Кошки и их привычки

На стуле Анжольраса горделиво восседал ослепительно белый кот. Это было не удивительно само по себе — кошки в "Мюзен" забегали нередко, и частенько сидели на стульях и столах. По ним никогда нельзя было сказать точно — простые это коты или все же оборотни. Грантер не знал, сколько оборотней среди них, но сам он точно умел становиться котом. И пользовался этим время от времени. Странным в белом животном казалось другое. Он был поразительно похож на домашнего: шерсть была чистой и лоснилась, он не был болезненно тощим или раздобревшим до размеров шара. Колтуны были тщательно вычесаны. Синие глаза смотрели куда-то в пол, хвост раздражённо стучал по поджарым бокам и полу. Если бы Грантер не знал всей ситуации, он бы обязательно решил, что белым котом был Анжольрас: в силуэте зверя угадывалась та же грация, та же воинственность, та же хищная красота, что и в мужской фигуре. Как никто не решился бы при всей внешней красоте Анжольраса назвать его очаровательным, так и независимого кота язык не поворачивался назвать милым. Впрочем, как бы кот ни напоминал Грантеру Анжольраса, тот явно им не являлся. Грантер это знал совершенно точно. Неприязнь Анжольраса к котам была ощутимой почти физически, витала в воздухе, но, к счастью, не передавалась. Он кривился каждый раз при виде шныряющих туда-сюда кошек и хмурился чаще, чем обычно. Неприязнь же к коту-Грантеру, которого он недолюбливал и в человеческом облике, достигала предела. Когда он впервые обратился при друзьях, — умиленно вздохнули даже те, кто к Грантеру был более, чем равнодушен, а довольный Курфейрак и вовсе ринулся погладить — Анжольрас только изогнул красивые губы в гримасе. — Ты ещё бесполезнее, чем обычно, Грантер, — бросил он через плечо и обернулся к Комбеферу, что-то яростно ему доказывая. — Как и все коты. Если греческим богом Анжольрас мог бы и стать, то на египетского с культом кошек, очевидно, не тянул вовсе. Вот почему белый грациозный кот никак не мог быть Анжольрасом. Только не он. Грантер вздохнул, поднимаясь со стула и направляясь к столу, за которым сидело наглое животное. Шёл он пока ещё твёрдо — часы едва пробили четыре часа. В комнате, которую он арендовал, находиться было особенно невыносимо, и поэтому Грантер, шатавшийся до того по улицам суетливого муравейника Парижа, оказался в Мюзене раньше всех. Что ж, он, по крайней мере, был не совсем одинок. Кот, до этого упорно глядящий вниз, поднял глаза, стоило Грантеру подойти почти вплотную и протянуть к нему руки. Голубые ледяные глаза снова напомнили ему об Анжольрасе, и Грантер помотал головой, отгоняя глупые мысли. Анжольрас не мог быть оборотнем. При взгляде на него сложно было думать о коте — он скорее напоминал горделивого молодого льва с золотой гривой волос и идеальной осанкой. И все же — кот с досадой мяукнул, когда Грантер сгреб его в охапку, прижимая к груди, и в этом звуке ему явственно послышалось знакомое "Иди проспись, Грантер". Зарывшись пальцами в мягкую лоснящуюся шерсть, Грантер попытался погладить выворачивающееся из его рук животное вдоль спины. Секунда — и острые когти полоснули его по щеке, оставляя три ровные кровоточащие полоски. Грантер громко охнул от боли и от неожиданности разжал руки. Кот совсем не грациозно шлепнулся на пол и зарычал, зло мотая хвостом из стороны в сторону. Грантер укоризненно уставился на наглое животное, так неблагодарно отреагировавшее на попытку его погладить. — Злом на добро отвечать негуманно, —проворчал он, поднося пальцы к лицу и смазывая кровь. Царапины были недлинными, но очевидно глубокими. — Анжольраса на тебя нет. Кот гневно сверкнул яркими голубыми глазами, зашипел и умчался к двери. Грантер вздохнул. Кажется, ему нужна была вода. Или спирт. Вечером, когда остальные собрались в кафе над привычными революционными планами, царапины на щеке Грантера не остались незамеченными. — Что у тебя на лице, Грантер? — весело выкрикнул Баорель. Грантер криво улыбнулся и нашёл взглядом Анжольраса. Тот на него по своему обыкновению не смотрел. — Поссорился с