Эксцельсиор

По истечению этого утра Уилсон уяснил для себя две вещи. Во-первых, его изобретение действительно работает. Брошенная на прощание джентльменом фраза «ЗДЕСЬ мы не друзья», обрела свой изначальный смысл. Он попал в параллельный мир, и наглядное доказательство этому выводу следовало за ученым по пятам. Свин, видимо, ожидал повторного угощения, поэтому он с заискивающим видом семенил за мужчиной, отставая иногда, чтобы полакомится спелыми ягодами и спрятанными в траве грибами и кореньями, бормоча себе под пятачок что-то трудноопределимое. Ученый, размышляя, торопливо шагал с радиоприемником подмышкой по раскинувшейся до самого горизонта поляне, не обращая особого внимания на своего нового знакомого. Прогонять зверя он не стал – свин был силен и крепок на вид, а мужчина до сих пор не знал, какие опасности могут его поджидать в дальнейшем. Уилсон не мог с точностью утверждать, что вся фауна этого неизведанного мира радикально отличается от той, которую он изучал. Не считая свинью, в глаза бросались лишь необычные кролики – их вибриссы, в просторечье усики, на макушке были гораздо толще, чем у земных сородичей, которых ученый отлавливал для своих опытов. Отличие было не только в размере, но и форме – чувствительные волоски местных ушастых изгибались под немыслимым углом: невооруженному глазу мерещилось, что голова кролика увенчана рогами. Уилсона это слегка позабавило, в его мире рогатые кролики тоже существовали, правда, только в мифах и легендах. Птицы… птицы были слишком обычные на его взгляд: он не был силен в орнитологии. Насекомые, снующие вокруг, выглядели немного крупнее тех, что роились в лесу Нортнфилда. В общем и целом, мир представал идиллически дружелюбным, особенно эта поляна, усеянная различного вида плодовым кустарником и тонущими в высокой траве цветами. Во-вторых, как ни прискорбно было признавать, Уилсону не выбраться отсюда без помощи человека в костюме. Для этого подлеца все окружающее явно не ново, возможно, он родом отсюда или просто побывал здесь ранее. «Он гораздо опытнее в путешествиях между мирами, чем мне казалось». Эта мысль и радовала, и разочаровывала одновременно – джентльмен, бесспорно, знал путь отсюда, но его намерения были весьма непредсказуемы. Утешало еще то, что Уилсон помнил в деталях, как собрать свое изобретение, и, если здесь он найдет нужные материалы, то сможет выбраться без постороннего вмешательства. А там, у себя дома, он станет одним из самых великих ученых в истории, стоит лишь продемонстрировать миру результаты своего открытия. Завершив раздумья на мажорной ноте, Уилсон почувствовал легкий голод. Не то, чтобы это его сильно побеспокоило. Однако мужчине было необходимо позаботиться о будущем – неизвестно, сколько он еще проторчит в определенно чуждом ему месте, пора было убедиться, что местная растительность пригодна к употреблению в пищу. На ходу сорвав гроздь ягод, он в задумчивости остановился. Пара плодов лопнула, окрасив его ладонь алым соком. Уилсон покатал ягоды в руке, рассмотрел тщательно на свету – внутри сочные шарики были полны мелких семян. Экспериментировать оставалась только на самом себе. – Ну что ж, – обратился он к недоумевающему животному. – Если я отравлюсь, напиши на моей могиле что-нибудь поизящнее, чем «Он помер от несварения», – и закинул всю горсть в рот. Тщательно прожевав, он не побрезговал облизнуть ладонь – ягоды были невероятно вкусными. Вряд ли густая сладкая патока была достаточно питательна, зато она приятно обволакивала желудок и слегка утоляла жажду, рождая временное ощущение сытости. – Теперь осталось дождаться побочного эффекта, – усмехнувшись, произнес ученый. Он сорвал еще одну горсть и протянул своему спутнику. Свин с благодарностью глянул на Уилсона и присоединился к нехитрому завтраку. – Моя любить друга, – речь зверя, жующего угощение, не отличалась особой грамотностью. Похоже, что связать больше одного слова в предложение ему было в тягость. Это еще больше развеселило Уилсона, и он незамедлительно отреагировал: – Моя весьма польщен. Не смотря на свое более чем бедственное положение, ученый чувствовал себя великолепно. Он не умер в ходе экспериментального прорыва, что уже хорошо. Его не убила первая же встреченная им тварь, более того, она оказалась весьма безобидной. «Если немного подумать, это вторая тварь, которую я встретил» – подумал мужчина и улыбнулся. Еда на первое время у него тоже была. Осталось определиться с ночлегом, и можно думать о дальнейших поисках пути возвращения домой. Несколько часов подряд Уилсон шагал, не меняя курс. Он рассчитывал выйти к воде: река или озеро могут быть недалеко от цивилизации, если таковая тут имелась. К тому же, полуденная жара дала о себе знать, и ученому страсть как хотелось ополоснуться и промочить рот. Ягоды, которые он периодически жевал по пути, никаких признаков отравления не вызывали – еще один утешающий