Эксцельсиор

Прозрачные теплые капли разбивались о кожу лица, кривыми дорожками слез и размытой крови стекали по неаккуратно побритым щекам. Вода пронизывала одежду, терялась в волосах, даруя ни с чем не сравнимое чувство очищения. Враждебный мир бережно омывал обессиленного ученого, словно двуличный друг, старающийся загладить последствия своего предательства. Мужчина лежал на стоптанной в звериной ярости траве – всё еще чувствовался острый запах лиственного сока. Это был честный обмен: пострадавшая земля вволю напилась крови своих обидчиков. Скажи кто-либо ученому месяц назад, что он будет почти в рукопашную сражаться с адскими отродьями, заводить дружбу с человекоподобными свиньями, просыпаться каждым утром, первым делом вытряхивая из-под одежды ворох настырных насекомых, питаться всем, что удастся насобирать за день, следуя неизвестно куда за сигналом им же собранного радио – он бы обвинил говорящего в сумасшествии. Но сейчас, столкнувшись с непрекращающимся безумием лицом к лицу, он терял себя прежнего, собирая свою личность заново. Все чаще Уилсона беспокоила мысль, что все происходящее он принимает за должное, что это абсолютно нормально – спать на голодный желудок, чутко реагируя на каждый посторонний шорох; постоянно отвоевывать жизнь днем и всеми силами поддерживать животворящий огонь по ночам. Мысли судорожно плыли в голове Уилсона подобно грязным тучам, что он видел на небе. Его одежда промокла насквозь, но он не спешил вставать. Он не любил дождь, и все же каждое прикосновение небесного снисхождения позволяло раз за разом чувствовать себя живым. Ученый лениво перевел взгляд с беснующегося неба на растущий неподалеку цветок. Белоснежный венчик был грубо испачкан кровью, но, не смотря на изуродованный внешний вид и чуть примятые листья, он гордо тянулся к мелькавшему среди туч блеклому солнцу, склоняясь под тяжелыми каплями дождя и распрямляясь вновь. Маленькое создание изо всех сил боролось за свое существование; глаза Уилсона расширись от осознания простой мысли – жить или умереть – это его выбор, но сдавшись сейчас, он окажется ничтожнее полевого цветка. Ученый резко вскочил. Терзания медленно таяли, уступая место решимости. Мужчина слегка устыдился своего поведения, твари определенно воздействовали на него, незримо подрывая умственную устойчивость. Сейчас эти твари мертвы, а значит бояться больше нечего. Борясь с непреодолимыми позывами тошноты, Уилсон осмотрел мертвые тела. Голод был уже невыносим – мужчина не ел с прошлого утра – но пробовать собачатину он не стал. Останки чудовищ казались абсолютно бесполезными: полсотни килограмм темного, дурно пахнущего мяса, ни на что не годная ороговевшая кожа с засаленной клокастой шерстью, раздвоенный синеватый язык и потухшие, налитые кровью глаза. Лишь одна часть тела тварей могла пригодиться Уилсону. Осматривая одежду, он не мог не заметить, какие прорехи на плотном жилете оставили зубы крупного пса - клыки были острыми, крепкими и тонкими. Присев возле раскрытой в предсмертном вопле пасти старшей особи, он поморщился и схватил передний клык обоими руками, затем потянул на себя. Задача была не из простых: при каждом рывке туша подавалась вперед, зубы при этом оставались невредимыми. Брезгливо вытерев руки о штаны, Уилсон поднялся на ноги. Слегка повернул голову пса на бок, сомкнув ему пасть – о языке он не заботился, болтающийся кусок мяса был равнодушно прикушен, окрашивая левую сторону челюсти бордовым оттенком. Оперевшись на жердь, ученый с силой ударил пяткой по смеженным зубам, потом еще и еще. С глухим треском кость поддалась, и Уилсон стал счастливым обладателем четырех зубов разной длины. Вытерев добычу о мокрую листву, он небрежно сунул ее в рюкзак. После чего закинул пожитки на спину и торопливо зашагал в произвольном направлении в поисках какого-нибудь укрытия от дождя, раздраженно сетуя о вконец испорченной прическе. Попытки найти защиту от ливня оказались напрасными: дождь, пролив последние капли, закончился. Ученый принял решение остановиться посреди поля – оно простиралось везде, куда доставал взгляд. Живот Уилсона громко выражал протест