***
Есть старая поговорка — об ошибках прошлого и о том, что весна всегда вернется, несмотря ни на что. Джису очень хочет, чтобы она помнила это. Она не знает, когда и где услышала ее. Все, что она знает, это то, что она имеет значение для нее. Теперь слова звучат хрипло, беспорядочно, по-разному каждый раз, когда она пытается думать о них. Должно быть, она уже очень давно не слышала, чтобы кто-то произносил эту короткую фразу, возможно, это было много жизней назад. Это похоже на далекий свет в туманном лесу, сияющий достаточно для того, чтобы она знала, что он там, но слишком неясный, чтобы разглядеть его по-настоящему. — Сосредоточься, Джису, — Мысленно ругает она себя, возвращаясь к чашке, которую моет. Вернее, то, что она начала мыть ее около десяти минут назад и, в конечном итоге, замерла под струей холодной воды, когда отключилась. Она заканчивает мыть чашку и бросает взгляд на свои наручные часы. Четверть седьмого. Она, вероятно, могла бы сделать это гораздо раньше, учитывая, что сегодня была не особенно занята, и не торопилась с последней душой, надеясь, что это отвлечет ее от утренней встречи. Это было довольно странно. Конечно, Джису и раньше слышала о людях, которые могли видеть мрачных жнецов, подобных ей. Черт возьми, даже был один маленький мальчик, который окликнул ее, когда она выводила его покойного дедушку из больничной палаты. Это совершенно сбило с толку Джису, и она даже обернулась, чтобы улыбнуться маленькому мальчику и сказать ему, что с дедушкой все будет в порядке. Маленький мальчик икнул со слезами на глазах, но затем серьезно и понимающе кивнул ей, и на этом все закончилось. Теперь все было по-другому. — Кто она... — Джису поймала себя на том, что тихо размышляет, ставя маленькую чайную чашку обратно на полку. Она не могла не задаться вопросом, почему лицо девушки выглядело так до боли знакомым, хотя Джису никогда раньше ее не видела. — Для мрачного жнеца, — Сказал ей однажды Чунмен, главный Мрачный Жнец в округе Джису, очень скоро после ее возрождения в качестве Жнеца, — воспоминания всех твоих прошлых жизней были полностью стерты. Все должно быть сделано, чтобы ты могла выполнять свои новые обязанности без каких-либо оговорок. Однако ни один процесс не совершенен, и некоторые воспоминания настолько глубоко укоренены, что ничто не может их уничтожить, — Он сочувственно улыбнулся, возможно, даже немного печально, — Ты не запомнишь ни одного места, ни одного лица. Но если обстоятельства сложатся правильно, а судьба иногда желает, чтобы так оно и было, ты можешь обнаружить, что вспоминаешь забытые эмоции из прошлой жизни. Только спустя десятилетия Джису узнала о том, как Чунмен давным-давно нашел реинкарнацию своего бывшего возлюбленного, получая его душу. Джису качает головой, чтобы избавиться от этой мысли. У нее всегда мурашки бегут по спине, когда она об этом думает. Она не может понять, как справиться с болью от прикосновения к руке умирающего человека только для того, чтобы увидеть себя в их воспоминаниях. Судьба имеет все виды извращенных способов наказать человека за его грехи, даже в загробной жизни. Лучше на этом не зацикливаться. Ворча и решительно кивнув, Джису оттолкнулась от стойки и подошла к двери, схватив пальто и шляпу, прежде чем выйти из чайной комнаты. На улице не слишком тепло, но ранняя весенняя погода на самом деле не требует ношения такого толстого пальто. Джису бросает взгляд на часы, гадая, хватит ли у нее времени пойти домой и переодеться перед встречей с девушкой, но быстро решает этого не делать. Она хочет быть в парке пораньше, чтобы убедиться, что не пропустит девушку, когда она придет. Есть в ней что-то такое, что вызывает трепет в глубине сознания Джису, и Джису уже может быть проклята в этой загробной жизни, но, может быть, она будет проклята и в следующей, если она не поймет, что, черт возьми, происходит с этой девушкой. — Джису! — Кто-то кричит, как только мрачная жница ступает в парк. Джису поворачивается, чтобы посмотреть на говорящую — красивую фею, ростом примерно с Джису, с молодым лицом, которое практически светится в тусклом красном свете заката. Фея одета в тонкое платье, сотканное вместе со всеми видами весенних цветов в полном цвету. Это резко контрастирует с довольно безжизненным и бесплодным парком вокруг них. — Привет, Дженни, — Говорит Джису, чувствуя, как на ее губах появляется легкая улыбка, — Как там весна? — О, я думаю, что сливы расцветут уже на следующей неделе, — Отвечает Дженни, явно счастливая рассказать кому-нибудь о своих успехах. Дженни одна отвечает за смену сезонов в этой части города, и она очень серьезно относится к своей работе, — Берегись, в этом году я снова заставлю тебя нарвать мне букет. Джису усмехается в ответ: — Я бы и не хотела, чтобы было по-другому. Вдвоем они каждый год собирают небольшой букет из первых цветов. И в случае с двумя бессмертными существами, это длится очень много лет. — Так что же привело тебя сюда сегодня вечером? — Спрашивает Дженни, вероятно заметив, как осторожно Джису осматривает дорожку, ведущую к восточной стороне парка, — У меня такое чувство, что ты не просто проходила мимо и решила полюбоваться последним моментами зимы в парке вместе со мной. Что тебя беспокоит? Джису вздыхает. Вот в чем проблема — иметь такую сверхчувствительную фею, как твоя лучшая подруга, на протяжении более чем полутора столетий — Дженни научилась читать Джису слишком хорошо, чтобы это нравилось последней. — Вообще-то я должна встретиться здесь с человеком через пятнадцать минут, — Объясняет Джису, рассеянно дергая край своих рукавов и впиваясь короткими ногтями в жесткую ткань пальто, — Или, по крайней мере, я думаю, что она человек. Она смогла увидеть меня сегодня утром, когда я была в шляпе. Я не могла почувствовать в ней ничего сверхъестественного, но это было… странно, я думаю. Странно — это еще мягко сказано. Джису действительно не могла думать ни о чем другом, кроме этой встречи весь день. Такое чувство, что она упустила какой-то важный кусочек головоломки, который она видела раньше, а затем забыла. Дженни бросает на нее странный взгляд, слегка склонив голову набок, большим и указательным пальцами играя с маргариткой на ее платье. — Что? — Подталкивает ее Джису, и это звучит гораздо более раздраженно, чем она на самом деле намеревалась. — Я просто задумалась, — Говорит Дженни, ничуть не смущенная резкостью Джису, — Я не помню, чтобы ты когда-нибудь говорила это о ком-то раньше. Или когда-либо встречалась с человеком вне работы, — Она делает паузу, явно думая больше мыслей, чем говорит, — Тогда, пожалуй, я вас оставлю. Расскажешь мне все об этом позже и кричи, если тебе что-нибудь понадобится. И с этими словами Дженни поворачивается на каблуках, делает шаг в противоположную сторону, а затем быстро растворяется в воздухе и взрыве блеска. Джису тяжело вздыхает. Обычно она проводит несколько часов, гуляя по парку со своей подругой и разговаривая обо всем и о всех, пока они, наконец, не садятся в каком-нибудь маленьком кафе рядом. Тот факт, что Дженни просто повернулась хвостом и исчезла, означает, что она просто оставила Джису на произвол судьбы. — Возьми себя в руки, Джису, — Упрекает себя мрачная жница, ловя вереницу нервных мыслей, — Тебе же двести восемьдесят семь лет. Ты уже большая девочка, и тебе не нужно, чтобы кто-то держал тебя за руку. У тебя все получится. Она делает глубокий вдох, успокаивается, а затем спускается по широкой дорожке к залу бабочек в восточной части парка. Снежный покров уже растаял. Там, где тень от голых деревьев защищает землю от теплых лучей солнца, осталось лишь несколько тонких белых пятен. Несколько растений наконец-то начали прорастать из земли, хотя они выглядят маленькими и хрупкими в тусклом свете заката. Это такая же весна, как