фактор. Краем глаза мужчина заметил, что свин начинал нервничать. Он то и дело приостанавливался, оглядываясь по сторонам, глухо ворчал и вновь продолжал следовать. – Что-то не так, парень? – вполголоса спросил Уилсон. Вопрос ученого животное проигнорировало. Близился вечер, и чем ниже опускалось притомившееся за день солнце, тем сильнее тревожился свин. – Ты что, темноты боишься? – Уилсон хотел успокоить животное, но оно резко взвизгнуло и проговорило: – Темнота! Моя не любить темнота! – Спокойнее. Такой большой, а ведешь себя как ребенок. – Огонь! Твоя делать огонь! Моя не любить темнота! – зверь с каждым словом говорил все громче, мотая головой из стороны в сторону. – Ладно, ладно, сейчас я что-нибудь соображу, не кричи, – примиряюще ответил Уилсон. Ученый огляделся. Они находились в открытом поле, для огня могла сгодиться лишь трава да редкие палки, валявшиеся в траве, но и этого было достаточно. Вечернее солнце еще вовсю поливало землю теплом и светом, до заката оставалось часа три-четыре. «Думаю, я успею развести костер». Проблема была в том, что Уилсон не имел никаких практических навыков выживания в дикой природе. В теории он знал, как развести огонь, но на деле это занятие являлось куда сложнее. Материалы для растопки он собрал быстро: напуганный свин то и дело отбегал и в спешке возвращался с одной-двумя ветками. Первым делом мужчина попробовал высечь искру, ударяя камнем о камень. Исцарапав ладони, он тихо выругался и взялся за палки. Добыть огонь трением было его второй попыткой. Провозившись полтора часа и стерев кожу на пальцах до крови, Уилсон победно засмеялся под одобрительные возгласы зверя за его спиной – стихия подчинилась ученому, деревяшка начала неторопливо тлеть. Аккуратно раздув робкое пламя, ученый подкинул топлива и уселся возле огня, напротив него приземлился его спутник. – Теперь ты доволен? – подытожил Уилсон. Один взгляд свина уже полностью исключал этот вопрос. Он умиротворенно поглядывал на разгорающийся костер и блаженно щурился. – Как тебя зовут? – ученый с запозданием вспомнил, что не спросил самого важного при их утренней встрече. Вероятно, свин не понял вопроса. Он склонил голову на бок и сказал: – Моя друг. Моя следовать. – Похоже, имени у тебя нет. Пожалуй, я буду звать тебя... ну, скажем, Бенджамин. Тебе нравится? – Бенжмаин. Моя следовать. – Почти верно, – засмеялся Уилсон. Он отвлекся от беседы с животным и стал рассматривать свой радиоприемник. Не было и малейшей вероятности, что он поймает сигнал. Заряд в батарее был, скорей всего, полон, но основной элемент приема сигнала – антенна – отсутствовал. Покрутив рычажок настройки волны и не услышав ничего, кроме помех, ученый отложил радио в сторону. – Твоя не засыпать. Твоя следить за огонь, – свин тихо бубнил, полусонно хлопая веками. – Я понял. Спи, – ученый легко кивнул, вытянул на траве измученные долгой прогулкой ноги и пожелал спутнику спокойной ночи. Огненный шар уже окунался в подернувшуюся дымкой гладь горизонта. Непроглядная тьма, отряхиваясь от продолжительной дремоты, выскальзывала из-под травы и камней, из кроличьих нор и птичьих гнезд и обматывала все и вся беспросветной тягучей паутиной. Наткнувшись на пламя небольшого костра, темнота в беззвучной судороге отпрянула, и обступила уголок отвратительно яркого, слепящего света, свирепо поглядывая на уставших засыпающих путников. Уилсон почувствовал обеспокоенность, когда стемнело настолько, что не было видно ни очертаний растительности за чертой освещения костра, ни звезд на небе, – лишь тончайший изогнутый серп растущей луны. Еще ни разу ученый не был свидетелем такого густого, почти осязаемого мрака. Тревожные раздумья закрались в его голову; буквально все, что мужчина когда-либо переживал, – омерзительная палитра отравляющих душу чувств, – находило отражение в его метущемся сознании. В беспричинной панической атаке сердце ускорило свой темп, дыхание перехватило, на висках выступил пот. Уилсон уже второй раз за неделю подвергся нападкам иррационального страха, но его нынешнее ощущение было ни с чем не сравнимым, и оттого более нервирующим. С силой сдавив ссадину на ладони, мужчина зажмурился и разразился гневными мыслями. «Прекрати немедленно!». Боль отрезвляла его, и он продолжал сжимать кисть. «Ты словно маленький напуганный поросенок!». Он распахнул глаза и перевел взгляд на Бенджамина, тот сладко спал, изредка подергивая пятачком. Свин изначально был напуган наступающей ночью, настаивая на разведении костра, возможно, на это была объективная причина, а не банальный трепет перед силой природы. Значит ли это, что рядом с огнем они в безопасности? Животное уж точно побольше знает об этом месте, оно так усердно добивалось, чтобы человек добыл огонь, а после безмятежно уснуло, следовательно, и ученому боятся нечего, пока он следит за своенравным и мерно угасающим пламенем, не забывая скармливать