недавно. Знаешь, что он сказал?! Он сказал, что у персонала форма не подходит к интерьеру и ее нужно сменить. Сестра так старалась с эскизами, она даже помогала шить, а этот ублюдок! Он зарычал, стукнув по подлокотнику, и Вэй Ин сказал себе спасибо за то, что не уложил ноги туда, предпочитая колени лучшего друга. — Тише, Цзян Чэн, не так громко, – предупреждает он, и парень зло дышит, а потом откидывается на спинку дивана, потирая переносицу. — Ты тоже попадешь под раздачу, если не оденешься прямо сейчас, понял? Считай это настоятельной рекомендацией сверху. И убери свои ноги или я их тебе переломаю! Вэй Ин смеётся и убирает ноги. Сунуть палец в пасть тигру было весело, но нужно было знать, когда убрать руку. Когда Цзян Чэн оборачивается на входе, Вэй Ин лениво встает и потягивается. — Да иду я, иду. *** Ровно в пять он начинает играть. Знакомый всем мелодичный проигрыш знаменитой песни Bruno Mars. И, конечно, о любви. Какие ещё песни может петь музыкант в ресторане? Выбор не велик: что-то грустно-красивое о любви, которой он, скорее всего, и не знал, или танцевальный джаз. И потому звучит грустно-красивый, не требующий сложных вариаций проигрыш: лишь аккорды и вовремя нажатая педаль. На большее его знаний не хватало. Но чтобы аккомпанировать своему голосу больше и не нужно было. Он во фраке, с ужасно неудобной бабочкой, вставшей поперек горла, и в давящей в плечах рубашке, но играет, потому что должен. Не потому, что пение было когда-то его любимым занятием — уже давно нет. Не потому, что хотел выразить так свои чувства к кому-то — тоже нет. Уже, казалось, больше ничего не способно понравиться, полюбиться ему, кроме отдыха. Но до него ещё нужно доработаться. Деньги нужны сейчас как никогда. Каждый день давит процентами. Значит, об отдыхе можно забыть и запить холодной водой. В зал входят шестеро, обращая на себя всеобщее внимание. Четыре мужчины и две женщины. Вэй Ин успевает мимолётно взглянуть на них и вступает вокалом. Он рассмотрит их потом, когда его сменит скрипач. Закрывает глаза и просит в своей песне обратить внимание на него. Кому это он, интересно? Для кого эта нежность в голосе, растянутые ноты... Голоса в зале затихают, и теперь слышен лишь его чистый вокал, сливающийся с вторящими нотами музыки. Так тихо, что можно услышать самого себя. Так тихо, что можно прикрыть глаза и насладиться моментом, чуть запрокинуть голову. Только вот Вэй Ин понимает, что вряд ли эта волнующая тишина настала от его вокала. Он таки решается посмотреть краем глаза, пока Цзян Чэн ведёт их к столику. Двое мужчин выглядят уже довольно взрослыми, как и женщина рядом с одним из них. Они удивительно похожи, словно братья, а женщина, вероятно, жена того, что выглядит постарше. Она держится за локоть мужа и садится только после того, как он вежливо отодвинет ей стул. В действиях так и сквозит какой-то английский этикет: взрослые мужчины во главе стола по обе стороны, друг напротив друга, по правую сторону — жена, а трое оставшихся, должно быть, дети. Молодые садятся так, что одного из них Вэй Ин совсем не разглядел. Ни мельком. Только уже темный затылок и белую, даже какую-то необычно серебристую шевелюру девушки, что тоже села к Вэй Ину спиной рядом с ним. Но ее красоту он приметил ещё на входе. Она была действительно редкой наружности: нежной и утонченной, но было в ней что-то строгое, сильное... Осанка? Точно беловолосая якудза с ангельским лицом. Да уж, ее совсем несложно было представить с катаной в руке. А тот молодой человек, сидящий к нему лицом по другую сторону стола, был, наоборот, улыбчив. Он выглядел крайне дружелюбно, вызывая доверие с первого взгляда. Признать