и любая другая из многих виденных Джису, но на этот раз она почему-то кажется другой. Теплее, дружелюбнее. Она смотрит на маленькие зеленые бутоны, распускающиеся на ветвях сливовых деревьев, которые должны распуститься на следующей неделе, и задумывается. Интересно, значит ли что-нибудь это странное тепло в ее животе. Интересно, может ли что-нибудь что-то значить. Ее желудок сжимается и становится ледяным, когда она опускает взгляд на привычный уровень. Вот она, девушка из сегодняшнего утра, сидит на скамейке прямо у входа в зал бабочек и смотрит на что-то на своем телефоне, пастельно-розовый рюкзак свободно лежит у нее на коленях. Похоже, Джису была не единственной, кому пришла в голову блестящая идея прибыть на место их встречи более чем на десять минут раньше. Девушка поднимает глаза от экрана, когда слышит приближающиеся шаги. Она кладет телефон рядом с сумкой, и ее большие карие глаза медленно поднимаются, чтобы встретиться взглядом с Джису, и, возможно, впервые за этот день, они действительно смотрят друг на друга. Не прошло и мгновения, как Джису почувствовала жгучую боль, пронзившую ее грудь, словно обжигающий горячий нож прямо в сердце. Ей потребовалась вся ее энергия, чтобы не закричать и не упасть на колени, но вместо этого из ее рта вырвался лишь тихий всхлип, и она замерла на месте. Она быстро отворачивается, прячет лицо в длинные черные пряди волос, надеясь, что боль в груди утихнет. Но она не утихает. — Привет, — Девушка на скамейке наконец приветствует Джису, нарушая неловкое молчание между ними. Она убирает телефон во внутренний карман куртки и похлопывает ладонью по скамейке рядом с собой, — Я вижу, мы обе немного рановаты. Медленно, мучительно, Джису поднимает глаза на пустое место на скамейке, смотрит на выжидающий взгляд девушки. Она неловко ерзает в своем пальто, но заставляет себя сделать прерывистый вдох и, наконец, окончательно, вырывается из своего оцепенения. — Наверное, так оно и есть, — Соглашается Джису, не зная, как лучше ответить, и почти машинально подходит к скамейке. Проходит еще минута. Джису смотрит вперед на голое вишневое дерево, боль в ее груди медленно спадает до пульсирующей боли, едва заметной настолько, чтобы она могла игнорировать ее. Она чувствует на себе пристальный и неумолимый взгляд девушки. А может быть, просто любопытный и растерянный. У Джису есть склонность слишком много думать и неверно истолковывать поведение людей, когда она нервничает, и если грохочущий ритм ее сердцебиения о грудную клетку что-то говорит, то она чертовски нервничает прямо сейчас. — Итак, — Говорит девушка, проследив за взглядом Джису и остановив свой взгляд на скелетообразном вишневом дереве перед ними, — Скажи мне, почему основы оптики не должны применяться к тебе? Джису тихо вздохнула и выпрямилась. Вот и ответьте на этот вопрос. — Я — мрачная жница, — честно говорит она, — Я направляю души тех, кто умер, на следующую станцию, чтобы они могли достичь настоящей загробной жизни. По очевидным причинам, я должна быть в состоянии сделать себя невидимой для людей — вот почему я была удивлена, что ты могла видеть меня, когда никто другой не мог. Джису чувствует на себе взгляд девушки, но, когда она снова поворачивается, чтобы посмотреть на нее, та уже смотрит в темнеющее небо. Солнце уже скрылось за горизонтом, и горстка расплывчатых булавочных уколов света едва пробивается сквозь пелену сумерек. Джису тоже подняла голову и тихо вздохнула. — Я помню времена, когда еще можно было так ясно видеть Млечный Путь в ночном небе, — Пробормотала она, откинувшись на спинку скамьи, — Но это было много десятилетий назад. Девушка рядом с ней слегка опускает глаза и слегка пожимает плечами, на ее розовых губах играет мягкая улыбка. — Все в порядке, — Говорит девушка, нежно глядя на освещенный горизонт города, простирающийся перед ними. Ее глаза, кажется, сверкают в комбинированном свете луны, звезд и неоновых огней города. Есть определенная красота в том, как много красочных огней проникают сквозь темноту и раскрашивают лицо девушки миллионом разных оттенков, и Джису… Джису не может заставить себя отвести взгляд. Девушка поворачивается, чтобы посмотреть на нее, и улыбается, ее глаза красиво приобретают форму полумесяцев, когда она продолжает: — Возможно, мы больше не можем видеть все звезды, но теперь у нас есть новые огни, чтобы смотреть на них. Всякий раз, когда мы что-то теряем, мы получаем что-то взамен. И по какой-то причине Джису расслабляется, когда девушка произносит эти слова. Она позволяет едва заметной улыбке скользнуть по ее губам и тихо задается вопросом, почему все это, от успокаивающих слов до ее собственной улыбки, внезапно кажется таким знакомым. — Кстати, меня зовут Лиса, — С очередной улыбкой представилась девушка, — Прости, что доставила тебе столько хлопот сегодня утром. Сначала я подумала, что ты разыгрываешь меня, поэтому приношу свои извинения, если это было ни к месту. — Не беспокойся об этом, — Говорит Джису, отмахиваясь от нее с размеренной улыбкой, — Кроме того, что ты меня немного шокировала, ты не причинила мне никаких серьезных неприятностей. Мне очень жаль, что я напугала тебя, но я рада, что ты согласилась встретиться со мной здесь. Может быть, мы вместе выясним, почему ты меня видишь. А потом, пока она не забыла, поспешно добавляет: — Кстати, меня зовут Джису. Лиса смеется над поспешным представлением. Это заставляет ее нос мило сморщиться и по какой-то причине, вид этого тянет за сердечные струны Джису несправедливо сильно и заставляет ее дыхание задержаться в легких. «Если она действительно будет такой милой все время, — Думает Джису, чувствуя, как ее губы складываются в улыбку, которая повторяет яркую улыбку Лисы, — Тогда это будет намного сложнее, чем я думала.» Возможно, это немного глупо, что в первый раз в этой жизни Джису чувствует бабочек в животе, сидя на маленькой скамейке перед зданием, в котором хранится большая коллекция бабочек университета. Но она не может заставить себя думать об этом, ни когда восходящий полумесяц освещает профиль Лисы как мягкий, серебристый прожектор, ни когда смех Лисы медленно начинает звучать как колыбельная для ушей Джису. И вот, этой ночью, впервые за двести восемьдесят семь лет, Джису позволила чужому смеху затуманить ее обычно бдительные чувства, позволила чужим глазам пронзить ее обычно холодный профиль, позволила чужой улыбке заставить ее обычно спокойное сердце биться в груди вдвое сильнее. Может быть, только может быть… Джису позволяет себе чувствовать себя комфортно рядом с Лисой. Вопреки здравому смыслу, она позволила себе полюбить новую переменную в своей жизни. К тому времени, когда ночь полностью поглощает парк и Лиса объявляет, что ей нужно пойти домой и немного поспать, они вдвоем совершенно не понимают, почему Лиса может видеть Джису. Но Лиса в конечном итоге счастливо провозглашает жницу своей «загадочной новой подругой», и это заставляет Джису улыбаться гораздо шире, чем она должна. В ту ночь мрачная жница ложится спать с улыбкой на лице.***
