Рождественский стол

      Снег за пределами закрытых помещений во всем городе завораживал, а по воздуху тянулся аромат спокойствия и Рождества. Подвыпившим для смелости Гари и Эшу одновременно было так хорошо, так легко, будто бы эти двое парней, словно хлопья снега, падали вниз, на самое дно бутылки с виски, сливаясь с другими такими же, как и они сами.       Гари, зайдя в дом Кетчума, почувствовал, как немного устал после короткой вечерней прогулки по морозу, однако сейчас ему все равно. Сейчас он хотел закурить. И все равно, что в горле без того пересохло. Чуть было не поджег фитиль прямо в коридоре по привычке, расслабленный Оук позволил возмущенному Эшу пихнуть себя в кухню и усадить на подоконник с открытой форточкой окна. Но только сегодня и только сейчас. Дотянувшись до рокса с недопитым виски, Гари сделал пару глотков, после этого затянувшись. Он даже не заметил, что в доме вырубили свет, насколько теперь был умиротворен и поглощен видом снежной улицы.       Эш сел рядом и Гари затянулся более крепче, чуть не закашлявшись, но вместо этого только зажмурился, выдыхая сизый дым и упираясь лбом в оконное стекло. Он посмотрел на Кетчума сквозь отросшую челку, мысленно отмечая, что такой усталый пьяный вид ему шел больше всего.       Невольно он представил того курящим. Получилось даже несколько эстетично.       — Эй, Эши-бой… — внезапно позвал Гари хриплым, низким, почти басистым полушепотом. — А ты пробовал стрельнуть когда-нибудь? — И кивнул на тлеющую сигарету между длинных пальцев. Брюнет в ответ глянул на него краем глаза, как на дурачка, помотав головой в отрицательном жесте. — Нет? Да ладно. А хочешь? Не бойся, я прослежу, чтобы твоя первая тяга была удачной. Сначала может сильно горчить и глаза заслезятся, потом полегчает. Главное, чтобы из носа не пошло.       Оук младший по-джентльменски протянул Кетчуму свою же сигарету, но ничего. Эш молча отвернулся, просто проигнорировал! Это немного раздражало.       — Ты меня уже достал.       — Взаимно.       Гари затянулся в очередной раз сам, но не выдохнул, с жалостливым скрипом подоконника переваливая свой вес на одну руку, медленно наклоняясь к брюнету близко-близко, вновь заглядывая в карие глаза напротив. Зенки Эша прикрыты и в полутьме с расширенными чуть ли не до предела радужки зрачками кажутся почти черными. Красиво. Завораживающе. Гари хотелось бы утонуть в этих бесконечных омутах, в которых отражается луна, с головой. Или это так виски по мозгам ударил?       Будто под гипнозом, Гари ничего не говорил, положив свою холодную ладонь на теплую щеку Кетчума, не позволяя тому снова отвернуться. Он смотрел то на его губы, то опять в глаза, беспечно поглаживая мягкую кожу под большим пальцем. Эш не знал, зачем и почему, но нутро подсказывало, что это не что-то хорошее. Повернув голову к нему, встречаясь томным взглядом с таким же чужим, Кетчум почувствовал, будто земля ушла из-под ног и голова закружилась только сильней.       — Гари, мы… — договорить ему физически не дали, оставив единственную более или менее трезвую мысль неозвученной. Это была последняя отчаянная попытка привести и себя, и парня в чувства, вернув здравый рассудок, и закончилась она блестящим провалом, который украшал подобие поцелуя. Оук стал непозволительно близко, сразу вжался в приоткрытый рот напротив, выдыхая дым сигарет, задерживаясь подольше. Раскрыв глаза так широко, как это позволял их разрез, Эш закашлял в поцелуй, не ожидая ощутить в лёгких сигаретный дым, но ласковая рука на лице и требовательные губы выровняли дыхание.       Хоть никотин и горький, губы Эша казались до невозможия сладкими, наверное, из-за впитавшегося в них алкоголя, что перебивал неприятный привкус на языке. И Гари это даже понравилось. Неприятный, резкий, но такой привычный запах смешался с ненавистным когда-то в прошлом запахом Кетчума. Теперь он расслаблял. Мнимо ли, подлинно, но для Оука младшего это оставалось подсознательным фактом.       Зеленоглазый не заметил, как машинально отстранился, давая брюнету на миг глотнуть воздуха, а потом снова впился влажным поцелуем, в этот раз растягивая удовольствие, прижимаясь еще теснее, обнимая крепкими руками сильней, не давая лишний раз ни пошевелиться, ни, тем более, отстраниться. Возможно, это все и правда действие алкоголя на голову, потому что Гари никогда бы в здравом рассудке не подумал о том, что Эш может быть таким по истине великолепным.       