честно, они все были такими необычными и выделяющимися, что Вэй Ин запнулся, засмотревшись. Едва слышно, всего лишь одна нота мимо, не сильно отличающая аккорд от нужного. Да и ее сразу же покрывает вокал, а уж петь Вэй Ин безусловно умел. Такую заминку могло услышать только чуткое музыкальное ухо, каких он здесь ещё не встречал. Так что ему нужно было просто не обращать внимание и играть дальше, как и всегда. Но вдруг он чувствует, словно его укололи взглядом, требуя внимания. Боковое зрение уловило повернувшегося в его сторону мужчину — и вот Вэй Ин пересекается взглядом с одним из вошедших. С тем, кто до сих пор оставался загадкой. Однако среди смотрящих он был не один. Они, черт возьми, все посмотрели на него, заставляя почувствовать себя едва ли не голым. Однако если остальные отвернулись почти сразу, продолжая беседовать, незнакомец продолжил пилить взглядом в спину. Под таким давлением становилось не по себе, но Вэй Ин был не из тех, кого можно пристыдить таким образом. Как бы то ни было, он доведет начатое до конца, нравится это кому-то или нет. Он получит свои деньги, а эти люди забудутся уже завтра. Программа небольшая, его должна сменить скрипка, и он избавится от этого прожигающего взгляда в спину. Дырку просверлит, ей богу. Он же вообще почти незаметно ошибся, а тот тип смотрит так, словно Вэй Ин пролил кофе на его белую рубашку. Причем горячий! Взгляд давно уже отведен, а Усянь до сих пор чувствует его на себе. И когда приходит время, его останавливают на полушаге: Цзян Чэн жестом показывает остаться на месте, пока сам копается у столика. Его лицо выглядит нервным. Вэй Ин тоже нервничает. Он не готовил программу дальше. — Мы бы хотели, чтобы этот молодой человек продолжил играть. Моему брату очень нравится фортепиано, – улыбается один из гостей, и Цзян Чэн резковато кивает. — Хорошо. Позвольте, я сообщу ему, – говорит официант, направляясь к Усяню. — Спасибо, – кивает мужчина, но тут тот, что до этого бросал в Вэй Ина иголки, встаёт. — Не нужно. Я сообщу сам, – он смотрит на брата, но тот улыбается совершенно невинно. Медленно и уверенно, словно вышел из-за стола прогуляться, он задвигает стул. Походка сдержанная, неспешная, лицо нечитаемое, но Усянь уже почувствовал его отношение на свой счёт в тех взглядах. И все же он просто взял его под локоть и повел за собой, будто они были давно знакомы, будто это он Цзян Чэн, а не вон тот официант. Движение было не грубым, даже почти невесомым, иначе бы Вэй Ин просто оттолкнул его. Даже если он важный гость, что он себе позволяет! Однако его вели абсолютно спокойно, без лишнего шума и показательного выступления на людях. Вэй Ин решил, что выслушает его, что бы он ни хотел сказать, и просто махнул Цзян Чэну, чтобы тот не беспокоился. Они зашли в уборную, и мужчина закрыл дверь на ключ, опершись сзади рукой о мраморную столешницу с длинным горизонтальным зеркалом над ней и двумя изящными раковинами по бокам, располагающимися довольно далеко друг от друга, чтобы "не нарушать личное пространство гостей". Посредине было столько свободного места, что туда можно было бы лечь вдоль. Серьезно, и у кого вообще такие понятия личном пространстве? — Ты красиво поешь, – вдруг говорит Ванцзи, не поднимая головы. Усянь улыбается. Хорошее начало. Но тут тонкие черные брови мужчины хмурятся, а изящные длинные пальцы ложатся на переносицу, массируют. Улыбка сползает с лица Усяня. — Но игра... Кто твой учитель? Его следует наказать. Вэй Ин хмурится в ответ. Он знал о своих ошибках, но как смел этот богатый мажор его в чем-то обвинять? Ему не нужно выживать, он может позволить себе самого лучшего учителя и хвастаться заслугами перед