— Все эти повторяющиеся тройные интегралы заставляют мою левую префронтальную кору болеть как сука. Джису кивает, делая вид, что понимает, о чем, черт возьми, говорит Лиса, тихо попивая свой кофе. Кусок пирога Орео между ними находится в трех кусочках от завершения, потому что, несмотря на то, что они обе согласились разделить его, Джису еще не прикоснулась к нему. Она знает, что Лиса имеет тенденцию к заеданию стресса, когда она работает над домашним заданием по математике, и она не может заставить себя забрать какой-либо торт у бедной, переутомленной студентки. Прошло около трех недель с тех пор, как они встретились тем роковым утром, и с тех пор у них вошло в привычку встречаться в маленьком кафе на краю кампуса каждые два дня, чтобы поговорить за чашкой кофе и случайной выпечкой. Лиса всегда приносит с собой свои конспекты лекций, чтобы просматривать их в течение получаса каждый раз, когда они встречаются; Джису всегда приносит маленькую красную записную книжку, чтобы отслеживать намеки, которые она улавливает в том, что могло бы заставить Лису видеть ее. По крайней мере, так она говорит. Джису смотрит на первую страницу своей маленькой записной книжки. В верхней части листа бумаги есть ровно три заметки, и, примерно там, она и заканчивается. Под каракулями страницу заполняет рисунок. Набросок торопливый, грубый, но картинка четкая — Лиса, склонившаяся над своими конспектами лекций с прилежным взглядом на лице, в милой шапочке, небрежно надвинутой на уши, с растрепанными волосами. Это было во время их первого совместного визита в кафе. Лиса объявила, что ей нужно закончить короткое задание для ее курса введения в психологию и что Джису может использовать это время, чтобы попытаться выяснить что-то самостоятельно. — А кто его знает? — Сказала Лиса, одарив мрачную жницу застенчивой улыбкой, — Может быть, ты сможешь заглянуть в мою душу намного лучше, когда я не буду постоянно говорить. — Я не пытаюсь «заглянуть тебе в душу»! — Джису хотела было усмехнуться, но это прозвучало подозрительно, очень похоже на скулеж. — Тогда называй это как хочешь, — Рассмеялась Лиса, прежде чем полностью сосредоточиться на своем задании. И, конечно, те двадцать минут, которые она потратила на свое задание, на самом деле были не очень долгими, но они определенно чувствовали это. Заскучавшая, и не находящая больше никаких намеков на их маленькую тайну, Джису обнаружила, что ее пальцы естественным образом поворачивают ручку в руке и двигаются, чтобы провести гладкие линии по кремовой бумаге. Она уже была на полпути к лицу Лисы, когда поняла, что «эй, люди обычно не рисуют того, кто сидит перед ними, не сказав этому человеку!» Но Джису терпеть не может оставлять вещи незаконченными, и поэтому она сказала себе, что остановится после того, как эта каракуля будет сделана. «Да, конечно.» Следующие четыре страницы тетради заполнены похожими набросками, по одному на каждый раз, когда они встречались после их вечера в зале бабочек. Без ее согласия руки Джису открывают следующую свободную страницу и начинают двигаться сами по себе. Бумага тихо шуршит под ее пальцами. Со вздохом мрачная жница закрывает глаза и позволяет штрихам мягко вытекать из ручки, образ Лисы уже так глубоко врезался под ее веки, что ей больше не нужно было смотреть вверх. Возможно, Джису стоит волноваться — они ведь знакомы всего несколько коротких недель, и это так непохоже на нее — так привязываться к кому-то, тем более так быстро. Она думает обо всех остальных мрачных жнецах, с которыми работает, как о простых коллегах, знакомых. Ее единственная настоящая подруга — Дженни, и им понадобилось целое столетие, чтобы сблизиться так, как сейчас. Но легкий скрип ее тяжелой, металлической офисной ручки по гладкой бумаге останавливает мрачную жницу от падения жертвой ее негативных мыслей. Прошло уже много времени с тех пор, как она действительно сидела и рисовала немного, просто чтобы заполнить свое время. И если она очень честна, что-то в Лисе заставляет ее никогда не останавливаться. Поэтому она продолжает. Она держит глаза закрытыми все время, кроме нескольких коротких взглядов вниз на бумагу, заставляет себя вспомнить лицо Лисы, не глядя на него. Маленький носик, яркая улыбка, щеки раскраснелись от прохладного весеннего воздуха снаружи. У нее симпатичная, светлая челка, которая, вероятно, становится слишком длинной и начинает свисать на глаза. Джису вспоминает, как на прошлой неделе, когда Лиса жаловалась на то, что ей нужно подстричься, ей было очень жаль, что она не может видеть глаза Лисы так хорошо, как ей бы хотелось. «У нее действительно красивые глаза…» Но, прежде чем Джису успела ущипнуть себя, чтобы прийти в себя, ее разум вызвал совсем другой образ. На темном полотне век Джису начинают кружиться цвета, сначала медленно, затем головокружительно быстро, закручиваясь спиралью навстречу и вокруг друг друга, пока они внезапно не останавливаются. Перед ней, выглядя слишком реальным, чтобы быть только фантазией Джису, сбившейся с пути истины, стоит очень знакомое и в то же время как-то чужое лицо. Маленький носик… Яркая улыбка… Эта женщина, кажется, где-то между серединой и концом двадцатых годов, возможно. Ее волосы собраны в очень аккуратный пучок, скрепленный золотой заколкой, которая идеально подходит к ее царственной одежде. Она улыбается, ее глаза полны жизни, а губы шевелятся в неслышных словах. И даже если бы из ее рта действительно раздавался какой-то звук, Джису не смогла бы его услышать. На задворках ее разума горит паника, какой-то древний страх полностью замораживает ее, пока она не чувствует, как болит ее челюсть от того, как сильно ее коренные зубы давят друг на друга. Женщина наклоняется вперед, кажется, шепчет что-то заговорщицкое, и Джису кажется, что она почти слышит слова сквозь оглушительный шум крови, бегущей по ее ушам. — Они не смогут… — Джису может разобрать, как женщина протягивает руку, чтобы обнять ее за щеку, ее пальцы оставляют тень прикосновения на коже, а уголки губ поднимаются в ужасно нежной и мягкой улыбке, — с… навсегда… Джису чувствует, что ее губы приоткрываются, как будто она хочет что-то сказать, но что бы это ни было, оно растворяется в пустоте прежде, чем достигает ее языка. Она чувствует, как у нее болезненно сжимается горло, а в груди возникает острая боль, тяжелая, как камень, и переполняющая ее, как река, внезапно захлестнувшая ее. Чувство вины, понимает она. Этот слон, топающий внутри ее грудной клетки, — это чувство вины. – …ты, — Говорит женщина, и на этот раз ее голос звучит громче, четко прорезая туман вокруг разума Джису, и Джису осознает только на мгновение позже, что это потому, что девушка теперь наклоняется достаточно близко, чтобы их носы почти соприкасались, — И даже смерть не может этого отменить, Джи… — Джису! Джису вскрикивает и подпрыгивает почти на два фута со своего стула, когда вдруг слышит, как кто-то выкрикивает ее имя. На ее предплечье лежит рука, крепко вцепившаяся в толстый материал рукава толстовки. Видение мгновенно исчезает, и Джису не сразу понимает, что ее глаза широко открыты, возможно, были открыты уже некоторое время. — Джису, ты в порядке? — Спрашивает Лиса с явным беспокойством в голосе. Она поднимает руку к лицу Джису, но останавливается всего в нескольких дюймах от него и вместо этого тянется, чтобы взять горсть дешевых бумажных полотенец из контейнера на столе. Она отпускает рукав толстовки Джису и протягивает ей бумажные полотенца, тихо объясняя: — Ты очень сильно отключилась там, сзади. Я только подняла глаза и увидела, что ты смотришь прямо перед собой и плачешь, и я немного испугалась. Все еще в оцепенении, Джису тихо принимает бумажные полотенца. Она дотрагивается до своей щеки кончиками пальцев и отстраняется, чтобы с удивлением посмотреть вниз на влажные подушечки своих пальцев. — Я… Я плакала? — Она шепчет больше своей руке, чем Лисе. Лиса на мгновение замолкает. Затем, судя по голосу, столь же смущенному, как чувствует себя Джису, она говорит: — Похоже на то. Она смотрит на Джису, пристально смотрит на мрачную жницу и осмеливается слегка приподнять уголки губ, выражение ее лица практически говорит: «Все будет хорошо». — Не волнуйся, я знаю кое-что, что может помочь, — Говорит она, хватая свой бумажник и вставая со стула, — Нет такой проблемы, которую нельзя было бы решить с помощью хорошей булочки и огромного горячего шоколада. Я сейчас вернусь. И с этими словами она поворачивается и становится в очередь у стойки кафе, держа заказ в уме и сердце Джису, по крайней мере, так той кажется, в своей руке.***
