Эхо прошлого.

...Когда он добегает до места падения, Ник уже лежит в луже крови, держась рукой за живот: его бок вспорот двумя сломанными рёбрами, которые теперь торчат наружу из кровоточащей раны вместе с ошмётками внутренностей, задетых обломанной костью. Выглядит жутко. Блэйд машинально прикрывает рот рукой, чтобы сдержать приступ рвоты. Ник смотрит на него широко распахнутыми глазами и пытается что-то сказать, но не произносит ни звука. Слышится лишь отчётливое хлюпанье из того места, где рассечена кожа под бутафорской полицейской формой, насквозь вымоченной в красной артериальной крови. Рана глубокая. Задето легкое. И печень. И кишечник, который проткнут насквозь вторым обломком ребра. Ник дышит часто и поверхностно, точно загнанная собака. Его глаза расширены от невыносимой боли и страха. Блэйд чувствует, как дрожат его руки, когда он пытается перекрыть рану Ника своими ладонями и притом боится сделать хуже. На ладони тотчас набегает густая, липкая и тёплая кровь Ника, и от этого чувства к горлу вновь подкатывает знакомый приступ тошноты. — Ник, подожди, я сейчас... — Блэйд вскакивает на ноги (когда он успел сесть перед ним на колени?) и рывком снимает с себя полицейскую куртку. Он хочет перетянуть ею открытую рану, но не знает, как это сделать: рёбра всё ещё торчат наружу, и касаться их в таком положении кажется не лучшей идеей. Блэйд всего лишь актёр. Он не врач. — Чёрт, чёрт! — глухо ругается он себе под нос, чувствуя, как по лицу катятся горькие капли. (Пот? Слёзы? — Ему некогда разбираться). — Ник, ты только держись, ладно? Сейчас сюда прибудет бригада скорой помощи... Это недолго — минута-две максимум, — он жадно облизывает пересохшие губы; две минуты кажутся вечностью. Ник держит его за руку, крепко стискивая пальцы. С каждой секундой хватка становится всё сильнее и отчаяннее, но Блэйд не обращает внимания на боль, он следит лишь за тем, чтобы Ник не разжимал руки. — И зачем ты только вызвался делать этот трюк сам? Ник, чёрт тебя дери, ты ужасный каскадёр! Блэйд ругается, без остановки посыпая всё вокруг проклятьями, и хмурит брови, стараясь придать самому себе укоризненный и строгий вид — только для того, чтобы звучать более спокойно и уверенно. Но у него ничего не выходит. Голос надламывается именно в тот момент, когда пальцы Ника ослабляют хватку — и тогда Блэйд впивается в его руку с удвоенной силой. Он видит, как напарник закатывает глаза, как бледнеет с каждой секундой его лицо... — Ник, ты держись, хорошо? — шепчет он на автомате, всё ещё с отчаянием прижимая к себе бездыханное окровавленное тело. — Пожалуйста, ради меня... ... — Ради меня, Ник, — шепчет Блэйд, сжимая пальцами одеяло с такой силой, что белеют костяшки. Дасти сидит рядом и каждые полчаса меняет влажное полотенце у него на лбу. Блэйда лихорадит после операции. Мару сказал, что ожоги, которые он получил, оказались глубокими, и наркоз не снимает боли — лишь слегка заглушает её. Чтобы полностью восстановиться, Блэйду потребуются недели в госпитале. Боль сильная. Дасти видит это по капелькам пота на лбу Блэйда, мечущегося по постели во сне, вызванном лекарственными препаратами. Дасти сидит рядом и держит его за руку. Ему кажется, что ещё немного — и Блэйд умрёт. И это будет его вина. Он сжимает ладонь Блэйда в своей руке. Веки последнего слегка подрагивают — он всё ещё в наркотической коме, но что-то заставляет его чуть приоткрыть оба глаза. — ...Ник? — шепчет он через силу, отсутствующим взглядом глядя на Дасти. Дасти вздрагивает. Всё, что рассказал ему Мару, мгновенно вырисовывается перед глазами. — Ник, прости меня... — всё ещё тихо и как-то слишком отчаянно выдавливает из себя Блэйд. Он не в себе. Ему снятся сны. В ангаре больше никого нет, и Дасти чувствует себя ужасно от того, что не может никак помочь. Он стискивает руку Блэйда сильнее и также тихо произносит в ответ: — Я здесь, напарник. Всё хорошо. Блэйд словно облегченно выдыхает после этих слов. Агония медленно проходит, и его дыхание заметно выравнивается. — Ты жив... — Губы Блэйда едва шевелятся. — Слава богу, ты жив... — Я жив, — Дасти жмурится, стараясь отогнать от себя премерзкое чувство. Ему приходится врать командиру, чтобы облегчить ему боль. — Я больше не буду проделывать никаких трюков без твоего разрешения, — говорит он, стараясь перенять манеру речи Ника Лопеса. Блэйд прикрывает глаза и слабо улыбается в ответ. — Это хорошо... Дасти, — произносит он, прежде чем снова провалиться в сон. Дасти негромко охает. На то есть две причины. Во-первых, Блэйд явно разговаривал с ним, а не с Ником Лопесом, когда радовался вслух тому, что он жив. Во-вторых... это первый раз, когда он назвал Дасти по имени, а не по кличке.