против затянувшейся голодовки, еда требовалась незамедлительно. Слабость от отсутствия пищи отзывалась легкой дрожью в руках. Выжав из жилета остатки влаги, он расправил его и повесил на растущий неподалеку куст. Затем собрал кострище и натаскал дров. Мужчина действовал уверенно, сказывалось немалое пребывание в одиночестве на безлюдной природе. Вторым пунктом после сооружения небольшого лагеря был осмотр окрестностей в поисках пропитания. Не теряя времени зря, Уилсон прихватил с собой радиоприемник, и уже к вечеру ему удалось не только запастись кроличьим мясом и отыскать пару дикорастущих морковок, но и определить свой будущий курс. Воды не было, пришлось аккуратно собирать губами оставленные дождем лужицы на широких, плоских листьях, растущих у самой земли. Как весьма эрудированный человек, Уилсон знал, что вода была ему более необходима, чем пища. До этого момента ему везло находить водоемы, но ученый небезосновательно предполагал, что здесь могут быть засушливые районы. К тому же, постоянный поиск воды отнимал много времени, ее нельзя было запасти, как пищу. Мужчина собирался исправить это упущение – когда на поляну опустились густые сумерки, он развел костер, поставив к нему сушиться обувь, сел поближе и занялся созданием небольшого меха из кожи пойманного кролика. Он понятия не имел, как делаются сосуды для воды из шкур, но был уверен, что у него получится. С привычной брезгливостью он освежевал кролика, стараясь не попортить шкуру. Голод был ненадолго успокоен нечищеной морковью, поэтому Уилсон не торопился жарить мясо. Он взял один из клыков, наиболее тонкий и мелкий, проделал другим дыру в основании и пропустил через отверстие плотно скатанную паутину. Пачкая ладони в крови, ученый бережно прошил прорехи в коже, тихо бормоча проклятия в адрес неудобной иглы, исколовшей ему пальцы. На горловину он намотал мелкую сплетенную травяную веревку – теперь мех можно было привязать поверх рюкзака, не занимая так стремительно сокращающееся свободное место внутри. Небрежно скроенный сосуд был оставлен в покое до следующего водоема – его необходимо было тщательно промыть. С обреченным вздохом Уилсон взялся за починку многострадального жилета. Цинично усмехнулся, отметив, что зашивал одежду теми же зубами, которыми она была порвана. После Уилсон принялся за готовку ужина, обжаривая крольчатину и оставшуюся морковь. Сегодня он не опасался, что на запах мяса выползет очередной паук: мерзкие твари всегда лезли на аппетитный аромат, но в этот раз ученый убедился, что в округе не было ни одного паучьего гнезда. Он ел без всякого опасения, попутно размышляя о том, что этой ночью, возможно, ему даже удастся вздремнуть. Уилсон неторопливо распахнул глаза, пытаясь вспомнить, где находится на этот раз, пока его не насторожил подозрительный шорох. Он медленно повернулся в сторону источника звука – какая-то любопытная свинья шарила рядом с его рюкзаком. Она склонилась на четвереньки, скрупулезно шаря подергивающимся пятачком среди его вещей. Окровавленный мех привлек ее внимание, осторожно поддев его губами, она стала запихивать находку к себе в пасть. Ученый опешил от такой наглости, он схватил походную палку, замахнулся и нарочито громко крикнул: – А ну пошел прочь! – он не собирался драться со зверем; пожив среди подобных животных, он уверился, что они очень пугливы… если только на небе не полная луна. Свин резко поднял голову и непонимающе уставился на человека, сжимая кривыми зубами слегка пожеванный кожаный сосуд. – Я сказал, отпусти! – широким шагом ученый подошел и схватил сшитую шкуру, потянув на себя. Свин, обиженно хрюкнув, разжал челюсть и попытался оправдаться: – Моя есть еду. Злость на беспардонного гостя стихла, когда Уилсон заметил на плече свина три продольных светло-розовых шрама. Глаза ученого непроизвольно расширились от узнавания и удивления. – Бен? Пуская слюни, свин широко улыбнулся, и проговорил: – Друг. Моя следовать, – затем целенаправленно потянулся мордой к отобранному меху. – Ну уж нет. Не еда! Не! Еда! Понял? – тряся кожаным сосудом, ученый пытался вразумить животное, но лишь вызывал у того еще более