Лиса признает это: она, как минимум, немного влюблена в свою дружелюбную местную мрачную жницу. Она беспомощная перед яркой улыбкой, которая появляется на пухлых розовых губах Джису и доходит до самых красивых темных глаз. Она просто обожает выражение радости на лице Джису, когда они проходят мимо одного из цветущих сливовых деревьев. Она абсолютно слаба перед тем, как Джису любит сидеть на солнце, как будто она хочет выпить его полностью, как будто нет ничего лучше, чем сидеть под прохладным, ранним, весенним солнцем. Лиса любит слушать разговоры Джису, будь они о погоде или о долгой истории зала бабочек биологического факультета. Джису всегда говорит так страстно, независимо от темы, и Лиса неизменно находит себя очарованной явным количеством жизни, переполняющей ее подругу, практически угрожающей выплеснуться. — Иногда я забываю, что ты мрачная жница, — Однажды говорит Лиса, случайно высказывая одну из своих мыслей вслух, когда они сидят снаружи зала бабочек морозным вечером, каждая с чашкой горячего шоколада в руках, чтобы согреться. Джису наклоняет голову и вопросительно смотрит на Лису. Спрашивает: — Что ты имеешь в виду? — Ну, — Начинает Лиса, помешивая пластиковой палочкой огромную чашку горячего шоколада, стоящую перед ней, — На самом деле ты не очень отличаешься от любого другого человека на улице. Ты не окружена темным туманом, цветы не летят куда-то, когда ты подходишь к ним — это своего рода трудно осознать, что ты — нежить, которая уже пережила и видела все это. Она неловко улыбается, не зная, есть ли смысл в ее словах. К ее удивлению, Джису начинает смеяться, белые облака покидают ее рот, когда ее губы растягиваются в большую, яркую улыбку, которая появляется все чаще и чаще в последнее время. — Я почти ничего не видела, Лиса, — Смеется Джису, поднося чашку к губам, чтобы сделать глоток горячей жидкости, — У тебя не так уж много выходных дней в этой профессии, и довольно необычно для мрачного жнеца путешествовать очень далеко от места, где они назначены. — Но разве ты не хочешь этого? — Лиса ловит себя на том, о чем она спрашивает, и губы ее шевелятся быстрее, чем мысли. Она уже вытянула ногу на скамейку, чтобы посмотреть на свою подругу, и наклоняется вперед, насколько это социально приемлемо, поскольку она не может отвести взгляд от жницы. Круглое лицо Джису, ее пухлые губы, резкая линия подбородка, нежный изгиб носа — Лиса признает, что она, возможно, немного поглощена чертами другой женщины. Возможно, она действительно иногда думает о своей симпатичной, сверхъестественной подруге, когда лежит ночью без сна в постели. Возможно, она действительно иногда смотрит на изящные руки Джису и думает, каково это — держать их в своих руках. — Я бы солгала, если бы сказала, что не хочу путешествовать по миру, — Признается Джису, и ее глубокий бархатистый голос вырывает Лису из ее мыслей, — Но если бы я действительно хотела увидеть все, что можно увидеть, я не думаю, что даже вечной жизни было бы достаточно. Люди сложны, и всякий раз, когда вы думаете, что знаете все, что нужно знать, вы сталкиваетесь с новым сюрпризом. Лиса хмыкает в знак согласия, медленно кивает, прежде чем замечает, как далеко она продвинулась вперед. Она отодвигается достаточно далеко назад, чтобы случайно не оказаться в личном пространстве Джису. — Значит, ты не считаешь нас скучными и однообразными тупицами? — Спрашивает Лиса между двумя попытками подуть на свой горячий шоколад, чтобы охладить жидкость. Она обжигала свой язык перед Джису несколько раз больше, чем готова была признать. — Вовсе нет, — последовал ответ. На губах Джису появляется нежная улыбка, а в глазах — отстраненное выражение, словно она вспоминает что-то очень древнее, — В этом мире много зла, безмерное количество преступлений и проступков, и все же, всегда есть так много хороших дел, которые идут рука об руку со всем этим хаосом. Мне потребовалось некоторое время, чтобы начать видеть это, но на каждого плохого человека в мире есть по крайней мере один хороший человек. На каждого человека, которому причинили зло, найдется по крайней мере один человек, готовый помочь ему. Наступает тихая пауза, во время которой Джису останавливается, чтобы задумчиво улыбнуться Лисе, останавливается ровно настолько, чтобы взгляд ее глаз окутал Лису и полностью поглотил ее в порыве дежавю. Она уже слышала все эти слова раньше. Она уже слышала, как Джису говорит все те же самые слова раньше. Прежде чем она успевает остановить себя, ее губы приоткрываются, язык двигается сам по себе, словно одержимый каким-то неизвестным призраком прошлого в ее подсознании. — Вот что делает жизнь прекрасной, — Синхронно говорят Лиса и Джису. «Вот что делает нас достойными жизни», — Это та часть, оставшаяся невысказанной, которая звучит в голове Лисы, когда две женщины смотрят друг на друга в тихом шоке. — Вот почему стоит жить… — Наконец шепчет Джису мысли Лисы. Тишина. Кажется, будто только что опустился тяжелый занавес, но сцена за ним все еще темна и пуста. Актеры, однажды оказавшиеся в центре внимания и присутствующие на ней, прямо по сигналу, похоже, забыли свои реплики, свое появление, свои роли в этой пьесе. Теперь здесь есть только пустая сцена, заполненная только тенями древних историй, и Лиса и Джису — единственные зрители, сидящие в изъеденных молью креслах заброшенного амфитеатра. Лиса смотрит в темные глаза Джису целую вечность, пытаясь и не в силах вспомнить историю, к которой принадлежат их строки. Джису ответила ей таким же пылким взглядом, складка пролегла между ее бровями, когда она, вероятно, напрягала свой мозг для объяснения. Сцена по-прежнему пуста. Актеры пропали без вести. Амфитеатр погружен в темноту, за исключением одной слабой лампочки, слабо мерцающей прямо над их головами. Джису ставит свою чашку с горячим шоколадом на дальний край скамейки и протягивает руки между ними, ладонями вверх, приглашая. Складка между ее бровями, кажется, углубляется, но ее глаза окрашены решимостью. — Лиса… — Начинает она ровным, но тяжелым голосом, несомненно, рассчитывая свои дальнейшие действия, — Когда я прикасаюсь к людям, я вижу их прошлые жизни. Я не знаю, кем ты была до этой жизни, но у меня такое чувство, что наши пути пересеклись еще до того, как мы возродились такими, какие мы есть сегодня. Она делает паузу, выражение ее лица выдает, насколько противоречиво она себя чувствует по этому поводу. Ее ладони все еще широко раскрыты, длинные пальцы вытянуты через пространство между ними двумя, теплые и манящие в прохладном воздухе. Лиса, затаив дыхание, ждет продолжения. — Насколько нам известно, мы могли бы быть смертельными врагами. Или мы могли бы быть друзьями или просто незнакомцами, которые пересекались пару раз, — Джису вздыхает и смотрит на свои руки, — Если хочешь знать, можешь взять меня за руку, и я расскажу тебе, что вижу. Лиса смотрит на руки Джису и хмурится. — Я ничего не увижу, правда? — Спрашивает она. — Нет, не увидишь, — Отвечает Джису. — Тогда нет, — Говорит Лиса, качая головой. Как бы ни было приятно держать Джису за руки, это ее не сломает, — А нет ли способа для нас обеих увидеть, когда, где и как мы встретились в наших прошлых жизнях? При этих словах лицо Джису становится пунцовым. Она тщетно заикается над ответом, и это так чертовски мило, что Лисе приходится физически прикусить язык, чтобы удержаться от смеха. — Ну, видишь ли… Я бы… Э-э… Мы бы… — Джису покраснела, как помидор, от смущения и растерянности, что, по мнению Лисы, является невероятно редким, но и очень, очень приятным зрелищем, — Нам придется, эм… поцеловаться. Поцелуй мрачного жнеца может вернуть воспоминания из прошлых жизней. — О, — Говорит Лиса, широко раскрыв глаза и поджав губы от этого звука, — Ну тогда… Она поворачивается, чтобы поставить свой стакан позади себя, когда Джису начинает болтать о том, каким странным она сама находит это правило, и как предложение просто держать руки все еще стоит и, и, и. Лиса снова поворачивается к ней лицом и, не дожидаясь, пока Джису закончит свою, вероятно, бесконечную тираду, она протягивает руки к лицу Джису и наклоняется вперед, чтобы прижаться губами к губам мрачной жницы. У Лисы есть всего лишь одна секунда, чтобы насладиться божественным ощущением поцелуя — губы Джису мягкие и немного холодные напротив ее собственных, ее щеки пылают под ладонями Лисы, вздох, который она выпускает через нос, теплое щекочущее прикосновение к коже Лисы, когда они обе растворяются в поцелуе гораздо легче, чем можно было бы предположить, напряжение, которое росло в течение многих недель, рассеивается из их мышц. А потом воспоминания начинают стремительно накатывать.*
