Твоя боль отзовется в его сердце стократно.
Часть 1
22 июня 2020 г. в 18:24
Сколько килограмм сбросила Зельда Сейр с того момента, как Френсис Скотт Кей Фицджеральд ушел на охоту за тигром? Он не знает.
Френсис смотрит, как Зельда складывается пополам, изящно распрямляется, перегибает корпус, поворачивается, наблюдая за собой в стройный ряд зеркал. Ее движения плавные и величественные, она напоминает сейчас танцующую кобру, что согласилась потерпеть общество человека в обмен на переливчатые звуки флейты. Френсис наблюдает за ее тренировками не первый час, смотрит на руки, ноги, живот и грудь. Острые скулы и сухие истрескавшиеся губы. Смотрит на выступающий хребет, кости таза, ранки и трещины, но никогда — в глаза. С момента его приезда из Японии, позорного, трусливого побега, признания собственного поражения, они ни разу не взглянули друг другу в глаза.
— Тебе обязательно маячить здесь? — гармония и обманчивая плавность от движения к движению.
— Ты не ела больше суток, — Френсис смотрит на нее бледными голубыми глазами, будто кукла с магазинной витрины. — Составь мне компанию, — и добавляет голосом до боли родным, — Зельда.
— … — Зельда падает с носков на пятки, опускает голову, отражения повторяют ее действия с секундной задержкой. — Хорошо, — она не переодевается, даже пуанты не снимает, но Френсис рад и этому, он уже убедился, что давление не поможет ему достичь желаемого, а значит нужно применять другой подход.
Он подает ей руку, и Зельда, глядя на нее из-под отросшей челки, берет Френсиса за рукав. Это действие — странное, почти детское, но Фицджеральду все равно, он ведет Зельду за собой, к накрытому столику в саду, усаживает за стул с высокой спинкой, а потом уже опускается на жесткое сидение сам.
— Здесь только овощи и салатные листья, ни капли масла, — он качает головой в сторону ее тарелки. — Также я купил аквариум устриц, которые ты любишь, их вытащили из воды чуть больше пяти минут назад, — устрицы на подложке из колотого льда действительно пахли восхитительно, а нарезанный на дольки лимон только подогревал аппетит. — Если ты хочешь что-то другое, скажи мне и повара приготовят это в кратчайшие сроки, — Зельда молчит. — Пожалуйста, позавтракай, даже примы не брезгуют плотной трапезой с утра.
— Но я не хочу есть, — говорит она и не врет, — я хочу танцевать.
— Для хорошего танца нужна энергия, — Френсис испытывает дикое желание закурить.
— Я полна сил, — солнечный луч касается ее скулы, и кожа кажется еще более бледной. — А ты, — она подается вперед, к самому лицу Френсиса, принюхивается по-звериному, — ты стал курить другие сигареты, — улыбка. — Дай попробовать, — шепчет она ему в губы.
Френсис позволяет себе секундную заминку, а затем достает из внутреннего кармана пиджака пачку добротных крепких сигарет.
— Зажигалка или спички? — Френсис мажет взглядом по ее лицу. — От спичек вкус будет не таким выраженным, как от старой-доброй бензиновой зажигалки, сразу предупреждаю.
— На твое усмотрение, — она выбирает из ровного строя фильтров один, зажимает между сухих колючих губ.
Френсис чиркает спичкой о коробок, и Зельда смотрит на него снизу вверх, когда прикуривает. На секунду в ее взгляде вспыхивает что-то странное, почти живое, но гаснет так же быстро, как смятое Скоттом пламя.
— Я закурю тоже, не возражаешь? — крутит в пальцах зажигалку. Отцовскую.
Зельда втягивает дым глубоко-глубоко в легкие и качает головой.
Забавно, что зажигалку эту Скотт года два как потерял где-то в разъездах по миру.
Очень.
Щелчок. Фицджеральд затягивается, зрачки у него расширяются, а с кистей спадает часть напряжения.