обильное слюноотделение. Тяжело вздохнув, он достал из рюкзака бережно завернутый в листья остаток вчерашнего ужина – он планировал прожить на этом мясе еще некоторое время, но свин, похоже, уже давно шел за ним, и тоже сильно проголодался. – Держи, проглот. Наблюдая за беззастенчиво чавкающим Бенджамином, Уилсон поймал себя на том, что улыбался свинье. Но радость от встречи омрачалась неприятным воспоминанием о второй, кровожадной сущности Бена. Ученому еще долго снились кошмары после той ночи в деревне. И глядя сейчас на своего спутника, ему казалось, что он видит поросшую темно-коричневой шерстью оскаленную морду оборотня. – Тебе не следовало идти за мной, Бен. Я видел, во что ты превращаешься в полнолуние. Почему ты не остался среди своих сородичей? Свин чувствовал скорбные, обвиняющие нотки в голосе мужчины. Прижав уши к макушке, зверь пригнул голову и пробормотал: – Нет дом. Моя бояться. Моя следовать. – Где дом, Бен? Ты должен был идти домой, а не следовать за мной. – Холодно. Хозяин. Хозяин ломать дом! Моя бояться! Бежать! – Хозяин? Кто это? – осмысленный страх в последней фразе животного резанул слух Уилсона. Некто или нечто сломало дом свина, теперь он чувствовал себя в безопасности только рядом с человеком. Рядом с тем, кто умеет добывать огонь. – Хозяин! Холодно! Хозяин ломать! Не надо! – пробужденные воспоминания вызвали у зверя панику, он вскочил и слепо забегал из стороны в сторону, мотая головой. – Успокойся, парень! Я тут, с тобой, никакого хозяина здесь нет, слышишь? – ученый пожалел, что начал расспрашивать. Прошло несколько утомительных минут, пока свин перестал метаться; тяжело дыша, он остановился и присел на траву. Его маленькие глаза, не моргая, смотрели на человека, будто ища защиты. Уилсона кольнула жалость – Бену тоже пришлось несладко. Отбросив мысли о неведомом хозяине, способном уничтожить довольно большую деревянную лачугу – «Не та ли это тварь, что приходит ночью?» – он подумывал о будущем свина. Путешествуя в поисках детали, ученый не забывал поглядывать на небо, проводя несложные вычисления: полнолуние застало его на девятый день и длилось двое суток. Когда он попал сюда, луна была новой, следовательно, месяц в этом мире – около шестнадцати-восемнадцати дней. Следующая полная луна будет нескоро, у него хватит времени подумать о том, как обезвредить свина в момент превращения. Припомнив внезапное нападение гончих псов, Уилсон полностью осознал, что существуют твари, куда более опасные, чем оборотни; помощь свина в подобной ситуации было бы сложно переоценить. Сейчас они могли продолжить поиски портала вместе. – Что ж, – подводя итог, бодро произнес ученый, – в крайнем случае, я залезу на дерево и переночую там, - и, немного подумав, он опять обратился к свину, - Бен, посмотри сюда. Он выудил из наплечного мешка найденную шкатулку и без особой надежды протянул зверю: – Ты знаешь, откуда это? Может, видел что-то подобное? Свин робко обнюхал железный короб, и угрюмо изрек: – Не еда. – Кто бы сомневался, – саркастично ответил Уилсон. – Готов идти? Собрав нехитрый скарб, Уилсон обулся в полностью просохшие ботинки, надел местами потрепанный жилет и увесистый рюкзак. Идти следовало на север, радио указывало именно туда. Притихший свин ни на шаг не отставал, он не гонялся за бабочками и кроликами, не рыл землю в поисках грибов – всем видом зверь показывал нехарактерную ему подавленность. Дорога была легкой, идти по открытой поляне не составляло особого труда. На следующий день Уилсону посчастливилось промыть и набрать полный мех воды из небольшой запруды. Бен окончательно пришел в себя и заметно повеселел. Пока ученый был занят костром, свин наловил лягушек и кучей сложил их возле костра. Зверь быстро привык к приготовленному мясу, и теперь ждал от человека угощения. Усмехаясь, Уилсон готовил для себя и Бена, ощущая то самое спокойствие, которое дарило ему это необычное партнерство в самом начале его пребывания здесь. Шел двадцатый день, когда путники вышли к мрачному болоту. Широко растянувшиеся неприветливые земли тонули в отвратительной темно-фиолетовой жиже, из густой воды повсюду