Хэнк едва не налетел на офицера Смита, когда тот вдруг решил резко остановиться. Лейтенант с трудом сдержался, чтобы не выругаться на патрульного за такие неожиданные манёвры. Видно было, что парень и без того явно нервничал, опасаясь облажаться перед своим старлеем. Хэнк смолчал и только раздражённо передёрнул плечами в ответ на виноватый взгляд. Они оба начали молча осматриваться по сторонам.
Хэнк невольно подумал, что им стоило бы начать считать повороты или дома, мимо которых они проходили. Или столбы. Или хлебные крошки. Так хотя бы была уверенность, что они не ушли от поста в неизвестном науке направлении. Ситуация складывалась неправдоподобная, и если они действительно потерялись, то это могло стать хорошим поводом для шуток в участке. Прямо сказочка про
«Хэнкеля и Смителя».
Оправданием могло служить только то, что вечером резко похолодало и плотная ночная мгла теперь стелилась широкими дымными полотнами над узкой полосой дороги, изрезанной старыми трещинами и темневшей мазутными провалами луж. Видимость упала почти до ста футов, и, отойдя от временного поста, Смит, встретивший Хэнка, заметно растерялся. Редкие уличные фонари не особо помогали понять, где они сейчас находились. Скорее их свет напоминал блуждающие болотные огни, хаотично и неясно желтевшие где-то высоко над головой. Рядом с самой дорогой не было никаких приметных ориентиров и, каким бы смешным это ни казалось, вероятность того, что два детройтских копа уже потерялись в тесных переулках, слишком похожих друг на друга, была довольно высока.
Нежилые, запертые или давно пустующие здания, монотонные и безликие, молчаливо темнели по обеим сторонам от пустынной проезжей части. Надеяться на то, что какой-то припозднившийся прохожий подскажет им путь, не приходилось. Этот район вообще не располагал к приятным вечерним прогулкам, а сегодня и подавно: на улице стоял просто собачий холод.
Вскоре они всё же наткнулись на одинокий дорожный знак, поблёскивающий белой табличкой перед неприметным перекрёстком. Старая добрая Роуз-роуд наконец была найдена, а значит, они не проскочили её, ослеплённые коварным осенним маревом. Хэнк облегчённо вздохнул и вдруг не к месту вспомнил, что не был здесь уже несколько лет. То ли пять, то ли десять, то ли целую вечность...
— Кажется, нам сюда, — как-то не слишком уверенно заметил Смит, хотя при встрече сам сообщил Хэнку, где именно находится объект вожделения каждого копа, мечтающего работать без выходных и перерывов на сон.
— Тебе кажется?
Андерсон задал этот вопрос негромко, не поворачивая головы в сторону офицера, но, даже в темноте было заметно, как патрульный тут же нервно подобрался, чутко улавливая засквозившее в голосе лейтенанта неодобрение. По-военному вскинув подбородок вверх, Смит отчеканил:
— Так точно, лейтенант, это здесь. Мы пока блокируем проезд: останавливаем автомобили и проверяем всех, кто мог бы… Да вы сами всё увидите, просто пройдите вдоль стены. Это сразу за ней, справа, в тупике. Место уже обозначено, мимо не пройдёте, а маяки подвезут позже.
— А вы не слишком-то торопитесь, ребята, — с жёсткой усмешкой заметил Хэнк.
— Вечер пятницы, — мягко напомнил ему офицер, и это действительно многое объясняло. Особенно то, почему всего одна полицейская машина торчала поперёк дороги, а оцепить место преступления и подвезти осветительные приборы не могли уже битый час.
— Там есть хоть какой-то свет? Или мне придётся по запаху всё отыскивать?..
— Вот, возьмите мой фонарь, — сказал Смит, — пока это всё, что есть, лейтенант.
Хэнк подумал, что у него бывали выезды и похуже этого, поэтому охотно принял ручной фонарик, не тратя больше времени на бесполезные разговоры. Двигаться почти наощупь по этому мрачному переулку, да ещё и в такой мгле, ему совсем не хотелось. Кошачьим зрением он не обладал, а фонарные столбы на Роуз-роуд были конструкциями чисто декоративного свойства и стояли там скорее всего для того, чтобы в них в темноте врезались пьяные: лампы давно перегорели, а может, были специально разбиты метким броском камня или бутылки.