— Ваше величество, — Слуга низко поклонился молодой королеве, его длинные и яркие одежды следовали за его неистовыми движениями, — Снаружи стоит женщина, которая ищет Вашего приема. Она не сказала нам своего имени, но у нее есть браслет, который, по ее мнению, будет достаточным доказательством ее важности. Королева медленно замурлыкала и жестом велела слуге встать. — А можно мне посмотреть на браслет? — Спросила она. — Конечно, Ваше Величество. Мужчина поспешил к трону, быстро опустившись перед ним на колени, чтобы показать тонкий браслет в своих руках. Золотые и серебряные нити были сплетены вокруг основания из блестящей меди, все они были сделаны вместе, чтобы походить на толстые лозы плюща, ползущие над треснувшей колонной. Тонкая деталь была так тщательно спроектирована, что металл казался почти живым. Королева улыбнулась, осторожно взяла браслет у слуги и надела его себе на запястье. — Приготовьте, пожалуйста, комнату для нашей гостьи, желательно поближе ко мне. И скажите ей, чтобы ждала меня в саду.*
Лиса кладет руку на бедро Джису и притягивает ее ближе, губы едва раздвигаются, когда они находят лучший угол и углубляют поцелуй. Руки Джису неуверенно обхватывают шею Лисы, пальцы холодеют, когда они скользят между мягкими прядями волос и танцуют по чувствительной коже затылка Лисы. Лиса издает счастливый звук и улыбается в ответ на поцелуй.*
— Сколько лет прошло, Джису! — Королева крепче обняла свою старую подругу, и слезы угрожающе потекли по ее щекам, когда ее сердце наполнилось счастьем, — Что привело тебя обратно? — Так много надежд, так много проблем, так много мужчин ухаживают за мной, чтобы завоевать благосклонность моих родителей… — Пробормотала Джису, уткнувшись в плечо королевы, — Я не могла не вспомнить, насколько легче было жить с тобой рядом, Лили. Я поняла, что время, проведенное здесь, было лучшим временем в моей жизни, и что я не могу продолжать тратить свою жизнь впустую, живя среди людей, которые только притворяются, что заботятся обо мне. Лиса издала довольный звук где-то между жужжанием и вздохом, ее лицо прижалось к шее Джису, чтобы вдохнуть ее сладкий, опьяняющий запах. Она практически чувствовала, как разочарование и изнеможение вытекают из маленького тела ее подруги, когда они крепко держали друг друга. — Я скучала по тебе, Су, — Пробормотала она по-корейски, радуясь, что не забыла этот язык после того, как иностранная делегация покинула дворец, забрав с собой ее лучшую подругу. — Я скучала по тебе еще больше, — Ответила Джису по-тайски. Они обе захихикали, охватывая этот сладкий кусочек их общего детства. Когда они были моложе, у них были разные задания и занятия в течение дня, и они всегда повторяли одни и те же строки, когда снова видели друг друга в конце дня. Теперь же это казалось более уместным, чем когда-либо.*
Всепоглощающая радость наполняет сердце Лисы на этом воссоединении. Воспоминания об удушающей ответственности за правление страной также возвращаются, но присутствие ее лучшей подруги тогда смягчило стресс от этого, и мягкое прикосновение плюшевых губ Джису к ее собственным губам имеет тот же эффект сейчас, что и тогда.*
— А твои родители по тебе не скучают? — Спросила Лиса однажды вечером, когда они вдвоем лежали на траве, глядя на звезды и наслаждаясь тишиной, в которую погружался мир в темные часы. — Мои родители всегда могут взять корабль до сюда. Ничто не мешает им навестить меня, — Возразила Джису спокойным голосом, хотя они обе знали, что эта тема была щекотливой, — И мой брат, и моя сестра навещали меня в течение того года, что я здесь, и мои родители, честно говоря, не настолько важны, чтобы королевская семья запретила им выезжать за границу на месяц или два. Они просто упрямы. Лиса посмотрела на Джису, стоявшую рядом с ней. Ее взгляд был жестким, полным осуждения, но в тот момент, когда Лиса положила руку ей на плечо, выражение лица Джису смягчилось. — Мне очень жаль, — Сказала Джису, оглядываясь на Лису с грустной улыбкой, — У меня была довольно скверная ссора с ними. Они хотели, чтобы я приняла один из их стратегических браков и помогла им в их грандиозном плане по свержению королевской семьи. В ее словах отчетливо слышалось отвращение. Все эти интриги и саботажи среди дворян и членов королевской семьи были чем-то, что они обе презирали — Джису, вероятно, даже больше, чем Лиса, которая была в гораздо более опасном положении, чем ее лучшая подруга. Лиса молча наблюдала, как Джису смотрит в ночное небо, ее глаза покраснели, но она умело сдерживала слезы. — Когда я решила уехать, они были явно очень злы. — Надеюсь, они скоро образумятся, — Серьезно прошептала Лиса. — Я тоже на это надеюсь.*
Забытый холодный весенний воздух лижет их обнаженную кожу, пытаясь проскользнуть сквозь барьеры их курток. Тело Лисы становится теплым, когда она движется, чтобы оседлать бедра Джису. Это действие заставляет Джису прервать поцелуй и в замешательстве посмотреть на Лису. — Что ты делаешь? — Спрашивает Джису. Кажется, она совершенно не замечает, как ее руки соскальзывают вниз и держат Лису за талию. — А на что это похоже? — Лиса улыбается и быстро чмокает Джису в губы, — Я пытаюсь поцеловать тебя как следует. Если ты не против… этого, конечно. Она делает неопределенные жесты между ними двумя. Лиса действительно пошла на риск с первым поцелуем, видя, что Джису предложила это не только ради поцелуя. Но если судить по ошеломленному выражению лица Джису, то мрачная жница, вероятно, не очень возражает против того, что этот поцелуй был больше, чем просто намеченная цель. — О, я определенно не против, — Говорит Джису, возможно, немного поспешно, — Пожалуйста, продолжай. Улыбка Лисы становится шире. Она с удовольствием делает то, что ей сказали.*
— Лиса! — Воскликнула Джису между хихиканьем и отчаянными попытками Лисы завладеть ее ртом, — Лиса, прекрати, нам надо поговорить! — Зачем? — Спросила Лиса, растянув губы в широкой улыбке, когда она наклонилась и запечатлела еще пару поцелуев на лице Джису, — О чем тут говорить? Джису решительно оттолкнула Лису и села на кровати, одарив ее величество одним из своих «я действительно серьезна прямо сейчас» свирепых взглядов, когда она открыла рот, чтобы заговорить. — Мы все еще друзья после этого? — Спросила Джису. Лиса удивленно посмотрела на нее. Один раз, второй. Затем она ответила так, как будто это было самой очевидной вещью в мире: — Конечно, мы друзья! — Но друзья так не целуются и не делают того, что делают только возлюбленные, — настаивала Джису, — Разве сейчас мы не возлюбленные, а не друзья? — А мы не можем быть и теми, и другими? — Возразила Лиса, — Разве моя лучшая подруга не может быть и моей возлюбленной? Разве это не идеальная пара? Джису, казалось, задумалась на мгновение, прежде чем кивнуть в знак согласия и улыбнуться Лисе. — Ладно, я могу с этим жить. Лиса просияла и крепко обняла Джису. Ее дыхание щекотало ухо Джису, когда она вздохнула. — Слава Богу, с тобой все в порядке, потому что я не думаю, что у меня хватит сил больше не целовать тебя.*