ему древесину и сухую траву. Умозаключение слегка усмирило нарастающий ужас: продолжая мысленно подбадривать себя, Уилсон привстал, обошел вокруг костра и присел рядом со зверем. И, испытав некоторое чувство защищенности, подкинул пару веток в костер. Мужчина уже начал клевать носом, когда еле уловимый шум вырвал его из дремоты. Прислушавшись, он удостоверился, что это не галлюцинация - в паре-тройке шагов от костра раздавалось тихое шуршание. Оно перемежалось с захлебывающимся гортанным хрипом, оглашающим утопающие в тишине окрестности. По произносимому звуку чудовище представлялось размером со свина, но передвигалось почти невесомо. И все же одно его незримое присутствие вызывало дрожь, Уилсону почудилось, будто каждым своим движением монстр сотрясает под собой землю. Какого же было удивление мужчины, когда он разглядел источник ночного шума. Подернулась линия света, испускаемого пламенем. Показалась тонкая щетинистая лапка, затем вторая. Чудовище качнуло торсом и выползло на свет. Это был самый омерзительный паук, которого Уилсон когда-либо видел. Ученый люто ненавидел членистоногих захватчиков, заполонивших углы его дома развесистой паутиной. А этот экземпляр просто потрясал своей тошнотворностью – размер его округлой, сплошь покрытой угольно-черным волосом, туши превышал четверть метра в диаметре, огромные выступающие глаза уставились прямо на человека. Еще две пары глаз поменьше фиксировали происходящее с другого ракурса. Широкая пасть, рассекающая морду чудовища под видом трещины, была полна шипообразных разноразмерных зубов, на их фоне особо выделялись крепкие передние клыки, слегка искривленные и не менее острые. Рука ученого слепо шарила по траве в поисках любого возможного оружия. Нащупав длинную палку, Уилсон вскочил на ноги, сделал шаг по направлению от паука и замер, судорожно прижимая к себе деревяшку. Восемь волосатых, поспешно семенящих лап с небольшим покачиванием переносили тельце паука ближе к костру. Он вышагивал боком, по-крабьи, не отрывая взгляда от неподвижно стоящего человека. Раскрыв расщелину рта, тварь завопила мерзким горловым хрипом. Приподняла две передние конечности над всем телом, вздрогнула и отпрянула от костра, обошла его по кругу и направилась к Уилсону. Затем, резко сменив курс, она кинулась на Бенджамина и вцепилась ему в хребет. Свин взвизгнул, просыпаясь от боли. Опешивший Уилсон ткнул своим импровизированным средством самозащиты прямо в центр шевелящегося комка волос и лап, надавил что было силы, вонзая край палки глубже в плоть, и был вознагражден исходящим от чудовища наполненным страданием воплем. Паук припал к земле, высвобождаясь из-под деревянной жерди, его мотало из стороны в сторону, из покалеченной туши текла темная густая жидкость, орошая траву возле костра. Чудовище, корчась от боли, поползло прочь, преследуемое разъяренной свиньей. Бен увлекся погоней настолько, что позабыл о своем страхе перед ужасающей тьмой. – Стой! – успел выкрикнуть ученый до того, как крепкая спина его спутника скрылась в беспроглядной темноте. Еще несколько мгновений сквозь толщу мглы до него доносились гневное рычание свина и предсмертные вопли членистоногого, как внезапно все стихло. Звенящая тишина нагоняла почти невыносимую тревогу. – Бенджамин! Бенни! – вполголоса позвал ученый. Послышался тяжелый вздох, затем раздалось яростное шипение, намного громче паучьего хрипа, нараставшее с каждой секундой. Необъятная мощь произведенного звука настолько потрясла Уилсона, что он попятился назад к костру, оступился и упал на прогретую землю. «Что это, черт возьми, такое?!». Он вспомнил тот день, когда уже испытывал подобный страх. Тогда он гнал что есть силы прочь из города, напуганный неожиданной встречей с человеком в костюме. Сейчас его ужас был обоснован реальной опасностью происходящего – тварь из темноты обладала невероятными размерами, появившись с более чем явным желанием сожрать любого на своем пути. Казалось, отвратительный шум будет становиться громче и громче до тех пор, пока не заполнит собой все пространство вокруг. Но неожиданно шипение оборвалось, и его эстафету перенял пронзительный непрекращающийся визг, он сочился болью и мольбой о помощи. Вопил Бен. Уилсон нервно сглотнул, слышать это было выше его сил: пытаясь унять колотившую все тело дрожь, он торопливо наматывал на конец палки неподдающуюся траву, стараясь привязать ее как можно плотнее и крепче. Затем он опустил жердь в огонь, подхватив толику яркого пламени, и, держа рукотворный факел перед собой, поспешил на помощь свину. Идти пришлось недолго. До смерти напуганный зверь выскочил ему навстречу, чуть не сбив с ног, и встал как вкопанный под источником света, дрожа всем телом и прижимая уши. Обратный путь к костру сопровождался едва слышимой, повторяемой раз за разом фразой раненного животного, неотступно ковылявшего следом за Уилсоном: – Моя быть хороший.