Офицер Смит, глуховато стуча каблуками, уже удалялся от перекрёстка, быстро растворяясь в пространстве, как хэллоуинский призрак, и вскоре слился с мутной синевой ноябрьской ночи. Андерсон проводил взглядом его тающую фигуру и щёлкнул металлической кнопкой фонарика. Подсвеченный ярким лучом туман из прозрачно-белёсого тут же стал таким непроглядным, будто бы Хэнк с головой нырнул в молоко. Некоторое время он пытался светить себе под ноги, но это тоже не особо помогало. Сдавшись и выключив бесполезный фонарь, выждав, пока глаза снова привыкнут к темноте, Хэнк пошёл в том направлении, которое ему указали.
Да, это точно была Роуз-роуд — паршивая улочка, вовсе не пахнущая розами. Странно, что Хэнк не узнал её в темноте по одному только запаху, в котором причудливо смешивались все оттенки сточных ароматов и горьковатая гарь, приправленная гнилостным фруктовым запахом от ближайших торговых складов.
Когда-то Хэнк бывал здесь почти каждый день. Когда-то, ещё до того, как он стал респектабельной фигурой, выдающей красивые отчёты для репортажей. До того, как выяснилось, что он отлично получался на фото: суровый и обаятельный мужчина, олицетворяющий силу и власть закона. Хорошо, что репортёры не видели его сейчас: великолепный лейтенант, блуждающий в темноте и не способный даже устроить хорошую взбучку недотёпе Смиту.
— Взбучка… Ага, как же. А сам почти потерялся в Даунтауне, как какая-то деревенщина из Макино-Сити… — пробурчал Хэнк, всё ещё испытывая отголоски этого знобящего чувства: безотчётного страха сбиться с дороги.
Всё из-за этого мерзкого тумана. Это он дезориентировал Хэнка, делая всё вокруг незнакомым, размытым и неясным. Расстояние от одного дома до другого сейчас казалось невероятно большим, а сами здания, которые никак не удавалось разглядеть, были черны, и лишь изредка они тускло вспыхивали редкими прямоугольниками окон.
Однако стена, о которой говорил Смит, оказалась совсем рядом, и Хэнк просто шагал вдоль неё, иногда бездумно касаясь скользкой и холодной кирпичной кладки кончиками пальцев, будто для того, чтобы ощущать, что эта стена реальна. Пару раз мимо него по дороге очень медленно проезжали автомобили. Они двигались почти что вслепую, и Хэнку казалось, что они не едут, а плывут в плотном коллоидном растворе, глухо и угрожающе рокоча своими моторами.
Этот тяжёлый воздух, покрывалом повисший над землёй, гасил все звуки, душил эхо и был почти осязаемым. Включённые фары машин кругло и слепо светили прямо перед собой в клубящийся густой туман. Как субмарины, ползущие по дну океана на глубоководье. Тревожное чувство, будто что-то затаилось в этом тумане, усиливалось.
Проводив задумчивым взглядом одну из рокочущих «субмарин», Хэнк не сразу заметил, что он уже дошёл до нужного угла. Чей-то «форд», маслянисто блеснувший чёрным лаком боков и полированным никелем, притаился у самого тротуара, как ночное животное. Лейтенант задел рукой зеркало заднего вида и только после этого болезненного столкновения опомнился, потирая ушибленную руку.
Хэнк осмотрел автомобиль, узнал его и тихо чертыхнулся. Обернувшись, он поглядел в чёрный зияющий проулок и сделал пару шагов назад, чтобы пройти в тупик. Там он наконец-то заметил большой дорожный конус с крупной белой надписью
«Собственность дорожного департамента Детройта». Ни лент, ни заграждений там пока не было, но, чуть поодаль, невысоко над землёй расплывался круглый желтоватый огонёк: очевидно, от ещё одного карманного фонарика. Свет медленно, почти механически двигался то влево, то вправо, то поворачивался и почти угасал, направленный в грязную землю. Кажется, человек с фонарём пытался как следует осмотреть место происшествия, хотя патрульный ни словом не обмолвился Хэнку, что сюда раньше лейтенанта прибыл кто-то из следственного отдела.
Хэнк очень медленно прошёлся вдоль границы из расставленных конусов, опасаясь затоптать возможные следы. Хотя в этом мутном дьявольском вареве, где даже снайпер почувствовал бы себя слепым, поиск улик на мокрой замусоренной земле слишком сильно напоминал игру в рулетку. Только антураж был похуже, чем в казино. Никаких мягких красных ковров, никакого дробного стука шарика, прыгающего через карманы на рулеточном колесе. Вместо расслабляющей музыки здесь для Хэнка звучали только жестяные удары капель, прицельно бьющих в невидимый навес где-то над головой, и далёкий заунывный гул автомобилей, несущихся по новому скоростному шоссе.