— А почему стол накрыт только на меня? — Зельда подпирает ладонью подбородок. — Ты же не чужой здесь, — выдыхает струйку дыма ему в лицо.
Застает Френсиса врасплох.
— Я хочу, — он выигрывает себе секунду выдохом, — чтобы ты сама выбрала мои блюда.
— Хммм, — а звучит интересно, — и что, съешь все, что велю принести?
— По мере моих скромных сил и строго в твоей компании, — хитрый взгляд из-под ресниц.
Это выражение. Взгляд. Слова. Дурацкая манера подлавливать ее и получать желаемое абсолютно абсурдным способом.
Так похоже, так похоже…
Зельде кажется, что она сейчас разрыдается.
— Ай! — сигарета кусает ее за пальцы горящим фильтром.
— Обожглась? — Френсис ловит окурок у самой тарелки Зельды.
— Чуть-чуть, — она передергивает плечами, — не страшно.
Скотт докуривает и вжимает бычок в ладонь.
— Пепельницу, — говорит он испуганной служанке, стоящей на почтительном расстоянии от хозяев.
— А тебе, — Зельда смотрит на ровные края ожога, — не больно?
— Покалывает немного, — он стряхивает мусор в поднесенную пепельницу, — пить хочешь? Мне на днях привезли пару бутылок отменного игристого.
Служанка испуганно смотрит на Зельду, словно ожидая, что та ее сейчас сожрет.
— Ммм, — она касается пальцами губ. — Да, пожалуй. Во-первых, я хочу венских вафель, во-вторых, — красный эспрессо. И свежих фруктов. Голубика, клубника… и мяты, да, пучок мяты. — Скотти очень любит мяту. — Пройдешь со мной на летнюю кухню? — в этот раз она не брезгует взять его руки в свои. — Я так люблю смотреть, как ты готовишь.
— Конечно, — Френсис упирается ногтем в ожог, но лишь на секунду.
Они поднимаются и неспешно вышагивают по саду, издали напоминая идеальную пару. Пока в голове Френсиса буквально осязаемо мечутся мысли, Зельда, представляет, как тараканами суетятся слуги, подготавливая ингредиенты и спешно приводящие кухню в порядок. Забавное зрелище, но лучше вместо тараканов подставить сорок, иначе она не сможет заставить себя поесть.
При их приближении с кухни действительно в стороны разлетается стайка птиц: повар, горничные, даже широкая спина мажордома мелькает, вот так честь.
— Надеюсь, ты не жульничаешь, — она прижимается щекой к щеке Скотта.
— Нет, — он не вздрагивает только чудом. — Больше положенного я никогда не жульничаю.
Зельда позволяет себе рассмеяться впервые за все время с его приезда и садится на до блеска натертый стол. Не замечая остановившегося Френсиса.
— Мистер Фицджеральд, тесто! — из ступора выводит сушеф, едва не сбивая хозяина с ног. — В-вафельница где обычно, мы ничего не меняли. П-п-приятного аппетита, миссис Фицджеральд, мистер Фицджеральд!
Зельда милосердно кивает, отпуская слугу, и с любопытством кошки смотрит на Френсиса.
Скотт же держится на удивление спокойно. Сначала разжигает огонь в очаге, не столько для того, чтобы вскипятить чайник, а потому, что Зельда любит смотреть на танцующее пламя. Затем открывает шкаф, где лежит все необходимое для приготовления почти любого кофе и… все-таки замирает. Зельда видит его напряженную как струна спину, видит побелевшие костяшки пальцев. Ждет. Скотт выбирает френч-пресс, затем, уже без намека на промедление, открывает шкаф с ровным строем жестяных банок. Чай, кофе, ройбуш, фруктовые и ягодные смеси, специи, пять видов сахара, большая пачка йербы — лишь малая часть их коллекции. Но, пожалуй, самая любимая.
Скотт шумно вдыхает носом калейдоскоп ароматов и находит ройбуш на удивление быстро. Оглядывается на Зельду.
