История о последнем потерянном мальчике

Питер возвращается в Небыляндию, снимает с пояса свирель и подносит её к губам, однако ему не для кого играть, и он с минуту смотрит на Динь-Динь в недоумении. И новый этап его жизни, по-прежнему насыщенной приключениями, но непривычно одинокой, начинается со злости. Он злится на Венди Дарлинг, прехорошенькую девочку со светлыми глазами и мягкой, доброй улыбкой, за то, что она своими ласковыми словами заставила его сердце биться быстрее. Она рассказывала ему сказки (на самом деле не только ему, но это неважно, ведь, пробежав взглядом по лицам потерянных мальчиков, она вновь сосредотачивала своё внимание на нём) тихим, интригующим голосом, что ласкал его слух. Он был готов слушать её целую вечность, хотя вечность тянется отвратительно долго, когда её не с кем разделить. «Я не один: у меня есть Динь-Динь», — напоминает себе Питер и трясёт головой, прогоняя невесёлые мысли. Никто на свете не знает столько игр, сколько известно ему, никто в мире не располагает такой свободой действий, какой обладает он. Ему не нужно слушаться взрослых, не нужно соблюдать их жутко скучные правила и тягостные запреты. Однако… не значит ли это, что никому нет дела до него? Питер энергично качает головой и, поднося свирель ко рту, заставляет себя думать о неисчерпаемых возможностях своего воображения и, соответственно, самой Небыляндии, ведь остров детства существует благодаря его живой, неуёмной фантазии. Мысли о Венди, подобно волне не на шутку разбушевавшегося моря, обрушиваются на выстроенную Питером в собственном сознании стену и в один далеко не прекрасный день (слишком холодный, серый, хмурый — под стать тоскливому настроению Пэна) сокрушают её. Тогда он прилетает к окну Венди в первый раз после их прощания. Она не обещала ждать его, лишь просила не забывать её. Он же сказал, что будет прилетать, чтобы послушать её сказки (совершенно уникальные, взять хотя бы историю о Золушке, победившей пиратов). Питер скучал по голосу Венди, по ней самой, по её братьям, скучал по потерянным мальчикам, без которых в Небыляндии стало слишком пусто и тихо. Помимо Пэна, из детей на острове остались только юные индейцы, у которых есть семьи — это делает уклад их жизни не совместимым с его собственным. Правда, встреча с абсолютно обыкновенной девчонкой произвела немыслимые перемены в душе мальчика, который никогда не станет взрослым. «Никогда — это ужасно долго», — сказала она когда-то давным-давно, по ощущениям Питера. С момента её возвращения из Небыляндии прошёл год. Венди изменилась — подросла. Она по-прежнему ниже Пэна, однако раньше разница в их росте была посущественнее. Питеру нравилось смотреть на неё как бы свысока: так было легче не засмущаться. Венди часто заставляла его смущаться, но сама, наверное, даже не догадывалась об этом. Просто её взгляд, устремлённый на него, был таким внимательным, таким доброжелательным, таким заботливым — она говорила, что таким взглядом смотрят мамы на своих любимых чад. Только мамой она была для потерянных мальчиков, а для него… Кем Венди была для него? Она говорила что-то о чувствах — говорила с такой трепетной нежностью, что Питер проникся её словами, хотя их подлинный смысл оказался ему недоступен. Зато сейчас он, кажется, начинает понимать, что такое эти чувства и почему они важны — хотя бы потому, что не дают ему покоя уже долгое время. Быть может, стоит разбудить её? Поговорить, спросить напрямую… Нет, нет, он пока не готов! Вероятно, он действительно никогда не будет готов… Он прилетает к ней снова спустя ещё один год. Венди теперь одного роста с ним. Черты её лица стали острее и немного строже… Питеру делается по-настоящему страшно от осознания того, что в не таком уж далёком будущем она станет взрослой… без него. Тяжёлые мысли вынуждают его опуститься на пол. Пэн складывает руки на коленях, упирается в них лбом и начинает плакать, не издавая при этом ни звука. Дети так не плачут — при мысли об этом Питеру становится горше, больнее. «Венди, — думается ему, — назвала бы это разбитым сердцем». Измученный долгими переживаниями, чувствующий себя опустошённым, Пэн впадает в беспокойный сон и просыпается от ласкового прикосновения к голове. — Питер, ты вернулся!.. Вернулся, чтобы остаться? — в голосе Венди, как и в её глазах, столько радушия и надежды, что Питер коротко кивает, не успевая подумать о том, правильно ли поступает, стоит ли жизнь по правилам той безграничной свободы, которой он обладал в Небыляндии. На лице у юной мисс Дарлинг расцветает широкая, искренняя улыбка, и воспоминание о жарком прикосновении её губ к его губам (одно из его ярчайших воспоминаний) рассеивает тени сомнений, гонит их прочь из его души. Питер неотрывно глядит на Венди, и внутри него распускается нечто прекрасное, наверное, те самые нежные чувства, о которых она говорила ему. Эти чувства могли бы поднять его на заоблачную высоту за один короткий миг, только в этом больше нет необходимости, если Дарлинг не поднимется вместе с ним. Тем временем в окно заглядывает Динь-Динь. Её тонкий, серебристый голосок внезапно смолкает, а сдвинутые к переносице брови резко поднимаются. Она открывает рот от изумления, но уже через секунду поджимает губы, стараясь не разразиться слезами. Последний потерянный мальчик из Небыляндии обретает дом, и Динь-Динь приходится без лишних слов его оставить.