«Жаль», — односложно подумал Хэнк, поднимая повыше воротник пальто и отлично представляя себе длинный и спокойный вечер в тёплом и уютном месте, там, где много света, мелко дробящегося в хрустальных подвесках бра, и, конечно же, есть что выпить. Да, точно. Вот чего ему давно хотелось: хорошенько выпить.
— Добрый вечер, лейтенант, — вежливо и очень официально поприветствовали Хэнка, когда он подошёл почти вплотную к человеку, держащему фонарик. — Как дела?
Если бы Хэнк не знал детектива Коннора Трумана, то решил бы, что это очень странная недобрая шутка. Но, к несчастью, они были знакомы уже несколько месяцев, поэтому Хэнк предпочёл не уточнять, что именно в этом вечере показалось Труману таким добрым.
— Дела явно лучше, чем у этой леди, — философски заметил Андерсон, кивая на труп и, по своей старомодной привычке, ненадолго снял шляпу, приложив её к груди. И ему было наплевать, что об этом думает Труман.
Отдав дань уважения смерти, он снова щёлкнул переключателем на металлической рукоятке фонаря и направил свет вниз, прямо на тело. Наверное, если бы сейчас рядом стоял кто-то из знакомых копов, то тягучее чувство, напоминающее тошноту, не подкатило бы к самому горлу. Но рядом был Труман, а это гарантировало, что не будет никаких сальных шуточек в адрес жертвы. Никаких эмоций. Никаких комментариев, которые принято произносить в таких случаях. Не будет всего того словесного шума, не дающего нервам натягиваться, как тросы, которые вот-вот лопнут.
Труману, пожалуй, и в голову бы не пришло то, что Хэнку, копу с таким стажем, всё ещё неприятен вид мёртвых тел. Ему не объяснить, что к смертям никогда не привыкаешь: ни к молодым, ни к старым. Женщин всегда было особенно жалко, даже шлюх. Но Труману этого не понять. Ему не было жаль. Труман не злится на чёртову погоду, на опаздывающего коронера, на безобразную работу дежурных. Труман — всегда само спокойствие.
И, будто подтверждая мнение лейтенанта, детектив, поздоровавшись, просто продолжил сосредоточенно вычерчивать своим фонарем какие-то круги и зигзаги вокруг Джейн Доу, будто напрочь позабыв о Хэнке. Хэнк тоже постарался не обращать внимания на отстранённого и холодного детектива. В конце концов, у всех свои способы работы. Труман, например, любит просто пялиться на трупы, будто видит в них что-то такое, чего не замечают остальные. На местах преступлений он вечно вёл себя как вайандотский следопыт, идущий по следу дичи. По часу он мог рассматривать ветки, пыль, следы шин, брызги крови или какие-то одному ему видимые пятна. Перетирал в пальцах почву. Трогал вещи. Принюхивался, прислушивался и бесконечно что-то обдумывал, иногда бессознательно проводя языком по пересохшим губам.
«Ненормальный» — думал про себя Хэнк. С такими замашками Труман должен был бы стать посмешищем всего департамента. Но не стал. Его методы работали, и именно поэтому к нему приходилось прислушиваться. Однако то, что Труман был дотошным и внимательным, не делало его любимцем всего участка. И уж точно он не был любимчиком Хэнка Андерсона.
Сам Хэнк работал по старинке, не делая сложных умозаключений, основанных на цвете подвязок жертвы, ночной температуре воздуха в штате Висконсин или лунных фазах. Его всегда интересовали только факты, упрямые факты и явные улики. Мотивы, показания и свидетельства. Сейчас у него имелось всего два неоспоримых факта: перед ним на земле лежала женщина и она была мертва.
Хэнк снова взглянул в лицо жертвы. Сложно было даже предположить её возраст. Слишком много макияжа. Красный, как мак, тщательно накрашенный рот. Неестественно длинные ресницы, отбрасывающие чёрно-синюю, какую-то паучью тень на лицо. Брови тонкие, прочерченные одним ровным отточенным штрихом косметического карандаша. Свежий румянец, которому не мешали ни холод, ни смерть. Абстрактное и гладкое личико с кинопостера. Нет, она не выглядела как настоящая женщина. Скорее напоминала фигуру из воска. Или манекен. И дело было даже не в том, что на неё направлялись то и дело перекрещивающиеся лучи двух фонариков.