родственниками, выступая в дорогих костюмах под заказ на публике. У него есть деньги и собственная жизнь в распоряжении, а у Вэй Ина — нет. Легко рассуждать о жизни, сидя на прогретом деньгами месте. — Наказать? Попрошу Вас, молодой господин, – говорит Вэй Ин, стараясь натянуть на лицо дежурную улыбку. Гостям грубить нельзя, даже если очень хочется. – Если Вам не нравится, приношу свои извинения. Моя программа на сегодня завершена, и слушать Вам меня больше не придется. Приятного вечера. Он тянется к ручке на двери, чтобы уйти по добру по здорову, но его останавливают, перехватывая руку на запястье. Вэй Ин тут же отдергивает ее, хмурясь. Что он себе позволяет? Однако еще раньше он замечает, что мужчина сам отдернул от него руку, как от горячего чайника. — Ты не понимаешь. Нельзя легкомысленно относиться к музыке. Мелодия должна... – начинает Ванцзи, но Вэй Ин грубо останавливает. — Нет, это ты не понимаешь, – он прикрывает глаза, глубоко вздыхая и понижая взметнувшийся вверх голос. Злость и обида закипают внутри. Много он сам понимает? Вэй Ин знал, что играл неважно, но и не так плохо, как его раскритиковали. А ошибка была совсем пустяковой. Он только сейчас замечает, что указательный палец утыкается в чужую грудь, а сам он подошёл ближе, заставив мужчину едва ли не сесть на столешницу таким резким движением. Набросился, как зверь. И что его так разозлило? Нельзя так с гостями, нужно держать себя в руках. — Я.. Простите. Он отходит, убирая руку за спину. Пытается быть спокойнее. Спокойно, Вэй Ин, нужно идти на уступки. Цзян Чэн говорил, что он важная шишка. Не нужно искать себе проблем. Велика проблема — раскритиковали. Погоды не сделает. Всего-то нужно выслушать и уйти. А потом и проклясть можно. — У меня нет ни учителя, ни собственного инструмента, – говорит он уже более непринужденно. – Неужели все так уж плохо? Я ведь старался! Отвлекся на Вас посмотреть! Он коронно улыбается, сияя игривой обворожительностью, но лицо мужчины не меняется вообще ни в какую сторону. Как из камня. — Найди учителя или никогда больше не играй. Такая игра неприемлема, – отвечает он, и Вэй Ин чувствует, как внутри снова закипает. Да что ж за человек! Он старался быть дружелюбным, так и оправдается, если случайно врежет этому типу. Мрак да и только. Глубоко вдыхая, он поворачивается к двери, чтобы скрыть весь этот коктейль эмоций от чужих глаз. — Это все? – спрашивает Усянь, но вопрос почти что риторический. — Ты найдешь учителя? Какой дотошный. Да что ему от него надо? — Конечно найду, – язвит Вэй Ин, коротко смеясь. – Если кто-то решит заняться благотворительностью, я буду первым, обещаю. Он говорит с сарказмом, но мужчина, очевидно, плохо это понимает. — Если ты хочешь заниматься музыкой, то не пожалей денег на хорошего учителя. Ты.. Вэй Ин моргает, одновременно удивлено и возмущённо оборачиваясь. Он снова подходит ближе, устанавливает зрительный контакт, щурится. Он что, издевается? — Слушай, тебе прямо надо сказать, чтобы ты понял? Или у вас, мажориков, игры такие? Нет у меня денег на учителя. На себя нет, а оплатить "хорошего" учителя стоит как лет 10 моего заработка. У тебя есть ещё вопросы, советы? Всегда интересно послушать, как мне жить. — Ты здесь работаешь? – спрашивает Ванцзи, делая акцент на слове "здесь". Вэй Ин как-то нервно смеётся, чувствуя, что ему сейчас сорвет чеку. — А что я, по-твоему, здесь делаю? Удовольствия ради жопу рву? Ванцзи хмурится, но Вэй Ин лишь рад. Вот оно! Интеллигент проснулся. — Я думал, это любимое хобби, – хмурится Ванцзи, никак не комментируя грязнословие, и Вэй Ин фыркает. Да у него на лице все и так написано. Язвительная улыбка не сползает с