выглядывали небольшие островки темной, покрытой жухлой травой и колючими кустами, земли. Разительная перемена от сочно-зеленой поляны до мертвой пузырящейся топи поражала и огорчала одновременно: Уилсон топтался на месте, пытаясь решить, стоило ли идти вглубь. Бен недвусмысленно пятился назад, напугано сутулясь и прижимая передние копытца к широкой груди: – Бояться. Чувство постоянной опасности разливалось душным маревом над прохладной поверхностью затхлой воды. Голые ветви плотно поросших искривленных деревьев не имели даже намека на листву – в немом отчаянье они пытались урвать хоть каплю солнечного света, но огненное око бездушно игнорировало проклятое и покинутое жизнью место. Прежде, чем осмелиться ступить дальше, следовало подготовиться. Оставив лишние вещи на прилегающей к болотистым зарослям прогалине, Уилсон обошел округу в поисках сухой травы. Плотно перемотав пучок собранной растительности поперек, он привязал его к рюкзаку: теперь у него были материалы для растопки на первое время. Он не собирался оставаться в болоте надолго, но была некоторая вероятность, что ему придется провести там ночь. Остаток дня ученый потратил на сбор еды, но все, что получилось добыть, это несколько вялых мелких морковок. У него еще оставалось немного ягод – весьма жалкий рацион для перехода по безжизненной земле. Эту ночь они провели без ужина. Первый луч солнца послужил знаком к отправлению. Уилсон разбудил Бена, закинул рюкзак на плечи и зашагал в сторону источника сигнала, выискивая места посуше, чтобы не зачерпнуть отвратительной жижи ботинками. Несмотря на ранее утро, под сенью болотных деревьев сгущался мрак, будто небо над ними затянуло свинцовыми тучами. Уже пройдя несколько шагов, сопровождаемых мерзким хлюпаньем из-под обуви, Уилсон обернулся в поисках Бена, и обнаружил трусливого свина возле затухающего костра – зверь топтал траву копытами, не решаясь ступить за кромку топкой воды. – Бен, иди за мной, тут неглубоко. Свин отрицательно замотал головой. «Хорош помощник» - раздраженно подумал ученый. У него не было желания нянчиться со свином; деталь или сам портал где-то неподалеку, настойчивый сигнал подтверждал это. – Раз ты так боишься, жди меня здесь. «Если уж он смог найти меня спустя столько дней, то и одну ночь протянет в одиночку». Беспокойство было задавлено в зародыше: Уилсона терзало предвкушение. Он шел по курсу, старательно минуя ямы и рытвины, заполненные мутной водой. Пузыри вырывались из глубины и лопались на поверхности с глухими хлопками: над топью появлялся зеленоватый дымок. Болотный газ заставлял это мрачное место содрогаться редкими звуками, разрывая звенящую тишину. Изредка кричала птица, ее вопль напоминал заливистый хрипловатый смех, от которого по спине ученого пробегал холодок. Он шел уже достаточно долго, но звук из приемника не учащался. Словно издеваясь, он затухал на мгновение, затем раздавался вновь. Уилсону больше ничего не оставалось: он присел на небольшой холм, чтобы перевести дух и утереть заливающий глаза пот. О еде он не задумывался из-за гнилого запаха, витавшего над влажной пленкой болота. Это место разлагалось ежесекундно, ученому казалось, что его тело также подвергается гниению. От жуткого ощущения его отвлекло радио – пока он сидел на привале, сигнал стал замедляться. «Черт!». Уилсон привстал, сжимая приемник. Неопределенным образом, когда он прекратил движение, источник стал удаляться. Это, несомненно, была лишь часть машины и она, по всей вероятности, перемещалась. Мужчина побежал. Оступившись, он качнулся всем телом и продолжил преследование неуязвимого радиосигнала. Спустя несколько минут он смог немного приблизиться к своей цели, но силы вконец оставили его; вдобавок правая нога была промокшей насквозь и невыносимо пахла. Ученый присел и достал припасенную еду. Мрак над болотом стал еще гуще – здесь солнце с трудом могло пробиться сквозь колючие кроны мертвых деревьев. Тщательно прожевав ягоды, Уилсон запил их глотком воды из меха. Бежать за источником волны было бессмысленно, он твердо решил идти осторожно. Его трапезу прервал посторонний шум. Из плотных зарослей трухлявых