Её кожа была очень светлой до какой-то неестественной белизны. Хэнк не был уверен, но, вероятно, это мог быть грим или пудра. Одна белая рука, согнутая в локте, поднималась выше головы. Вторая, с массивным стразовым браслетом, вытянулась вниз и немного в сторону. Поза была очень нарочитая, будто её специально так уложили, напоказ. Волосы чёрные, как китайская тушь, обрамляли маленькую голову волнистым ореолом, как на какой-то картине. Модная завивка, как у Салли Рэнд на афише нового фильма. Только одна неловко выбившаяся прядь перехлёстывала шею покойницы. В ушах у неё неуместно ярко поблёскивали острыми бликами крупные серьги, со стеклянными подвесками триллиантовой огранки.
«Какая дешёвка...» — не удержавшись, подумал Хэнк. Его взгляд переместился ниже, на маленькую полуголую грудь с сияющими накладками на сосках. Эти легкомысленно блестящие чешуйки крупных пайеток, нашитых на миниатюрные декоративные ромбы, сбили Хэнка с мысли, и он не сразу понял, что ниже талии жертвы начиналась сплошная чернота, будто её труп располовинило ярким лучом света. Хэнк присел рядом с покойной. В нос ему ударило совершенно неуместным здесь крепким запахом жасминовых духов и пудры. Осторожно, почти опасливо Хэнк подцепил кончиками пальцев край плотной прорезиненой ткани и потянул за неё вниз.
— Что это, блядь… такое? — спросил он, откинув край чёрного покрова в сторону.
— Половина женщины, — очень точно и спокойно заметил Труман, видимо не умеющий молчать в те мгновения, когда это действительно требовалось.
На этот раз Хэнк, почувствовавший, как дурнота от увиденного усилилась, не удержался: он направил луч фонаря прямо в грудь этому хладнокровному выскочке, будто желая прожечь в нём дыру.
Детектив Труман поднял на Хэнка глаза, и тому немедленно показалось, что даже сейчас, ослеплённый светом фонаря, Коннор его отлично видит. Безмятежно-приветливое лицо не изменило своего выражения. Математически выверенный изгиб губ, где-то на грани между самой лёгкой полуулыбкой и подобающей профессионалу серьезностью. Взгляд, выражающий всё, что будет угодно смотрящему. То есть ничего конкретного. Ничего личного.
Наверное, от этого Хэнку всегда казалось, что в Конноре есть что-то машинное. Такой сдержанный. Такой безупречный. Ему будто никогда не было больно и никогда не было жарко или холодно.
А Хэнка тошнило. Ему хотелось отвернуться или хотя бы закурить. У Хэнка уже руки сводило от влажной предзимней стужи, а Коннор имел безупречный вид человека, который только что вышел из своего номера в Хилтоне, чтобы прогуляться до ближайшего закрытого клуба, куда пускают строго по приглашениям.
Белая рубашка, застёгнутая на все пуговицы, стильный галстук, тёмно-серый осенний плащ, перехваченный поясом на талии, шляпа-трилби с широкой угольно-чёрной лентой. Очень просто, но изящно. Даже влажная туманная взвесь, осевшая серебрящейся мелкой росой на коже детектива, не портила впечатления. Влага искрилась на его лице, как иней, придавая гладкому молодому лицу с чёрными глазами и будто нарисованными длинными бровями неживой, глянцевый вид. Красивый, но слишком безжизненный — прямо как девица, которую только что рассматривал Хэнк.
Коннор Труман, нисколько не смущаясь, выдержал паузу, во время которой его так бесцеремонно разглядывали. «Чёртова кукла», — ругнулся про себя Хэнк и отвернулся, не выдержав прямого взгляда тёмных, непроницаемых глаз.
— Какие-то вопросы, лейтенант? — поинтересовался Коннор, видимо не придав никакого значения этой маленькой победе.
— Да. И не один, — опуская фонарь, процедил Хэнк. Он нащупал в глубоком кармане своего пальто измятую пачку «честерфилда». Картонка со спичками нашлась там же, но прежде чем прикурить, раздражённый Хэнк сломал пару спичек. Спички шипели, распространяя едкий запах серы, и никак не хотели гореть. Запалив наконец кончик сигареты и глубоко затянувшись дымом, он, подумав, спросил: — Я так понимаю, прелестных ножек ты поблизости не нашёл?