губ. Надо бы остановиться, согласиться, склонить голову и уйти, не подставлять себя и других, но кнопку тормоза в нем заело. — Ха, ни то, ни другое. — Но это... — Отстой? Да. И что? И знаешь что, тебе лучше прикрыть свой красивый ротик и не болтать о том, о чем понятия не имеешь. Ты сам ничего не понимаешь. Мы из разных слоев общества, замараешь руки моими делами. Да и какое тебе дело, как живёт и поет какой-то уличный... Мужчина не может сконцентрироваться, чтобы хотя бы подумать над ответом: юноша говорит слишком много, грубо и слишком быстро. Так не принято. Он уже почти забыл, что хотел ответить в начале, а тот выглядит так, будто это и есть только начало. Только начал, а у Ванцзи уже голова болит. Он хмурится и закрывает чужой рот ладонью, чтобы сказать, но Вэй Ин пятится, желая уйти от руки, и ударяется в стену. Ванцзи неожиданно для себя с силой прижимает его крепче. — Помолчи немного и дай мне сказать. Я... Ах?! Усянь кусает ладонь, совершенно ошарашив этим Ванцзи. Его никто никогда не кусал, даже кролики. Даже самые маленькие. Он одергивает руку, повышая голос. — Ты! — Я?! Разве не ты зажал мне рот в туалете? Ты что вообще о себе думаешь? Если деньги есть, то.. Мм!! — Помолчи! Вэй Ин мотает головой и толкает мужчину в плечо, высвобождаясь. Готов ударить еще, если подойдет снова, и на этот раз не в плечо. — И не подумаю! Ты не.. Ум.. Мм!!! Вэй Ин толкается, даже бьет, но чужие губы накрепко прилипли к его губам. Это что вообще такое? Как это понимать? Это такие способы заставить оппонента замолчать нынче у высших кругов? Брови Усяня хмурятся. Он перестаёт биться, дёргаться. Ждёт, пока его отпустят, чтобы задать этому паршивцу трепку. Это уже переходит все границы! Но как только чужие губы отстраняются, Вэй Ин неожиданно даже для самого себя тянет мужчину за грудки обратно. Он и сам в недоумении, но когда тот обвивает его за талию, а потом и вовсе подбрасывает на свои бедра, эта мысль теряется. Поцелуй стремительно становится страстным, горячим, почти удушающим. Чужой язык на вкус дурманяще сладковатый, с привкусом груши, корицы и ноткой пломбира, но думать об этом дольше секунды не выходит. Вообще ни о чем не выходит. В голове лишь образы действий, как у первобытных людей. Лишь желание и пути достижения. Из этого стремительного потока его вырывает только резкая боль где-то в заднице: ноготь Ванцзи царапнул нежную кожу у входа, пока он вводил пальцы. Что... Чем он занимается?.. Вэй Ин словно просыпается ото сна, смотрит вниз, в шоке отмечая свою наготу ниже пояса. Он стоит лицом к стене, прогибается, пока в него почти насухо входят пальцы какого-то незнакомца. Мужчины. Какого хрена?! Он смотрит вниз, на свой явно возбуждённый этим безобразием член, и его охватывает ужас происходящего, паника. — Стой! Погоди, это недопонимание. Убери. У.. Да высунь, блять, я не такой! – он хватает было Ванцзи за запястье той руки, что шарится в нем, но вдруг тело снова бьет током. Да так сильно и так неожиданно, что он громко вскрикивает. Ноги подкашиваются, но сильная рука ловит, поддерживает. Из уголка губ неконтролируемо стекает слюна. Все тело дрожит, кончики пальцев немеют, а перед глазами блики. Это ощущение едва не заставило его кончить, прижимаясь щекой к холодной стене и хватая ртом воздух. Рука сжала член у основания как-то машинально, не давая забрызгать спермой стену. Он чувствует, как пальцы двигаются назад, и вцепляется в руку снова, но теперь толкая обратно. — Нет... Ещё. — ...