Она ожидает увидеть там злорадное торжество, но вместо этого Фицджеральд улыбается ей мягко и спокойно. Режет ее наживую и присыпает солью сверху.
Френсис высыпает содержимое банки в ступку, подсаживается к Сейр и неторопливо начинает молоть иглы в порошок, мурлыча себе под нос прилипчивую, знакомую чем-то мелодию.
— Почему ты не достал молотый ройбуш? — Зельда касается пальцем чуть ниже его запястья, трогает полоску бледной, не прикрытой рубашкой кожи.
— Это уже труха, он потерял свой былой вкус, — ноздри щекочет густой аромат с отчетливой древесной ноткой.
«Как и я» — невесело думает женщина, ставшая тенью самой себя.
— Нет.
— Нет — что? — она сказала это в слух или благоверный научился читать мысли?
— «Нет», про то, что ты подумала, — Френсис встает и направляется в сторону закипающего чайника. — Не люблю сравнение людей с едой.
— А почему ты решил, что я думаю об этом, а не, скажем, о вальсе? — Зельда склоняет голову к плечу, отросшие волосы щекочут ключицы.
— О вальсе не думают с таким отвращением, — усмешка, которую она не видит. — Поверь мне, я знаю.
Зельду пробивает на удушливый смех.
Чайник взвизгивает и замолкает, Френсис обдает колбу френч-пресса кипятком, засыпает заварку, ждет, пока вода подостынет и только потом заполняет емкость до отметки, считает про себя до сорока и потом опускает пресс.
— С карамельным сиропом? — спрашивает, не оборачиваясь.
С губ почти срывается «нет», ведь она не любит сладкие напитки, а потом вспоминает, кто любил такое сочетание.
— Да, — шепчет она.
Тихий стук френч-пресса и бутылки с карамельным сиропом.
— Вафли сейчас сделаю, — говорит Скотт, собираясь вернуться к шкафу.
Сейр хватает его за предплечье, заставляет опуститься на стул.
— Слуги сделают, — сороки действительно появляются по команде, прозорливые любопытные сороки, прижечь бы им всем хвосты.
Фицджеральд смотрит на ее плечо бледными серыми глазами.
Зельде хочется снять с него кожу и найти в костях черепа чужие черты, потому что это (не) Френсис. Это фальшивка.
Прозорливая, умная.
Сломанная, как и сама Зельда.
И от этого понимающая, смирившаяся.
Им подают горячие венские вафли, щедро политые маслом и присыпанные сахарной пудрой.
Зельда смотрит на них и не видит толком, пытается схватить вилку, которую Скотт подталкивает ей в пальцы, и грубо отрывает румяный хрустящий край.
— Я хочу разорвать твое лицо, — говорит она, жуя.
— Сначала поешь, а потом можешь попытаться, обещаю не убегать слишком быстро, — нож для масла со скрежетом застревает между зубьев вилки. — Не сейчас, пожалуйста, — Скотта не пугает близость железа к глазному яблоку или нездоровый блеск в глазах жены. — Вафли ведь такие вкусные, да и эспрессо уже должен настояться.
— Да. — Глухо отвечает она и механически заталкивает себе в рот новый кусок. — Знаешь… — смотрит ему в глаза, неожиданно трезвая, будто очнувшаяся от дурного, долго сна, — дальше будет хуже. Я… я и в правду попытаюсь сделать это.
— Я знаю, — Френсис разливает по их чашкам ройбуш.
И добавляет каждому по ложке карамельного сиропа.
Зельда трясущейся рукой берет свою и делает глоток.
— Не сладко, — по ее щекам бегут дорожки блестящих слез. — Неужели, я пережила не только дочь, но и мужа? — шепчет она. — Ответь мне, — ее голос дрожит. — Пожалуйста, ответь.
Френсис смотрит на нее своими невыносимыми чужими глазами. Тусклыми и смирившимися.
— Ударь меня, если тебе станет легче, — он касается ее лица, собирая подушечками пальцев теплые капли. — Режь, кричи, плачь. И, обещаю…