Они впадают в спокойный ритм, как древний вальс, который они обе вспоминают вместе только сейчас. Они держатся друг за друга и с комфортом меняют того, кто ведет их танец. Один шаг вперед, один назад, поворот здесь и поклон там. Музыка медленно и легко плывет в воздухе, яркая от звуков инструментов, которые помнят только они вдвоем. Они сливаются друг с другом, неразлучная пара, когда они крадут дыхание призраков людей, которых они когда-то знали, наблюдая, как они кружатся на танцполе.*
— Они сплетничают о нас во дворце, — Заметила Джису однажды вечером, лежа на кровати и наблюдая, как Лиса вытаскивает из волос различные королевские украшения, — Не думаю, что королевский двор ожидал, что ты полюбишь женщину, не говоря уже о том, чтобы жениться на ней. — Ну и пусть, — Беззаботно сказала Лиса, кладя на комод золотую булавку, — Они просто завидуют, что у меня скоро будет самая красивая, умная и крутая жена в мире. И я думаю, что некоторые дворяне все еще держались за возможность жениться на мне и стать королем. — Последнее верно, — Сказала Джису, садясь на кровати и хватая Лису за руки, чтобы ее невеста подошла поближе, — Но я все еще настаиваю на том, что ты на самом деле будешь самой красивой, умной и крутой женой в мире. — Хм, давай назовем это ничьей, — Промурлыкала Лиса. Теперь она стояла перед Джису, положив одну руку на шею невесты, а другой нежно обнимая ее за щеку, когда она наклонилась вперед, чтобы прошептать почти заговорщицким тоном, — Не беспокойся о сплетниках. Они не смогут причинить нам вреда, я позабочусь об этом. Все, что они говорят, это просто куча дерьма — пока я с тобой, а ты со мной, у нас есть все основания оставаться вместе навсегда. Джису посмотрела в теплые глаза Лисы, чувствуя, как ее сердце переполняется любовью. Она достаточно хорошо знала, насколько жестокими на самом деле становились королевские «сплетни», как злились некоторые аристократы на всю эту ситуацию — она даже мельком увидела довольно ужасающее письмо в личном кабинете Лисы, когда искала последнее, и кто знает, сколько еще писем там было. Это заставило ее чувствовать себя ужасно, зная, что ее отношения с Лисой были причиной всей этой критики. — Су, я практически слышу, как ты думаешь, — Прервала Лиса свой обычный разрушительный ход мыслей, — И я хочу, чтобы ты знала, что ты абсолютно не виновата в том, что придурки будут придурками. Я хочу жениться на тебе, потому что люблю тебя. И даже смерть не может этого отменить, Джису. — Я очень надеюсь, что это не так, — Ответила Джису, улыбаясь теперь, когда она потянула Лису вниз для поцелуя, — Я не могу представить себе жизни, в которой не любила бы тебя.*
Лиса хихикает, когда она случайно сталкивает стакан Джису со скамейки коленом. Джису прерывает поцелуй ровно на столько, чтобы сердито посмотреть на нее и проворчать: — Теперь ты должна мне еще один горячий шоколад. — Я куплю тебе три, если хочешь, — Говорит Лиса, едва сдерживая смех, когда замечает милую надутую губку Джису. — Как великодушно с твоей стороны, моя королева, — Отвечает Джису голосом, полным сарказма, хотя она не может полностью скрыть нежность в своем тоне. — Только самое лучшее для тебя, любовь моя, — Шепчет Лиса в губы Джису.*
Снова ударила молния, за которой немедленно последовал оглушительный гром и более сильный ливень. Завывание ветра и грохот бури заглушали леденящие кровь крики, доносившиеся из королевского дворца. Лиса снова и снова размахивала своим мечом, но как бы часто она ни попадала в одного из этих предателей, они продолжали стоять, пока она слабела с каждой секундой. Так много крови… было так много крови на полу, на ее одежде, в ее волосах. Некоторая из нее принадлежала ей, другая — трем военным генералам, напавшим на нее. Это вызывало у нее отвращение — стальное зловоние крови и смерти. Насилие и ненужная борьба всегда вызывали у нее тошноту. — Откажитесь от трона! — Крикнул один человек, в котором она узнала одного из самых честолюбивых, но также и более низкого ранга генералов, — Эта страна не может позволить себе быть слабой. Откажитесь от трона! Он сумел нанести ей тяжелый удар ногой в грудь, отчего она отлетела назад и с тошнотворным стуком ударилась о землю. Серебряная розовая булавка, которую Джису подарила ей на двадцать шестой день рождения, выпала из волос и звякнула о землю. Черные пятна мешали Лисе видеть, когда боль распространилась на задней части ее черепа. Будь оно проклято. Джису всегда была лучшей в бою, а Лиса — в дипломатии. Предатели точно знали, что делают, когда решили напасть на следующий день после того, как корабль Джису отплыл в ее родную страну. Государственный переворот не мог ждать до тех пор, пока Джису не вернется из поездки к своим родителям впервые почти за десять лет. — Ну-ну, — послышался сверху сальный голос, и Лиса даже не потрудилась узнать, кому он принадлежал, — Похоже, что королеву Лалису Манобан, мудрую и непобедимую, все-таки можно победить. Обладатель голоса схватил Лису за воротник платья как раз в тот момент, когда пятна, скрывавшие ее зрение, наконец-то отступили. Дворянин, потный и окровавленный после драки, вдыхал запах своих гнилых зубов прямо в ноздри Лисы. — Какие-нибудь последние слова? — Спросил он, прижимая холодное лезвие своей сабли к ее горлу. Собственный меч Лисы упал вне досягаемости, когда ее бросили на землю. — Да, — Она плюнула ему в лицо, — Пошел ты. Молния осветила лезвие маленького ножа, который она вытащила из потайного внутреннего кармана своего королевского платья. Прежде чем мужчина успел отреагировать, она уже всадила его в грудь, прямо туда, где билось его сердце. Мужчина зашипел и бессильно повалился на нее. Лисе удалось отодвинуть его клинок от своей шеи как раз вовремя, чтобы он пощадил ее артерии. Минус один. Может быть, у нее еще есть шанс забить тревогу. Ей потребовалась вся ее энергия, чтобы оттолкнуть аристократа от себя, ее конечности болели от напряжения, а голова стучала оглушительно громко. Она медленно поднялась на ноги, стараясь при этом не нанести еще больших повреждений голове. Она схватила свою саблю с того места, где она упала на землю, и повернулась лицом к двум оставшимся предателям. Рев грома наполнил весь дворец. — Кто еще замешан в этом деле? — Спросила Лиса, одной рукой расстегивая свое королевское платье и глядя на них обоих. Да, теперь она стояла только в одном тонком белье, но это значительно высвободило ее движения, и в данный момент это было, пожалуй, важнее, чем вести себя как подобает леди, — Я могу сказать, что их больше, чем просто вы трое. Один из предателей, самый высокопоставленный генерал из всех, поняла Лиса, усмехнулся и ответил: — Может быть, этого и не было бы, если бы вы действительно пошли на войну, как мы вам говорили. Мы не можем позволить вам выставить нашу страну слабой. Ты умрешь сегодня вечером за неуважение к нашему народу таким образом. — Возможно, я так и сделаю, — Призналась Лиса, стягивая с себя последнюю королевскую одежду и сдувая с лица выбившуюся прядь волос, — Но вы скоро последуете за мной. И когда вы это сделаете, будьте уверены, что небеса не пощадят вас за желание погрузить вашу собственную страну в ненужные войны. Вышестоящий генерал выглядел мертвенно-бледным, его лицо покраснело от гнева, когда он взревел и бросился на королеву, полностью промахнувшись, когда она оказалась вне досягаемости. Голова Лисы все еще раскалывалась, а мышцы ныли, но она еще не закончила. Ей предстояло выполнить еще одну, последнюю задачу, и ее непоколебимая воля продержаться достаточно долго, чтобы выполнить ее, пробудила что-то внутри нее, удержала ее на ногах, размахивая мечом и кружа вокруг двух мужчин так, что больше походило на грациозный танец, чем на смертельную схватку. Все, что ей нужно было сделать, это пройти мимо этих двоих, чтобы отправить сигнальный огонь. Она не могла даже вообразить, сколько людей участвовало в заговоре с целью свержения ее правления и какую грязную историю они придумают, чтобы объяснить ее внезапную смерть. Она должна была поднять тревогу, чтобы люди поняли, что королевский дворец подвергся нападению. — Сдавайся! — Завопил генерал низшего ранга, тяжело ударив Лису в плечо. Она закричала от боли, едва удерживаясь, чтобы колени не подогнулись. — Мечтай, урод! — Закричала она, повернувшись и вонзив свой меч в живот мужчины.*