Мгм. Но пальцы внутри зачем-то расходятся в стороны, растягивают, и это нельзя и сопоставить с тем новым ощущением до. Это неприятно, даже больно. Вэй Ин хмурится. — Что ты делаешь? — Я не могу... Ты сжимаешь. Если войду — все порвётся.. — Войдёшь? Он вдруг вспоминает, где вообще находится и что происходит. Оставшийся дотлевать эффект того приятного ощущения спадает тут же. Но не воспоминание его красок. — Стой, я... – он прикусывает губу, не зная теперь, что сказать. Столько сомнений, мыслей... Не хочется думать. Пусть лучше его снова заставят не думать. – Раковина справа, верхняя дверца. Там должны быть смазка и пачки презервативов. Возьми. Он борется с охватившим стыдом. Неужели его будут трахать в зад? Да как такое... Как это вышло вообще? Вэй Ин оборачивается через плечо, и взгляд падает на фигуру в зеркале. Штаны спущенны, задница раскрыта и оттопырена, покраснела, как и его лицо. Он отворачивается, пряча лицо, и старается стать ровнее, чтобы это не выглядело так... Ужасно. Однако теплая рука оглаживает бедро, талию, снова спускается вниз и трогает уже не такой бодрый член, но под ее касаниями снова набирающий силу. Вскоре слышатся пошлые хлюпы: от смазки рука скользит как по маслу. Вэй Ин криво улыбается, толкается в руку. Такое утешение ему по нраву. — Тебе не о чем волноваться. — Да ну? Не о чем? Я девственник, и мой первый раз в туалете с мужчиной. Совсем не о чем? – снова хмурится Вэй Ин. Он предпочитал не думать об этом сейчас. Лучше подумает потом. — Мой тоже, – отвечает ему в ухо Ванцзи, и он вздрагивает. Почему-то он не думал, что... Черт, ладно. Хватит. Хватит уже думать. Пальцы легко проскальзывают внутрь. Смазка холодноватая, заставляет вздрагивать, но вскоре согревается и слышатся чавкающие звуки. Вэй Ин прячет лицо в согнутые локти, утыкаясь лбом в стену. Горячая головка касается растянутого входа, скользит внутрь, дальше, дальше. Усянь прикусывает губу в волнительном ожидании. Сейчас должно быть оно. И ощущения не обманывают его. Как только головка касается той самой точки, тело натягивается как струна, бедра вскидываются сами собой, а Вэй Ин тихо и коротко стонет. На этот раз движение было более плавным, и ощущение реальности не пропало, как в первый, но и так было очень... Неплохо. — А ты... Недюжинно одарен, – мычит он, когда чувствует, как изнутри распирает все больше, а мужчина все не останавливается. Когда его бедра касаются ягодиц Вэй Ина, это уже на грани боли. Кажется, будто головка упирается куда-то в желудок. Благо, он не решил войти резко. — Не больно? — Нет. Но только не резко. Слишком бо.. – он замолкает, чувствуя, как щеки наливаются румянцем. Ну уж нет, вслух он этого не скажет. – Дай я. Ванцзи двигается назад, и Вэй Ин сам медленно покачивает бедрами, направляя член и задавая темп. Теперь уже лучше. Он тоже чувствует контроль над ситуацией, и это новое чувство... Оно приятное, не оспоришь, и хочется ещё. Мужчина шумно выдыхает, когда Усянь нарочно сжимается, чтобы посмотреть на его реакцию. Он держит его за бедро, и хватка становится ощутимо сильнее. Такая, что синяк останется, не иначе как. Но боль довольно приятная, ведь он добился своего. — В чем дело? Смущает? Нравится? – он хитро улыбается и охает, когда тело прошибает резкий толчок. Забавно реагирует. Он что, думает, что наказывает его этим? Вэй Ин усмехается и подаётся назад самостоятельно до глубокого шлепка, заставляющего облизнуться и прикусить язык, но этого не хватает. Он ускоряется, и мужчина ускоряется в ответ, пока они не сливаются стонами в унисон, ощущая друг друга до неправильного правильными, подходящими. Как ключ в замке. Может, так кажется всем в их первый раз, но все внутри Вэй Ина будто пластилин принимает форму чужого члена, и теперь он не может сказать, что это ужасно, хоть и принятие такой роли его все ещё не впечатляет. Он вообще ничего