— Я их не искал, — прямо ответил Коннор, и Хэнку показалось, что детектив удивлён этому вопросу. — Вряд ли убийца планировал их бросить тут же.
— Почему это? — Хэнк спросил скорее по инерции, чем из искреннего интереса, но Труман, похоже, с удовольствием вскочил на своего любимого конька.
— Потому что это бессмысленно? Если он её расчленил, причем так педантично… вот, взгляни на то, как тщательно это выполнено… — Он присел на корточки и очень любезно подсветил для Хэнка то, чего видеть совсем не хотелось. Хэнк выдохнул дым носом, а Коннор спокойно продолжил свою мысль: — В этом есть какой-то особый смысл. Какое-то сообщение. А если бы он хотел избавиться от тела по частям, то просто отделил бы голову, руки и…
— Может, у него не было на это времени? — вяло предположил Андерсон.
— У него была уйма времени, — уверенно и очень нагло заявил Коннор. — Посмотри: земля под ней чистая. То есть это обычная уличная грязь. Значит, он слил кровь в другом месте. Потом выпотрошил её. Вымыл. Расчесал волосы, накрасил. Надушил. Он не торопился, чувствовал себя вполне комфортно, значит, есть какое-то место, где это можно было сделать незаметно, а потом вывезти её. И вот ещё что…
Труман протянул руку к девушке. Очень аккуратно, почти нежно он снял небрежную чёрную прядь с её шеи и откинул в сторону. Хэнк присмотрелся. Опоясывающая шею неровная борозда, страшный синий кровоподтёк, тут же разрушил иллюзию искусственности трупа. Хэнку больше не казалось, что перед ним лежит муляж. Коннор как всегда от души постарался расцветить картину преступления яркими натуралистичными мазками. Хэнку почудилось, что детектив даже слегка улыбнулся, довольный собой. Хотя это могла быть просто игра света и теней.
— Итак: у него было достаточно времени, чтобы сделать всё это, а потом привезти её сюда и уложить в такой позе. Думаю, что это местный, который отлично знает район, комфортно себя тут чувствует, и он был уверен, что никто ничего не заметит. — подытожил Труман. — А это — последний штрих. Прикрыть странгуляционную борозду, которая портит картину, прядью волос. Чтобы всё было идеально.
— Ладно. Я понял: он с ней поигрался, как девчонка с куклой, и бросил тут. Но нам повезло, не так ли? — заметил Хэнк, а Коннор вопросительно приподнял одну бровь, наклоняя голову набок. Пришлось ему пояснить: — Повезло, что мы нашли… эм-м… верхнюю часть. Если бы здесь лежали только её ноги, то хрен бы мы её опознали. А так видно: эта красотка явно не из читального клуба сбежала. Танцовщица. Или проститутка. Или то и другое.
— Красная Миля? — не глядя на Хэнка, уточнил Коннор.
— Красная Миля, — подтвердил тот.
♠
— Привет, сладкий… Наконец-то к нам заглянул настоящий мужчина. — Это приветствие хрипловато выдохнули Хэнку прямо в лицо вместе со струйкой дыма. Гибкая женская рука, в длинной черной перчатке выше локтя, уверенно обхватила его за шею. Вторая рука девчонки легла лейтенанту на грудь, будто проверяя, достаточно ли долларов в бумажнике, который Хэнк носил в кармане. Его окутало жасминово-табачное облако, в котором хорошо были слышны нотки дешёвой пудры и острый запашок пота: очевидно, он был далеко не первым клиентом за этот вечер. — Может, пригласишь меня? Пятьдесят центов за медленный танец. Доллар за приватный…
— Целый доллар?! — опешил Хэнк.
— Всего доллар, — уточнила девица, поправляя свою короткую стрижку, с острыми, как стилеты, ровными прядями, подчёркивающими высокие скулы.
— Мистер Андерсон занят, крошка. И он не танцует.
Голос Трумана был предельно серьёзным, и всё-таки Хэнку в этой реплике почудилась какая-то неуловимо тонкая насмешка. В другое время Андерсон, пожалуй, из одного только чувства противоречия подхватил бы эту разгорячённую девчонку, пахнущую одуряюще привязчивым герленовским «Шалимаром». Он спустился бы с ней в дансинг только для того, чтобы Труман хоть раз оказался неправ. Момент оказался упущен: девица, резко потерявшая интерес к Андерсону, уже отошла к другому столику.