Они застыли неподвижно, прижавшись губами друг к другу. Джису поднимает руку, чтобы обхватить ладонью щеку Лисы, которая такая же мокрая, как и ее собственное лицо. Над ними, незаметно для них двоих, вишня, ветви которой свисали голыми над их скамейкой, когда они садились, теперь в полном цвету. Прерывисто дыша, Лиса пытается сосредоточиться на теплом ощущении того, что она находится в объятиях Джису, а не на древних призраках боли, терзающих ее тело. Она почти слышит, как Джису бормочет: — Все в порядке, здесь ты в безопасности. Теперь ты в безопасности. Лиса вздыхает и кладет одну руку на ту, которой Джису обхватывает ее щеку. Она чувствует себя в безопасности здесь и сейчас. Она чувствует себя в безопасности с Джису.*
Странное блаженство разлилось в сердце Лисы, согревая и успокаивая ее кровь, наполняя все ее тело мирным оцепенением. Стук в голове был так далеко, что она уже почти не чувствовала его, а ощущение крови, запятнавшей ее тело и одежду, было почти успокаивающим. — Мы еще встретимся, любовь моя, — Тихо прошептала она. Ее невредимая рука сжимала ожерелье, медленно прослеживая узоры плюща, которые соответствовали тем, что были на браслете Джису. Рядом с ней высоко в небе полыхал сигнальный огонь, вытесняя темноту ночи. Дождь прекратился, и теперь лишь легкая морось падала в яростное пламя на избитое тело молодой королевы. — Я знаю, что так и будет. Глаза Лисы закрылись в последний раз. С ее губ сорвался последний вздох. Ее сердце остановилось.*
Их слезы тихо перетекают друг на друга, пятная их лица и руки. В этот момент они перестали целоваться, воспоминания запечатлелись в их сознании так ясно, как будто они были всего лишь пару дней, а не веков назад. Цветы вишни продолжают цвести выше. Где-то вдалеке гудит машина, и этот звук нарушает болтовню пешеходов, идущих по оживленным улицам за пределами парка. Жизнь во времени, далеком от того, что они помнят, предполагает, что они продолжают вдыхать друг друга, склонив лбы и носы друг к другу всего на волосок от соприкосновения. Еще одна жизнь проходит между ними в молчании. — Я думаю, это было давно… — Наконец говорит Лиса, ее голос едва ли выше шепота. Джису мягко отстраняется, но достаточно, чтобы хорошенько рассмотреть девушку в своих объятиях. Ее темные глаза выглядят усталыми, покрасневшими от слез и опухшими по краям. Пара розовых лепестков вишни упала ей на лицо, прилипнув к мокрым следам слез, которые скатились по ее круглым щекам. — Так и есть, — Признается Джису, поднимая руку, чтобы убрать лепесток цветка со щеки Лисы, — Моя королева… Прошло двести лет, а ты все еще не даешь мне перевести дух. Лиса издает смешок, слегка задыхаясь от тяжести древних воспоминаний, но все же достаточно яркий, чтобы затмить весеннее солнце. Это звучит как мелодия, которую Джису, наконец, может вспомнить, и этого достаточно, чтобы забыть боль и одиночество от потери друг друга так, так много человеческих жизней назад, даже если только на мгновение. — Я думаю, тебе придется снова затаить дыхание, любовь моя, — Отвечает Лиса, и губы ее складываются в улыбку такой прекрасной и полной любви, что Джису обнаруживает, что не в силах не увлечь свою давно потерянную возлюбленную и лучшую подругу в очередной страстный поцелуй. И Лиса целует ее в ответ с таким же пылом. В конце концов, они должны наверстать упущенное время.***
— Любовь моя? — Спросила Лиса однажды ночью, свернувшись калачиком под одеялом рядом с Джису. Кровать едва ли достаточно велика, чтобы вместить их обоих, но они прижались друг к другу достаточно близко, чтобы сделать это. Джису напевает в ответ, явно сонная, хотя и не настолько, чтобы перестать гладить пальцами волосы Лисы. Когда весна закончилась, она снова покрасила волосы в светло-розовый цвет, напоминающий о цветущей вишне, под которой они сидели на скамейке в парке, когда впервые поцеловались. По крайней мере, когда они впервые поцеловались в этой жизни. — Мне было интересно, — Продолжает Лиса, одной рукой играя с подолом пижамной рубашки Джису, — Что ты делала после моей смерти? Я видела только свои собственные воспоминания. Она смотрит на свою девушку — ее жену, если даже смерть не разлучит их по-настоящему, и ее круглые карие глаза сверкают любопытством и полны любви. Джису думает про себя, что если бы она начала считать свои благословения, то узнала бы, что такое число бесконечность. — Наш корабль задержался из-за шторма, поэтому мы только вышли из порта, когда получили известие о тревоге во дворце, — Пальцы Джису все еще в волосах Лисы. Она вспоминает ту ужасную ночь, холодный страх, который охватил ее, когда молодой посыльный подбежал к кораблю и закричал, что дворец атакован. Она помнит, как бросила все и спрыгнула с корабля, дождь хлестал ее по лицу, когда она скакала на лошади так быстро, как только могла. Она помнит жалостливые взгляды, которые бросали на нее дворцовые слуги, когда она пробиралась сквозь собравшуюся толпу, направляясь к башне, где высоко в темном небе все еще горел сигнальный огонь. — Я сразу же ушла, чтобы вернуться к тебе, — Продолжает Джису, ее голос опасно близок к тому, чтобы выдохнуться, — Но было уже слишком поздно. На ее веках выжжен образ этой ужасной сцены. Когда она моргает, чтобы прогнать слезы, все, что видит Джису, — это черные волосы, нимбом рассыпанные по полу вокруг головы Лисы, и земля, выкрашенная в красный цвет. Все, о чем она может думать, это о слабой хватке, с которой эти нежные и к тому времени неестественно бледные и негнущиеся руки держали ожерелье, подобранное к браслету Джису. После этого она почти ничего не помнит, кроме слез и приглушенного шепота тети Лисы, которая просила ее бежать и быть осторожной. Воспоминания о последующих неделях смазаны и затуманены болью и горем, неясны и непроницаемы, если не считать пары проблесков кровопролитной мести и последней отчаянной попытки спастись от собственных страданий. Это мрачная коллекция воспоминаний. — Тебе… — Лиса пробормотала, осторожно вытягивая руку Джису из своих розовых волос и переплетая их пальцы, — Тебе удалось залечить раны? В конце концов? Ты продолжила жить дальше? Джису колеблется. Лиса говорит с такой надеждой, так удивительно заботливо и любяще, желая, чтобы Джису была счастлива даже после такой ужасной потери. Но ответы на ее вопрос далеки от счастья. — Лиса, моя королева, — Джису думает о том, как бы ей выразить это как можно мягче, но на самом деле нет никакого способа приукрасить судьбу ее прошлого «я», — Единственные люди, которые становятся мрачными жнецами, это те, кто совершает самоубийство. И я не могу лгать тебе — мое время до этого было коротким и наполненным ужасными поступками. Теперь в глазах Лисы стоят слезы, угрожающие пролиться, когда ее голос дрожит. — Джису… Все в порядке… — Нет, это не так, — Отвечает Джису, и удивляется, когда ее собственные глаза начинают щипать и когда ее горло начинает сжиматься от ее слабых слов, — Я знала, что месть ничего мне не принесет — она не вернет меня назад и не облегчит мою боль. Но я не могла вынести мысли о том, что эти предатели захватят власть и уничтожат твою