котом, — фыркнул он. — Наши цели разошлись сильнее, чем мои ноги в опьянении. Анжольрас вздернул прямой нос вверх. В следующий раз они с белым котом встретились через пару дней. Грантер сам не знал, почему был так уверен в том, что это был тот самый кот, но сомнений даже не возникало. Презрительный взгляд кошачьих глаз с узкими зрачками перепутать было невозможно. — Ну здравствуй, — вздохнул Грантер, подперев щеку ладонью и глядя на сидящего на полу кота. Тот в свою очередь сверлил взглядом огромную жирную крысу. Крысы в Мюзене были редкостью, и Грантер удивлённо выгнул брови. Хозяева обычно строго следили за чистотой и порядком в своем заведении и крыс истребляли ещё на подходах. Тем не менее, она была здесь, сидя прямо напротив его старого знакомого. Кот, казалось, стал ещё белее, чем в прошлый раз. При ярком утреннем солнце гладкая шерсть словно светилась, напоминая снег, и Грантер поежился от странного зрелища. Красивого, завораживающего, но все же бесконечно странного. Пожалуй, такой была и вся ситуация: интересная и граничащая с откровенным абсурдом. Крыса сделала неуловимое движение, и кот мгновенно ощерился. Шерсть вздыбилась будто еловые иглы, глаза загорелись опасным огнём. Противостояние бы насмешило Грантера, не будь оно символичным в каком-то извращенном смысле. На мгновение он сам ощутил себя отвратительной жирной крысой, которую так искренне и яростно презирал Анжольрас. Он помотал головой. Для того, чтобы заслужить ненависть Анжольраса, роль крысы, убить которую было, кажется, для кота исключительно делом чести, нужно было представлять из себя что-то большее, чем мог бы быть кто-то из настоящих, не абстрактных людей. О том, кем нужно быть, чтобы заслужить его любовь, Грантер даже не задумывался. Его слепое восхищение не нуждалось в ответе, и он никогда не думал о том, что должно было бы произойти, чтобы Анжольрас снизошел с Олимпа, на который он водрузил его собственными руками. Крыса тошнотворно запищала, издавая настолько гадкий звук, что привычный к ним Грантер сморщился. Кот с боевым кличем ринулся в атаку, но крыса оказалась быстрее. Вцепившись острыми зубами в белую морду, когтями она норовила выцарапать коту глаза. Грантер вздохнул и полез под стол. Оторвав мерзкое животное от кошачьей морды и крепко держа его за хвост, он уставился в голубые глаза, наполненные в равной степени страхом и азартом охоты. Погрозив коту пальцем, Грантер выбросил извивающуюся и норовящую его цапнуть крысу за дверь — он понимал, что через пару часов она вернётся обратно, но ни яда, ни ножа у него с собой не было. Кот яростно вылизывался, словно стараясь смыть грязь. На носу у него была кровь от острых крысиных зубов. Грантер подошёл поближе и опустился на корточки. Кот злобно зашипел. — Домашние коты, — проворчал Грантер. — Как вас заводить, если вы даже крысу не можете поймать. А если и поймаешь... Их тут много. Поймаешь одну, вторая загрызет тебя. Кот фыркнул почти по-человечески, и Грантеру снова послышался в этом раздраженный тон Анжольраса. — Ловить крыс это, между прочим, удел кошачьих, — наставительно произнёс Грантер. Кот презрительно чихнул и, мотая светлым хвостом направился к двери. "Два сапога пара" — обиженно подумал Грантер, снова вспоминая Анжольраса. На собрании тот был ещё экспрессивнее, ещё жарче размахивал руками и ещё громче доказывал необходимость свержения монархии. Его щеки раскраснелись, волосы сбились набок, и выглядел он в те минуты, когда говорил о том, что было для него важнее собственной жизни, совсем не как греческая статуя. Грантер пил, наливая и опустошая грязный граненый стакан так часто, словно пытался выпить мировой океан. Странное чувство после столкновения с котом и крысой оформлялось в едкие, язвительные слова, рвущиеся с языка против воли. Грантер усмехнулся и поднялся на ноги. — И что вы можете сделать против режима? — поинтересовался он, чуть растягивая слова. Анжольрас резко обернулся к нему. — Вы же, большинство из вас, интеллигенция, студенты с идеалами. Что такое ваши идеалы и идеи против ружья солдата или