Но Хэнк не удержался, представляя себе эту картину. Он, как наяву, видел внимательные карие глаза, осуждающе следящие за ним сверху, с галереи, будто контролируя, не сбивается ли Хэнк с фокстротного ритма и не съезжает ли его сильная и мужественная рука на игриво округлые ягодицы партнёрши.
— Решил отшить всех местных красоток, Труман? — Хэнк демонстративно улыбнулся одной из девиц, которая послала ему в ответ воздушный поцелуй. — А ведь эти куколки могут знать побольше, чем все твои осведомители, вместе взятые. Поэтому, будь добр: веди себя мило, мать твою.
— Думаешь, если я буду милым, то они сразу сдадут нам человека, который любую из них может выпотрошить и разделать на стейки? — негромко уточнил Коннор, наклоняя голову набок. — Это твой метод? Быть милым с девицами напрокат?
Хэнк непределённо хмыкнул, отмечая про себя, что Труман раньше никогда не позволял себе так грубо высказываться о женщинах. Однако допустить, что этот сработаный из льда и стали человек чем-то разозлён, было сложно. Ничего не ответив Коннору, Хэнк сразу направился к барной стойке. Не обращая внимания на табличку
«СПИРТНОГО НЕТ», он заказал себе двойной канадский, который в меню значился как «квебекский чай», и осмотрелся повнимательнее.
Местечко было явно не первый сорт, но это небольшое заведение с громким названием «Фортунато» и мигающим неоновым бриллиантом на вывеске оказалось совсем рядом с тем местом, где обнаружили расчленённое тело. Труман наивно полагал, что они быстро найдут след убийцы в этой части Даунтауна: здесь располагалась бо́льшая часть танцевальных клубов, театров и казино, откуда могли привезти их Джейн Доу. Но Красная Миля, на которой кипела вся ночная жизнь Детройта, была довольно длинной, и искать свидетелей в многочисленных дансингах и клубах было всё равно что собирать грибы ночью.
Однако Хэнк не стал возражать и высказывать свои опасения. Неопознанную девицу уже увезли в судебный морг, а лейтенант изрядно промёрз в ожидании коронеров, поэтому предложение Трумана заглянуть на огонёк в местечко, где есть подпольный бар, не выглядело таким уж абсурдным в данных обстоятельствах. Но на входе в «Фортунато» Хэнк, предвидя, что Труман может распугать ему всю рыбу, очень убедительно посоветовал:
— Спрячь-ка свой значок, мальчик. — В ответ на тёмный вопросительный взгляд, брошенный искоса, Хэнк терпеливо пояснил: — Хочу пропустить стаканчик, чтобы согреться. Да и девчонки тоже будут разговорчивее, если ты не станешь им руки заламывать и тыкать в лицо жетоном. Если с порога орать, что мы копы, то не жди ни поцелуев, ни виски.
— Тебя и без жетона узнают, — насмешливо заметил Коннор и добавил, произнеся звание Хэнка медленно, по слогам: — все знают лей-те-нан-та Андерсона.
— Зависть — грех, — снисходительно ответил Хэнк, чувствуя, как от предвкушения первого обжигающего глотка бурбона его раздражительность тает, как весенний лёд. — Да, меня знают. А ещё они знают, что я люблю блэкджек, «Олд Кроу» и не имею дурной привычки носить работу туда, где отдыхаю. Тебе рекомендую делать то же самое. Мы — два джентльмена на отдыхе. Ты как? Выпьешь?
— Мы здесь не за этим.
— Говори за себя, — посоветовал Хэнк, поднося бокал к губам.
— Не понимаю, как ты дослужился до лейтенанта, — подчёркнуто холодно произнёс Труман, беззастенчиво разглядывая Хэнка. Но тот только плечами пожал.
— А ты до сих пор думаешь, что белая рубашка и начищенные ботинки — это твой пропуск вверх по карьерной лестнице? Труман, ты мне казался немного умнее. Кстати, ты, надеюсь, не вообразил, что в первой же забегаловке найдёшь своего маньяка? — Хэнк спросил это вполне серьёзно, и после короткой паузы он, увидев выражение лица Трумана, с недоверием уточнил: — Ты что-то заметил и поэтому мы остановились здесь?
— У меня тоже есть свой метод… Хэнк. И он заключается в простой формуле. — Коннор достал портсигар из внутреннего кармана. — Всё предельно просто. Главное запомнить принцип: глядя на жертву, ты смотришь и на её убийцу.
«Ненормальный», — вновь подумал Хэнк про себя, наблюдая за тем, как Коннор достал сигарету и, зажав её между пальцами в изящно отставленной руке, медленно обвёл глазами небольшой зал.