Сильные руки и жадные губы пьянили похлеще самого дорогого алкоголя и Эш, прикрыв глаза, обвил шею парня руками, используя всю возможную пластику своего тела, дабы прижаться к шатену и углубить такой тягучий, как мёд, поцелуй. Единственное, что ему пришло в голову, было тем, чем кареглазый ни за что не занялся в трезвом состоянии, по его мнению. Рука провела от шеи к щеке, затем вниз, сквозь свитер оглаживая крепкое тело, что заставляло появиться странное желание увидеть парня напротив нагим, и упрямо спустилась еще ниже. Гари же мысленно ликовал, чувствуя чужие руки, и жадно всосал нижнюю губу до приятной боли, кусая её. Эш гладил его бедра, дразнил, скользя меж ног, но в итоге ладонь легла на пах, осторожно сжимая. Кетчум смело усмехнулся, чувствуя, как под пальцами постепенно затвердела плоть, и как чужое дыхание стало поверхностным и рваным. Незаметно запуская одну руку под эшевскую футболку, второй Гари выбросил через открытую форточку недокуренную сигарету на улицу, сразу же захлопывая её.       Оуку младшему пришлось применить всю свою силу воли в кулаке, чтобы не вздохнуть лишний раз слишком шумно или протяжно — Эш, чёрт возьми, сам лез к нему. И осознание на секунду поразило, хотя удивление вмиг сменилось быстро нарастающим желанием, стоило ощутить приятное сжатие ниже пояса, отдавшееся по всему телу сладкой истомой. Гари не сдержал глухой стон, когда Кетчум игриво прихватил зубами мочку его уха и зашептал что-то непонятное низким голосом. Распаляясь сильней, крыша Гари постепенно скатывалась куда-то в небытие.       И это все из-за Эша. Это все из-за чернобрысого мальчугана, которого раньше хотелось за бесящее только одним своим видом лицо хорошенько приложить о бетонную стенку. Сейчас же до одури хотелось его целиком полностью. Хотелось сжать его крепче в своих руках, чтобы кости жалобно захрустели, грозясь сломаться, хотелось кусать его, целовать до посинения и онемения губ, зажимать за углами общественных мест и в комнатах собственной квартиры.       Хотелось овладеть его телом и душой.       Хотелось подчинить его себе.       И Гари, чёрт возьми, сделает это здесь и сейчас — он точно знает, что Эш тоже хочет. Так смотрит…       Гари гортанно захрипел, слабо подрагивая от приятных ощущений, а руки, будто живущие сами по себе, блуждали по стройному телу под тканью одежды. Когда же до него дошло, что подоконник — не самое прекрасное место для соития двух разгоряченных тел, парень с лёгкостью подхватил Кетчума на руки, одновременно удивляясь тому, насколько же он лёгкий. Оук перенес кареглазого прямо на стол под звон пустых бутылок с дешёвым пойлом, чувствуя, как у самого подкосились ноги из-за действия алкоголя на голову и мнимой физической усталости. За пределы кухни он выйти и не решался, боясь случайно уронить Эша и упасть вместе с ним, испортив этой фатальной ошибкой весь настрой обоих на поздний вечер и всю последующую ночь.       Шатен усадил Эша на самом краю стола, рывком подвигая ещё ближе к себе, устраиваясь между ног, заглядывая в глаза. Сам не до конца привыкший к темноте, различить черты лица того он всё-таки смог. И, чёрт возьми, какой же он красивый и эстетичный. Такой манящий и притягательный, что ладонь опять неосознанно потянулась к лицу брюнета, контрастно нежно поглаживая щеку.       — Я хочу тебя… — зашептал Оук басом, прикрывая глаза, почти специально потираясь пахом о внутреннюю сторону бедра Эша, чтобы тот почувствовал всю серьёзность его слов.       — Ну, возьми, если так хочется. — Ответил он, а внутри что-то приятно сжалось и выпустило на волю ещё большее желание, чем прежде. Стало внезапно так хорошо, а к лицу прилила кровь, делая его пунцовым, да настолько, что даже во тьме все скрывающей ночи можно увидеть, как засиял румянец. И Эшу неистово приятно видеть точно такой же на щеках Гари. Чуть ли не сорвав верх одежды и с себя, и с Кетчума, тот снова впечатывается в губы брюнета требовательным, жадным, тягучим, влажным поцелуем, который местами переходил на покусывание и посасывание чужих языка и губ.       