ножа вора из подворотни? Вы как домашние коты, что вы против крыс? Убьете одну — набежит ещё десять. И придушит вас. Анжольрас гневно взмахнул рукой. Его фигура дышала яростью, жаркой, обжигающей. В такие моменты назвать Анжольраса статуей не поворачивался язык, в такие моменты Грантер понимал: горячечный, вспыльчивый, искренний Анжольрас как никто не вписывался в существующую систему. Если его она окружала, то Анжольраса выталкивала из себя всеми силами. — Охота на крыс — удел кошачьих, Грантер, — процедил он сквозь зубы, и Грантер вздрогнул, вспоминая утро в Мюзене, — а никак не наоборот. В ту ночь он не сказал ни слова, методично напиваясь и пытаясь не думать о двух глубоких царапинах на носу Анжольраса. Словно следы от крысиных зубов. Встречать белого кота до собраний вошло в привычку. Животное нагло сидело на стуле Анжольраса, словно изучая оставленные с вечера бумаги, изредко поднимало презрительный взгляд на Грантера и уходило всегда задолго до собрания. Грантер его не винил — котам с любвеобильным Курфейраком приходилось весьма тяжело: тот обрушивал на них весь шквал своей нерастраченной нежности и тискал с завидным постоянством. Если белый кот успел столкнуться с его энтузиазмом, то пережил, должно быть, немало минут, унижающих его независимость. В ней Грантер убедился на собственной шкуре — щека заживала окончательно довольно долго. Тем не менее, погладить он всё-таки периодически пытался — и раз за разом уходил, сопровождаемый злобным шипением. Царапаться, впрочем, кот больше не лез, очевидно из-за благодарности за спасение от крысы. Грантер вздохнул: оборотничество накладывало особый отпечаток, и он подсознательно воспринимал каждого кота в округе как человека... и старался не думать о том, как один конкретный кот напоминал ему одного конкретного человека. Так вышло и в тот раз. Он был привычно нетрезв и по старой памяти сжимал в руке кусочек угля. Рука летала над бумагой в попытке рисовать пока ещё редких обитателей Мюзена. Выходило слабо. Он помнил, что когда-то, ещё до того, как увлёкся вином, женщинами, а после — компанией студентов, у него получалось гораздо лучше. В рисунках не было жизни. Это раздражало. Грантер раздражённо отбросил бумагу в сторону, оставляя на её мятых краях следы от испачканных в угле пальцев, и поднялся со стула. Кот, заметивший его приближение, предупреждающе зашипел, светлая шерсть вздыбилась. Грантер закатил глаза. — Не возмущайся, — цокнул он языком, глядя на животное в упор. Кошачье очарование, конечно. Как противостоять желанию погладить кота? Грантер, сам будучи котом, понятия не имел. Даже если сам кот этого не очень-то и хочет. Белый кот явно не хотел. Взгляд голубых кошачьих глаз напоминал взгляд Анжольраса сильнее, чем можно было бы вообще себе представить. Холодный, почти презрительный, Грантер ловил подобный на себе едва ли не каждый вечер. Тем не менее, Грантер не был бы Грантером, если бы не проигнорировал очевидные намёки и запрет практически в лоб. То, что думал кот о его желании погладить лоснящуюся шкурку, ему самому было глубоко безразлично. По прежней схеме он попытался прижать кота к груди, инстинктивно готовясь увернуться от острых когтей. Щека отозвалась фантомной болью в успевших зажить царапинах. Кот же, впрочем, решил изменить тактику и впился острыми зубами в руку Грантера. Он попытался перехватить зверя удобнее, но тот полоснул его когтями вдоль тыльной стороны запястья и продолжил грызть ладонь. Рукав рубашки мгновенно намок от крови из царапин. На белой шерсти кота оставались чёрные полосы и пятна от испачканных углем рук Грантера. Кота это вряд ли волновало, Грантера тем более — сейчас его руки были скорее испачканы кровью, чем углем. — Да что с тобой не так?! — воскликнул Грантер, когда кот укусил ещё раз. — Я просто хочу тебя погладить, дурное ты животное. Не ударить, понимаешь, не дёрнуть за что, просто погладить! Коту, кажется, было все равно. Он вывернулся из рук Грантера с абсолютно равнодушным видом и, яростно вылизываясь, уселся недалеко от двери. Угольные полосы от