— Ладно, валяй. Просвети меня, — благосклонно разрешил Хэнк, заметив девицу в винно-красном платье, которая, отметив приглашающий к действию манёвр молодого и красивого копа, уже направлялась к ним, покачивая бёдрами так выразительно, чтобы ни в коем случае не сойти за скромницу.
Коннор придвинулся ближе к лейтенанту. Почти коснувшись Хэнка плечом, понизив и без того глуховатый голос, он пояснил:
— Ты смотришь на убийство только как на преступление. А я вижу в нём отпечаток личности убийцы. Десять разных человек совершат убийство по-разному. Это будет десять разных стилей. Иногда трудно отличить одно от другого, но чаще всего почерк преступления уникален. И если представить себе процесс умерщвления другого человека как занятие, требующее определённых навыков, знаний и, в конце концов, таланта…
— Боже, Труман… — Хэнк обессилено прикрыл глаза. — Какой же ты мудак.
— Я не виноват, что ты не можешь абстрагироваться, — парировал Коннор и тут же лучезарно улыбнулся подошедшей девушке в скандально коротком платье, обнажавшем её крепкие ладные ножки едва ли не до колен. Обращаясь к девице, которая любезно поднесла к его сигарете зажжённую спичку, он спросил: — Как тебя зовут?
— Руби, — улыбаясь ярко подкрашенными губами, охотно представилась она. — Может, пригласишь…
— Руби? — переспросил, на секунду задумавшись, Труман. — О, теперь ясно. А та леди, которая нас встретила, вероятно… Агата?
Хэнк бросил быстрый, настороженный взгляд в ту сторону, где стояла «девочка», обнимавшая его несколько минут назад. Она была вся в чёрном, и имя Агата ей вполне подходило. Рядом с ней прошлась, звонко цокая небольшими каблучками, девушка в переливчатом зелёном платье. В углу, возле фальш-колонны, весело хохотала коротко стриженая красотка в голубом, игриво ударяя своего спутника кулачком в грудь.
Хэнк ещё не успел понять, какое отношение цвет платьев и псевдонимы девиц имели к их делу, но он напрягся, когда Коннор, неспешно затянувшись сигаретой, наклонил голову набок, глядя на Руби точно так же, как он глядел на мёртвую женщину в переулке на Роуз-роуд.
— А Даймонд среди вас, случайно, нет?
— А она не пришла, — покручивая длинную нитку бус, беспечно сообщила Руби, усаживаясь на колени к Коннору. Хэнк невольно задрал брови вверх, когда увидел, как рука Трумана смело и довольно привычно придерживает девицу за талию. Растягивая слова на деревенский манер, Руби уточнила: — Купишь мне вермута, малыш?
— Конечно, деточка. Так что там с Даймонд? — Руби скривила ротик.
— Наверное, опять шляется со своим режиссёром из Халивуда. Решила, что будет звездой, потому что Пичи её наряжает, как Джоан Блонделл, а этот калифорниец говорит, что у неё самые красивые ножки во всём Мичигане. Хотя мои не хуже! Вот смотри!
— Режиссёр? — немедленно уточнил Хэнк.
— Пичи? — Переспросил Коннор.
Руби повела голым плечиком. Продолжение беседы явно стоило того, чтобы заказать рубиновой Руби бокальчик вермута. В следующие полчаса Коннору пришлось пару раз пройтись по танцполу квикстепом, а Хэнка она разорила на бутылку французского шампанского. Только после этого детройтская Терпсихора рассказала им историю о соперничестве «халивудского» приезжего, который обещал Даймонд звёздную карьеру на фабрике грёз, и местного продюсера, которого Руби ласково называла «Пичи».
— Как по мне, так пускай уезжает, — заметила девушка, поправляя свои платиновые кудряшки. — Роль Даймонд больше подойдёт блондинке. Пичи только зря бесится. Ну что, милый, может, приватный танец?
— С него хватит, — отрезал Хэнк, но, тут же спохватившись, добавил: — Если тебе это поможет, то мы могли бы дать рекомендацию твоему Пичи. Такой красотке, как ты, надо быть на первых ролях. Подскажешь, где его найти?