не может сказать: рот занимают стоны, буквально рвущиеся наружу. Сначала эти звуки смущают, но смущение быстро теряется — слишком приятно, чтобы думать о нем и портить секс. От толчков у него колени дрожат, а во рту скапливается слюна, которой Вэй Ин уже не первый раз давится, но сам же сопутствует этому, тесно сжимая стенки. Над ухом слышатся звуки болезненного удовольствия, укус куда-то в лопатку через рубашку и внизу — мокрые разъяренные шлепки. Ванцзи ускоряется, прикрывает Вэй Ину рот рукой, позволяя кусать и глушить стоны его ладонью. Смазка и соки вытекают из знатно опухшего и покрасневшего входа вниз по бедрам, щекоткой заставляя чужие ноги дрожать, и эта дрожь, эта картина, когда он смотрит на нее, — как афродозиак. Сдерживаться уже просто нет сил, да и никто не просит. Вэй Ин вскрикивает от быстрых стремительных толчков. Его носит по стене, ноги подгибаются, глаза закрыты. Бешеный темп заставляет биться о стену лбом, щекой. Толчки резкие, даже грубые, но теперь это лишь заводит ещё больше. Усянь кусает губы почти до крови, сплевывает на ладонь и хватается за член. Ещё пара сильных толчков буквально срывают чеку. Он ведёт языком по стене, не до конца осознавая, что вообще делает, и кончает с судорожным вдохом, стоном, сжимается, а потом протяжно долго мычит, когда чувствует пульсацию внутри, означающую, что Ванцзи тоже кончил, срываясь на короткий глубокий стон. Вэй Ин делает ещё несколько вдохов, пытаясь хотя бы немного выровнять дыхание, прежде чем поворачивает голову и жадно, с рычанием целует чужие губы, ловя в ответ щекотный стон, язык. Когда они приводят себя в порядок, Вэй Ин понимает, что ходить теперь... Неудобно. Мягко говоря. Он морщится и жалуется: — Мне нужна моральная компенсация. Ты наехал на меня, а потом изнасиловал в туалете. Ты... Стой, я пошутил! Он пятится, не зная, хмурится или округлить глаза. Он не знал, что конкретно имел в виду. Может, ещё хотя бы одну встречу. Нет, определено ещё одну. Может, он потребовал бы его номер и зад в следующий раз, но определено не это! Наверное, на его лице какая-то адская смесь удивления и отвращения, судя по паузе в чужих движениях. — Убери это, я не проститутка, которую ты снял. Это как минимум оскорбляет. Ванцзи достал из кармана кошелек, собираясь действительно отсчитать ему деньги, но, видя реакцию Вэй Ина, помедлил. — Серьезно, убери. Это противно. Он отворачивается, морщась. Но Ванцзи подходит со спины. Он кладет кошелек в карман чужих штанов, пресекая сопротивление. Вэй Ин злится, но мужчина прижимает палец к его губам и перехватывает руку, потянувшуюся в карман. — Тебе не нужно воспринимать так. Это не за твое тело. Вэй Ин не перестает хмуриться, убирает руку от лица, но не вырывается. Не особо хочется. — И как это воспринимать? — За твое будущее. Найми учителя. Он немного дурашливо треплет Вэй Ина по голове. Даже слегка обидно, будто ребенка. И Усянь хмурится, но все равно хочет подставить голову под руку. Он оборачивается через плечо лишь уже на выходе, словно хочет что-то сказать. Но так ничего и не говорит. Выходит из туалета прежде, чем Вэй Ин успевает что-то спросить. Но он не гонится за ним. Достаёт кошелёк, открывает. Он пустой: ни одной карточки, фотографии — ничего, что указало бы на личность, только деньги. Битком набитый кошелек с деньгами. Вэй Ин откидывает голову, ударяясь в стену. Что же он за человек такой... Спонсор нашелся, хах. Надо бы хоть номерок его узнать. Они ведь... Вряд ли они теперь просто знакомые? Хотя, это даже и знакомством не назовешь. Что-то тянет Вэй Ина к нему. Он же не гей в самом деле? Мужчины никогда не привлекали его. Усянь прячет кошелек и выходит из