попытки животного смыть их рамазались ещё сильнее. Грантер вздохнул, глядя на разодраную руку и ощущая себя абсолютно, катастрофически одиноким. Поэтому он любил находиться среди друзей Азбуки. Те были шумными и живыми, принося движение в его тоскливую жизнь созерцателя. Анжольрас снова был ещё более взбудораженным и более гневным, чем всегда. Количество презрительных взглядов в сторону Грантера выросло до почти неисчислимого количества, и Грантер никак не мог понять причины такого странного внимания со стороны. Оно оставалось для него загадкой пока он не присмотрелся повнимательнее, щурясь. Свет в Мюзене был довольно тусклым, отбрасывал по вечерам причудливые тени, создавая из довольно посредственных лиц интересные, изъеденные светом и тьмой в равной степени. Лицо Анжольраса всегда оставалось неизменно красивым, бледным и словно каменным. Но чёрные следы на его волосах никак не могли быть просто тенями — слишком чёткие, слишком яркие, слишком словно размазанные. Такие, какие бывают от грифеля, или от высохших чернил, или от угля. Грантер никак не мог поверить собственным глазам, то и дело фыркая и отпивая из стакана снова и снова. Анжольрас, который недолюбливал котов всем сердцем, который считал их абсолютно и бесповоротно бесполезными — как он мог оказаться оборотнем? И все же — полоски угля в золотистых встрепанные локонах явно были не игрой света или воображения. Грантер мог верить или не верить собственным догадкам или предположениям, но факт оставался фактом: он ещё не настолько напился, чтобы счесть следы галлюцинациями. Другим вопросом было, что делать с этой информацией, и на него Грантера отнюдь не было ответа. Белого кота в Мюзене не было видно несколько недель, и Грантер почти смирился с мыслью о том, что ему примерещилось. Боже, мало ли в Париже белых котов и углей, о которые могли испачкаться кудри Анжольраса. Но стоило коту снова заявиться в заведение, — он снова сидел на стуле Анжольраса, разглядывая варианты листовок — сомнения испарились, словно их не было. Никто, ни одно живое существо не могло вести себя так... по-анжольрасовски. Взгляд, повадки, даже некоторые движения — все это было бесконечно его, Анжольраса, и неуловимо кошачье. — Я знаю, что ты не любишь все это, — предупредил Грантер, подходя чуть поближе. — Все эти тискания и прочее. Но я просто поглажу. Ничего больше. Анжольрас зашипел, но уже не дыбя шерсть и не сверкая на него гневными глазищами. Грантер на пробу осторожно провел по кошачьей спине всей ладонью. Кот молчал, запрокинув голову с мученическим выражением морды. Грантер погладил ещё раз. И ещё. И ещё. Когда кот перебрался к нему на колени, — видимо даже независимого Анжольраса захлестнули звериные инстинкты — а сам Грантер зарылся пальцами в белую шерсть, он так и не понял. Анжольрас был тёплым, мягким и пушистым, гладить его было приятно. А потом он вдруг замурлыкал. Услышав этот звук Грантер улыбнулся, прочесывая пальцами шелковистый мех. На душе стало теплее — как обычно от котов. — Понятия не имел, что ты умеешь мурлыкать, — беззлобно фыркнул, и Анжольрас несильно, но чувствительно прихватил зубами его палец. На следующий день Грантер пришёл в Мюзен котом сам. Четыре лапы хотелось размять, да и в облике были свои особенные плюсы. Обоняние например или зрение. Анжольрас, как ни странно, был в человеческом облике и читал какую-то книгу, сидя за столом. Грантер требовательно мяукнул, привлекая к себе внимание, и подошёл к Анжольрасу в явном намерении запрыгнуть к нему на колени. — Даже не думай, Грантер, — закатил глаза Анжольрас и, вопреки собственным словам, наклонился, проводя ладонью по спине Грантера, замирая на колтунах. И вздохнул, признавая, очевидно, собственное поражение. — Ладно. Хорошо. Но если ты кому-то расскажешь... Грантер подумал о том, что ему все равно никто не поверит, и всё-таки забрался на удобные, тёплые колени Анжольраса. Тот рассеянно зарылся тонкими пальцами в его шерсть, почесывая загривок. Грантер громко заурчал от удовольствия. Красивые губы Анжольраса тронула слабая улыбка.