— Да вот он. — Острый красный коготок указал на неприметного мужчину в сером костюме, который, проходя мимо девушки в жёлтом канареечном платье, озабоченно поправил тонкую лямку, сползавшую с её плеча. Он что-то пробормотал, и девушка повернулась вокруг своей оси, показывая себя во всей красе. Мужчина кивнул, явно довольный её видом, и исчез за тяжёлой бархатной шторой. Руби с какой-то гордостью добавила: — Он сам нас красит. Чёрт, да он из любой веснушчатой уродины сделает Ноэль Франсис.
— Берём, — заявил Хэнк, но Коннор, глядя, как рука лейтенант потянулась к кобуре, мотнул головой:
— Не думаю, что он окажет сопротивление. Это не в его характере.
— Конечно. — Хэнк, спровадивший Руби, смотрел на Трумана со скепсисом. — В его характере душить девиц, которые решили уйти из его вшивого шоу, распиливать, потрошить и разбрасывать по городу. Кстати, где же её ноги? В гримёрке? Или на кухне?
— Может, он их оставил себе? А может, прислал в качестве прощального подарка голливудскому сопернику? Такое вполне в духе этого убийства. В любом случае, мой опыт говорит, что он сдастся, как только я скажу, что…
— Ха. Мечтай, — оскалился Хэнк.
— Проверим?
— Валяй. Но, если этот ублюдок попытается сделать ноги, клянусь, я ему коленные чашечки прострелю, а прокурору скажу, что так оно и было.
— Метод Андерсона? — хитро улыбнулся Коннор. Хэнк кивнул. Да, это был его метод.
♠
— Что?.. — перехватив взгляд лейтенанта, недовольно спросил Коннор.
Ему сразу пришлось сделать паузу. Поморщившись от боли, он завздыхал, пытаясь сесть так, чтобы стало хоть немного легче. Неожиданный удар арканзасской зубочисткой прошёлся по касательной и пропорол только кожу, скользнув по рёбрам, но крови было столько, что Хэнк едва не убил Пичи на месте. Но Коннор, прощупав рану, прошипел:
— Хэнк, оставь мне этого ублюдка… живым.
Андерсон послушно поднялся с колен, убедившись, что Пичи, схлопотавший от него хорошую дозу свинца, ещё дышит. Может, и до суда доживёт, если повезёт.
— Коннор, мать твою, я же говорил...— не удержался от упрёка Хэнк, подойдя ближе, — дай посмотреть. Да уж, пустил он тебе кровищи...
Коннор скрипуче и ехидно уточнил:
— А что, Андерсон? Ты ведь думал, что из меня машинное масло польётся?
— Вроде того, — чистосердечно сознался Хэнк. — Слушай, я, конечно, не врач, но ты херово выглядишь, мой мальчик. Пойдём-ка выйдем на свежий воздух. Давай, я помогу.
— Больно. И курить хочется… — пожаловался Коннор, протягивая к Хэнку липкие от подсыхающей крови пальцы. — Дай.
Хэнк кивнул. Он сам быстро раскурил сигарету и поднёс её ко рту Коннора. Тот жадно обхватил её губами и затянулся, жмурясь, фыркая и пуская дым носом. Он перехватил сигарету непослушными пальцами, и тогда Хэнк помог ему подняться.
— Я облажался. — Коннор сплюнул набежавшую густую слюну на пол, а Хэнк только помотал головой:
— Не раскисай, Труман. Просто твоему методу немного не хватило… весомых аргументов. — Он похлопал себя по кобуре, которую тяжело и надёжно оттягивал смит-вессон.
Коннор промолчал, прерывисто выдыхая горячий дымный воздух прямо в шею Хэнку. От этого дыхания, такого жаркого и щекочущего обнажённую кожу, Хэнка зазнобило. Но он не отодвинул от себя детектива, честно признаваясь себе, что ему отчего-то было очень приятно это знобящее ощущение. Может, оттого, что раненый Коннор, почти висевший на нём, казался теперь близким и очень понятным. Тёплым. Живым.
Где-то на улице взвыла полицейская сирена, и хриплую граммофонную музыку тут же обрубило. Коротко взвизгнула какая-то из разноцветных девчонок. По пожарной лестнице, снаружи здания, громко и торопливо затопотали чьи-то ноги. Звякнуло разбитое стекло, кто-то звонко засвистел и на время всё затихло.
Хэнк толкнул тяжёлую дверь чёрного входа от себя, и они с Коннором вывалились в обжигающе холодную прорубь ночи. В глухом проулке за «Фортунато» было чертовски темно, изрядно воняло, и они, ругаясь и пыхтя, натыкаясь на волглые стены, брошенные пустые ящики, наступая в подмерзающие лужи, медленно побрели на свет.