туалета в зал, стараясь идти естественно, не прихрамывая. Задница не болит, но внутри такое странное чувство... Впрочем, ровно идти все равно не получается. Он словно первый раз надел стринги, даже если никогда их не надевал. Со стороны это определенно выглядит так. Цзян Чэн встречает его с ухмылкой. Вэй Ин даже немного краснеет, но вдруг замечает вещь, интересующую его куда больше. — А куда они ушли? — В аэропорт. Ты разве не узнал? Вы долго беседовали. Но Усянь бьёт его в плечо. Внутри зарождается чувство тревоги, смешанной с недоумением. — Я серьёзно, Цзян Чэн. Зачем в аэропорт? Они куда-то улетают? Цзян Чэн вздыхает, складывая руки на груди. Пожимает плечами. — У них здесь ночная пересадка в аэропорту, насколько я знаю. Куда не спрашивал. Но они точно не местные. Курицу есть вилкой и ножом это что-то с чем-то... Но Вэй Ин не слушает дальше. Он холодеет, кровь медленно отливает от лица, а уголки губ подрагивают. Какая пересадка... Если он улетит, то они больше не встретятся? Никогда..? А у него ни данных, ни имени — ничего. Вообще ничего! Только лицо и размер члена. Твою мать! Он на это и рассчитывал, прикинувшись хорошим в его глазах? Трахнул и свалил. Не оставил ничего! Как шлюху в баре. Но может... Может он плохо посмотрел? Не мог же этот человек в самом деле так поступить с ним? Да нет же, он просто плохо посмотрел! Вэй Ин достает черный кожаный кошелек, так и сверкающий солидностью. Цзян Чэн непонимающе смотрит, затем хмурится. У него, должно быть, много вопросов, но сейчас не до них. Он перебирает каждый отдел ещё раз, пальцы непослушно дрожат и потеют. Но там ничего нет. Нигде. Ничего, кроме денег и какой-то детской заколки с кроликом на одной из купюр. Он срывает ее и долго смотрит. Что за издевательство?.. Цзян Чэн трясет его. Выражение лица из так редко улыбчивого стало тревожным. Вэй Ин смотрит на него потерянным взглядом. Он не понимает... Зачем ему эти деньги? Не за тело. Да как же? Поматросил и бросил? Это игра такая — в благотворительность? Он просто заплатил и исчез. — Вэй Ин? Ты в порядке? Он что-то сказал тебе? Вэй Ин! Ты же не украл его? Ты что, плачешь?.. — Я что? Нет, я... — Что он тебе сделал? – друг сжимает его за плечи, словно тот сейчас упадет. — Лучше спроси, чего он не сделал, – Усянь хмурится, сдерживает соль в глазах и глубоко вдыхает. Ну уж нет. Ничто в этом мире не заставит его заплакать. Много чести! Он выплатит долг и будет жить дальше со спокойной душой, раз уж на то пошло. Что ж, расплатится телом, и черт с ним. Это будет уроком на будущее. Ещё одним уроком. Он больше никому не даст дотронуться до себя, тронуть за живое и непорочное где-то внутри. Не в этой жизни. — А-Чэн, а пошли выпьем. Я сегодня угощаю. Он не дожидается ответа друга и направляется к бару. Сегодня ещё немного пожалеет себя, зальёт спиртом свежие раны, чтобы скорее зажили, а завтра... Будет видно. И пошел он к черту, этот мажор! — Эй, бармен, – Вэй Ин присвистывает, стягивая с шеи бабочку, расстегивает ненавистную тесную рубашку. — Виски! Да не жалей ты, больше лей. Сегодня я заплачу. Он нажимает на руку молодого парня его возраста, заставляя лить больше, достаёт из кошелька купюру, повергшую его в шок, а потом и вовсе забирает бутылку. — Заберу это, пожалуй. Цзян Чэн, ну не митуси. У тебя же есть прикурить? Цзян Чэн подходит, в его глазах — жалость, но Вэй Ин уже смотрит не на него. Он всегда ведёт себя так, когда у него проблемы. Веселится и много пьет, словно это что-то решит. Он садится рядом, кладёт на стол пачку, зная, что больше ее уже не увидит. — Мне тоже налей, – говорит он, пододвигая фужер к бутылке. Сегодня будет тяжёлая ночь. — До дна! — До дна.