страну, твое наследие. Она не плачет. У нее болит голова, и она чувствует, как будто гора сидит на ее груди, тяжесть вины угрожает задушить ее, но она не плачет. Более того, она чувствует, что не заслуживает того, чтобы плакать и валяться в жалости к себе после того, что она сделала. — Для меня, — Продолжает она ровным голосом, несмотря на комок в горле, — Эта страна была последним, что у меня осталось от тебя. Ты всегда любила свой народ больше, чем любой другой лидер, и это было заметно. Это проявлялось в том, как ты уважала своих граждан и на самом деле слушала их и не позволяла никому уговорить тебя пойти на войну. Это была последняя частичка тебя, которую ты оставила, я не могла просто позволить им уничтожить то, что ты оставила после себя, и я не горжусь тем, что я сделала, чтобы защитить… Ее фраза обрывается, когда ее голос, наконец, выдыхается. Давление за ее глазами наказывает, и, если бы Лиса не держала ее за руку, она уверена, что та сильно дрожала бы. Когда младшая, младшая в их прошлых жизнях и, конечно же, намного моложе в этой, заключает ее в объятия, Джису почти тает от прикосновения, жалобно прижимаясь к Лисе. — Не плачь, любовь моя, — Бормочет Лиса, ее сердце колотится в убаюкивающем ритме под грудной клеткой, как раз там, где находится ухо Джису, — Ты поступила неправильно, очень неправильно, и я не могу этого простить. Но ты знаешь это и сожалеешь об этом и… Разве не для этого существует загробная жизнь? Разве ты не должна покаяться в своих грехах? Лиса жмет руку Джису, быстро, но успокаивающе. — И все же ты здесь, а не в каком-то аду или подобии того, — Рассуждает Лиса, голосом настолько нежным, насколько это возможно, окутывая сознание Джису подобно одеялу, — Я думаю, это твой второй шанс. Это знак того, что ты должна оставить свои ошибки в прошлом — не забывать, а расти — и воспользоваться этим вторым шансом. Потому что, несмотря ни на что, весна придет снова и мир научится исправлять себя. Все становится лучше, любовь моя, даже если тебе придется подождать пару сезонов. Джису издает смешок, тихий и сдавленный, но все же. Прошло много времени с тех пор, как она слышала это от Лисы, по крайней мере, пару сотен лет, но это все еще имеет ту же ценность, что и тогда, и Джису солгала бы себе, если бы сказала, что это автоматически не заставило ее чувствовать себя лучше. — Второй шанс… мне это нравится, — Размышляет она, пряча лицо в толстовке Лисы и улыбаясь в ткань так широко, что у нее болят щеки, — Но тогда это наш второй шанс. Потому что ты тоже здесь, и нам удалось встретиться снова, и я не думаю, что это было совершенно случайно. Лиса отпустила руку Джису, чтобы та могла обхватить ее лицо ладонями и заставить посмотреть вверх. — Даже если бы это было так, я не упустила бы возможности снова полюбить тебя, — Объявила Лиса, наклоняясь и прижимая легкий, как перышко, поцелуй ко лбу Джису, — И еще раз, — Поцелуй ее в щеку, — И еще раз, — Один на кончике ее носа, — И навсегда. Их губы встретились с таким нежным и полным любви прикосновением, на которое они обе были способны, задержавшись ровно настолько, чтобы передать то, что не могут передать слова. — Нам нужно снова пожениться, — Предлагает Джису, когда они прерываются. — После того, как я закончу колледж, — Рассуждает Лиса, — Мои родители убьют меня, если узнают, что я женюсь на ком-то, кого только что встретила, вместо того чтобы сосредоточиться на учебе, и я не думаю, что они купятся на всю эту реинкарнацию слишком легко. Джису надувает губы, но спорить с этой логикой не может. Возможно, она и переродилась как чистый лист с единственной целью — привести души в загробную жизнь, но у Лисы есть настоящая семья, друзья и жизнь, которую нужно поддерживать. Так что терпение. Это не похоже на то, что время, пока Лиса выпустится, особенно долгое по сравнению с двухсот восьмьюдесятью семью годами, которые она живет своей новой жизнью. — Но когда мы снова поженимся, — Продолжает Лиса, широко улыбаясь, — И мы это сделаем, тогда я надеюсь, что на этот раз мы действительно состаримся вместе. Джису не может удержаться, от того, что ее губы не сложились в довольную ухмылку: — Тебе не кажется, что для двадцатилетней студентки ты слишком слащава? — Тише, мне сорок семь, если считать мою последнюю жизнь, — Возражает Лиса, пытаясь придать своему лицу выражение гораздо более серьезное, чем она может себе позволить. — Ну конечно, конечно! — Со смехом говорит Джису, — Прошу прощения за неуважение, моя королева. Лиса смеется, и они еще немного подшучивают друг над другом, уютно свернувшись под теплыми простынями, продолжая говорить так быстро, пока огонь не погаснет, и они просто улыбаются друг другу и обнимаются. Джису снова играет с прядью розовых волос Лисы, и Лиса снова осыпает поцелуями лицо Джису, и они обе не могут не думать, что, возможно, это способ Вселенной компенсировать всю их боль и их недолгие моменты славы. — Я скучала по тебе, Су, — Бормочет Лиса в губы своей возлюбленной. Джису улыбается и ловит губы Лисы своими для быстрого поцелуя. — Я скучала по тебе больше, — Отвечает она, ее тайский язык немного заржавел от недостатка использования. И действительно, помимо смартфонов и горизонта, много ли изменилось?***
(— Тебе не кажется, что этим двоим уже давно пора объявить, что они встречаются? — Спрашивает Чеен, потягивая фраппучино и наблюдая, как Лиса и Джису страстно влюбляются по другую сторону кофейни, ее глаза полны осуждения, — Я имею в виду, что я счастлива за них и все такое, но серьезно. Прошло уже несколько недель, а они так ничего и не сказали. Мы же с ними лучшие подруги, Дженни! Мы должны знать даже раньше, чем они! Фея вздыхает и качает головой. Она слишком часто слышала эту речь, чтобы ее это волновало. — Ну, серьезно, — Продолжает ныть Чеен, явно не обращая внимания на страдания Дженни, — Я утешала Лису во время всех ее студенческих трудностей, обнимала ее и кормила мороженым каждый раз, когда какой-нибудь горячий спортсмен разбивал ей сердце. Я заслуживаю это знать. — И она расскажет тебе, и познакомит тебя с Джису, но только дай им немного времени, — Дженни подталкивает свой кусок торта через стол, надеясь, вопреки всему, что еда заставит милого маленького человечка меньше жаловаться, — Они буквально несколько недель назад узнали, что не только знали друг друга в прошлой жизни, но что они были возлюбленными, что они были женаты и что они обе умерли врозь при действительно трагических обстоятельствах. Чеен фыркает, явно недовольная ответом, который она уже знала. Но она берет предложенный ей торт и откусывает его, очевидно, желая пожертвовать своим нытьем в обмен на твердый кусок блаженства. И тут она все понимает. — Подожди секунду, — Ее глаза подозрительно сузились, и она направила свою пластиковую вилку на Дженни, жестом обвиняя ее во всем, что только возможно, — Откуда ты знаешь обо всем, что произошло в их прошлых жизнях? Ты сказала, что Джису ничего тебе не говорила. При этих словах Дженни понимающе улыбается и, по-видимому, она довольна вопросом. — Маленький розовый бутон, — Говорит фея, наклоняясь через стол, и ее глаза внезапно начинают менять цвет так же быстро, как в калейдоскопе. Она уже близко и пахнет цветами и травой, но также соленым океаном и заряженным воздухом перед сильным штормом, — Мне не нужно, чтобы она говорила мне то, что я уже знаю. И если ее шелковистые волосы на мгновение становятся цвета ночного неба, в котором мерцают звезды, а над заостренными кончиками ушей летают кометы, то видит их только Чеен. Если планеты усеивают лицо Дженни родинками, а кольца Сатурна свисают с мочек ее ушей, как серьги, то Чеен — единственная, кто это замечает. Если воздух вокруг них вибрирует с едва сдерживаемой энергией и силой, то Чеен — единственная, кто действительно чувствует.)