Оук постепенно поцелуями переходил все ниже и ниже, прокладывая дорожку из слабых, но вполне ощутимых укусов и засосов, несколько по-хозяйски сжимая бедра Эша в своих загребущих лапищах, стягивая вниз такие мешающиеся и крайне лишние сейчас штаны вместе с бельём.       Оказавшись на одном уровне со стояком брюнета, Оук бесстыдно ухмыляется:       — Вижу, размером тебя природа не обидела. — И словно игриво разок проводит языком по всей длине члена, слыша тяжкий вздох над головой.       — Х-хватит так смотреть!       В ответ Гари лишь раздевается. Теперь уже окончательно. И вид воистину великолепный. В холодном зимнем свете с улицы он выглядел самым настоящим рождественским подарком. От Оука всего исходила странная аура, содержавшая в себе и покоряющую силу, и нежную любовь, и грубую эстетику: в нем было все, о чем можно было только мечтать. Эш трепетно смотрит на него, не отрывая взгляд, губы дрожат, а ноги непроизвольно раздвигаются шире. Так хотелось… а хотелось чего? Кетчум не знал. Разве что того, чтобы этот человек был рядом и не отходил никуда. Чтобы он вечно вот так смотрел на него, поражая своей красотой, и не шевелился.       А Оук ухмыльнулся лишь шире, почему-то чувствуя себя победителем, хотя собственный каменный стояк болезненно натирал штаны, напоминая о себе, а ткань грозилась треснуть и разойтись по швам. Недовольно рыкнув, Гари подставил два пальца ко рту Эша и приобнял того свободной рукой. Они легли на высунутый влажный язык и брюнет, опять улетев в свое сладкое забытье, облизал их от основания до самых кончиков ногтей, игриво взял первую фалангу в рот, обхватывая губами, чуть двинул вперёд, смачивая слюной. Затем ещё глубже. Парень провел языком прямо внутри своего рта, кружа вокруг фаланг и прикрывая блаженно глаза.       Эш видел перед собой не пальцы, а член Оука, и это его возбуждало сильнее. Орган нетерпеливо дернулся от мыслей и Кетчум заглотил полностью, стараясь выполнить все так хорошо, как это только возможно, а сам двигался к Гари все ближе и ближе, держась за его плечо. Шатен только лишь жался к тому плотнее, невесомо лаская и свой член, и чужой в одной руке, крепко сжимая, будто бы выдавливая естественную смазку, после растирая её, изредка проводя мокрыми пальцами по рефлекторно сжимающемуся анусу.       Когда же пальцы другой руки были достаточно увлажнены, Гари плавно вытащил их изо рта кареглазого, смахивая языком образовавшуюся ниточку слюны, этим обрывая её, и поднёс руку к низу Эша, сразу же вставив один палец. Реакция последнего на это заставила зеленоглазого вновь огладить член того, отвлекая от непривычных ощущений чем-то более приятным. Следом за первым в ход пошел второй палец и постепенные движения ими внутри. Сначала нежно, пытаясь доставить минимум дискомфорта, затем все более глубже и резче, пока оба пальца не стали слишком легко скользить внутри даже на манере ножниц.       — Подожди, я странно себя чувствую… ох… — шептал Эш прямо на ухо, когда внутри пальцы двигались так спокойно и одновременно быстро. Необычное чувство. Боль отступила. Ее больше не было. Эш знал, что так будет. Но он даже не предполагал, как это будет. Это похоже на чувство после генеральной уборки. Словно бы только сейчас все встало на свои места. Будто бы только сейчас он стал полноценным. Пальцы внутри заполняли тянущую пустоту возбуждения и брюнет, наконец, смог перестать до боли сжимать плечи Оука, позволив себе опуститься на деревянную поверхность, вскинув руки вверх.       Из уст сорвался первый сладкий, но краткий, неуверенный стон, и смотреть на это сейчас так до головокружения приятно. Гари нависал над ним, глядя лишь только меж раздвинутых ног, и Кетчум невольно хихикает, загадочно улыбнувшись. Его настроение из напуганного резко сменилось дразняще нетерпеливым. Эш положил одну свою руку на грудь, другой схватившись за край стола, и выгнулся, подкатив глаза, красноречиво приоткрыв рот в немом крике. Что-то внутри феерично содрогнулось.       Добавился третий палец и теперь Эш ощутил еще острее, как иногда, совсем на мгновение, пальцы проходят почему-то до боли чувствительному, будто намеренно не задерживаясь надолго. Брюнет поджал ноги в коленях, прижимая их к своему торсу, и ерзал, стараясь насадиться на пальцы глубже, сильнее, ну же!       — Га-ари! — Это уже не тот болезненный стон, который был раньше. Это перевозбужденная мольба о скорейшем облегчении. — Пожалуйста…       Голос в конце сорвался на фальцет и вместе с тем Эш кусал уже без того алые губы. Гари тут же впился в его рот очередным поцелуем и кареглазый благодарно ответил на него и захотел быть ближе. Настолько, чтобы кожей прочувствовать чужое сердцебиение. Пальцы вышли с влажным, таким громким и пошлым звуком, что Эш улыбнулся сам себе, чуть не засмеявшись, хотя хотелось скулить, но вместо одного и другого он повел бедрами, стараясь показать, насколько сильно ему не терпится.       Спина вновь ощутила поверхность стола, а ноги оказались на широких плечах. У Кетчума все внутри перевернулось и далеко не один раз. Неужели настал этот самый сладкий момент его жизни? И ведь он, черт побери, наступает. Так плавно и нежно, что в глазах засияли искорки. Несмотря на тупую боль, смесь ее и наслаждения срывала крышу окончательно.       Зажмурившись, Кетчум, наконец, взорвался протяжным высоким стоном. А Гари практически закатил глаза от удовольствия, тяжело выдохнув, когда позволил себе вставить ещё глубже. Он начинал медленно двигаться на таком уровне, параллельно поглаживая Эша по ногам и приятно сжимая член. Когда же брюнет привык к действиям зеленоглазого и его размеру внутри, Оук заметно ускорился, опершись одной рукой о горизонтальную поверхность, а другой поддерживая брюнета под бедра.       Наконец, боль отступила совсем и полностью. Тогда-то стол и в прямом, и в переносном смыслах перевернулся.       Частота толчков увеличилась заметно, даже слишком, доводя Эша до крика. Несчастная мебель скрипела и молила о пощаде, также как и бутылки на полу, а Эшу, по крайней мере сейчас, не было до состояния своего дома никакого дела. Лишь бы это не прекращалось. Лишь бы Гари продолжал быть здесь. Лишь бы он не останавливался трахать его так грубо и властно, что заводило лишь больше с каждой секундой, хотя, казалось бы, больше уже некуда. Шатен, будто прочитав его мысли, продолжил и в следующие секунды кончил вместе с Эшем одновременно, заставляя того выгнуться до хруста в позвоночнике и ещё несколько секунд ерзать на все таком же твердом, горячем члене.       Эш с трудом перевел дыхание, а на лбу выступила испарина.       — Гари… — позвал он полушепотом и, притягивая того к себе, спокойно, но глубоко поцеловал, поглаживая по обросшему копной волос затылку. Еще не до конца отошедший от вертолетов перед глазами, Оук не сопротивлялся, но и не отвечал, просто обнял его, уже переместившись на холодный кафель.       — Ты готов для раунда два? — Спросил со смешком Эш, облизнувшись с прикрытыми глазами. — Давай же…       Кетчум проявил инициативу и, ложась грудью на пол, поднял бедра вверх. Руками он раздвинул ягодицы, показывая растраханный анус, из которого стекала сперма самого Оука, и завертел задом, подмахивая. У последнего от одного вида внутри все заскакало и в горле пересохло.       — Давай же. Войди в меня. Войди, черт побери! Я так хочу твой член ещё, Гари, ну же, давай… — Брюнет обернулся, соблазнительно улыбаясь, и снова облизнулся, закусывая губу. Он проник сразу тремя пальцами внутрь и демонстративно застонал, начав двигать ими с громким хлюпаньем.       — Пожалуйста! Ох, мне так не терпится! Слышишь? Я зову тебя, Гари!       Оука словно бы переклинивает.       Он отдернул руку парня от ануса и одним движением засадил так резко и глубоко, что Эш с громким стоном тут же кончил во второй раз, задрожав и рефлекторно сжавшись вокруг доселе сочащейся плоти. Сверху послышался смешок, и Гари возобновил движения в ещё более грубой форме. Но то, как он целовал Кетчума, повернув его голову на себя, то, какие слова ему говорил на ушко, заставляло таять и теряться в таких контрастных чувствах. Таких противоположных и так великолепно сочетающихся друг с другом. Прямо как виски с колой.       А рождественский стол так и остался лежать на холодном кафеле кухни, уронив с собой все сомнения молодых людей вместе с выпитым для смелости алкоголем.