Кто я, чтобы отказываться...

Хоук был пьян. Не было другого объяснения тому, что он видит: как прямо перед ним маняще обтягивает смуглую кожу белая ткань, как бандана Изабелы свисает с плеча Себастьяна, а его голова прижимается к изгибу шеи Изабелы, как пряди чёрных волос делают почти неразличимым блеск голубых глаз; что он слышит жадные звуки, которые они издают, и видит слишком много обнажённой кожи их обоих: и изгиб её спины, и руки Себастьяна на её заднице, и пальцы Изабелы, вцепившиеся в его плечи. Что они делали своими бёдрами и ногами Хоук не видит, но так как не видит и штанов на Себастьяне, то уверен, заниматься этим в общественном месте наверняка преступно и безнравственно. Хотя место было не совсем общественным: они были на его кухне. Но в этом-то и заключалась проблема. Его кухня. Это не то место, где всякие посторонние могли предаваться непристойностям. Да ещё и без него. А может, он хорошенько приложился головой и это просто галлюцинация? Он вообще был почти уверен, что эти двое друг другу даже не нравятся, ну, по крайней мере, не настолько. Очень сексуальная и возбуждающая галлюцинация. Но если матушка когда-нибудь прознает, что на её драгоценных кухонных столах кто-то занимался сексом, она его убьёт. Так что Хоук прокашлялся. Внимания на него не обратили. Впрочем, он тоже вряд ли бы обратил на что-либо внимание, если бы эти чудесные ноги сжимались вокруг его бедер. Он кашлянул. Громко. Дважды. Изабела повернула голову и взглянула на него. — Ты ждёшь приглашения, сладкий? Да нет же, я пытаюсь намекнуть, чтобы вы ушли, засранцы. — Гм. Изабела улыбнулась шире, затем Себастьян проскользил губами от её шеи до груди и она со стоном закатила глаза. Создатель, до чего же прекрасная у неё грудь, и нет, он вовсе не ревнует, и не пялится на плечи Себастьяна, обычно скрытые под доспехами, и... — Так я присоединюсь?