деревьев донеслось низкое довольное урчание, заставившее ученого настороженно прислушаться. Он прибрал остатки пищи и отправился исследовать местность. Неторопливо ступая по кочкам в сторону звука явно животного происхождения, он вышел на открытую часть болота и увидел небольшую деревню, подобную той, в которой жил пару недель назад. Ветхие дома были в плачевном состоянии: искривленные крыши, прогнившие бревна, побитые стекла и покосившиеся двери. Тут и там валялись куски древесины и обломки черепицы. Неплотным кольцом развалины окружали вбитые во влажную землю колья с насаженными на них посеревшими обескровленными свиными головами. Под колеблющейся тенью деревьев лежала крупная туша мертвого зверя, по телосложению напоминавшая человекоподобных свиней, но, в отличие от них, покрытая склизкой кожей и грязно-зеленой чешуей. Над мертвым товарищем склонился подобный ему гуманоид, он старательно распарывал кожу на трупе широкой ладонью, увенчанной четырьмя крепкими когтями, и торопливо загребал бледное остывшее мясо. С наслаждением тварь заталкивала его меж мелких кривых клыков, и, не жуя, проглатывала. Довольно морщила огромные глаза навыкате, издавая уже знакомое урчание, и вновь ныряла лапой в раскроенное туловище, минуя торчащие прозрачные кости. От этого зрелища желудок Уилсона отверг недавно съеденный завтрак – мужчину беспощадно вырвало. Это было достаточно, чтобы обнаружить себя. Болотный монстр лениво встал и прикрыл кривую пасть, с которой свисал лоскут зеленоватой кожицы. Он застыл в попытке рассмотреть утирающего губы Уилсона, ученый, в свою очередь, оглядывал зверя. Животное было на две головы выше мужчины, и где-то на голову выше Бена. Отсутствующий взгляд застыл на морде, зрачки крупных глаз были слегка перекошены. Уши заменяли небольшие плавники, которые медленно шевелились, отгоняя болотную мошкару. Блестящая чешуя осыпала плечи и мускулистые лапы, продолговатый живот был обтянут шершавой пупырчатой кожей. Горбатая спина возвышалась над головой – ее рассекала полоска сальной темно-желтой шерсти. Гуманоид легко качнулся и сделал шаг навстречу. Охваченный страхом, Уилсон пытался оторвать взгляд от омерзительного создания, но не смог. Предлагать ягоды этому чудовищу было заведомо бесполезно – оно более чем очевидно желало угоститься человеческой плотью. Неловкий шаг, еще один, затем монстр вытянул лапы и гулко заревел. Сорвавшись с места и разбрызгивая воду коренастыми ногами, он неожиданно резво кинулся на ученого. Схватив топор, Уилсон швырнул его в сторону твари, и, не дожидаясь ее реакции, побежал прочь. Он мчался, огибая сухие ощеренные стволы и кусты терновника, пока дыхание не сбилось; его ноги нещадно гудели от постоянного напряжения. Слегка замедлив бег, он попытался оглянуться: его преследователь отстал, затерявшись среди деревьев. «Нельзя останавливаться» – шептало ему взволнованное чутье. И Уилсон был с ним полностью солидарен. – Тормози! – властный тон недвусмысленно велел ученому замереть на месте. Мужчина бездумно повиновался неожиданному приказу, инерция заставила его тело слегка качнуться вперед. Мгновение спустя он все же пришел в себя, пытаясь оглядеться в поисках хозяина голоса. – Не двигайся, идиот! – гневные слова доносились из зарослей по правую руку от Уилсона, человек засел в пятнадцати-двадцати метрах от него, скрываясь от взгляда меж ветвей. – Покажись, – неуверенно ответил ученый. Неудобное положение заставило его сделать шаг в сторону. Затхлая вода под его ногами шевельнулась, неподалеку от мужчины из болота показался острый белесый клык. Затем вынырнуло смугло-фиолетовое, испещренное крупными серыми пятнами и покрытое густой слизью, щупальце, кончик которого был усеян разной длины шипами. Оно змеилось по земле, периодически подрагивая, в поисках виновника волнения воды. Ученый в панике отступил на шаг, на что существо незамедлительно среагировало. Вытянувшись на два с лишним метра, щупальце бросилось вперед, крепко обхватив бедро Уилсона, раздирая ткань брюк и беззащитную кожу под ними. Ученый закричал от захлестнувшей боли; с невероятной силой монстр тянул его на себя. Упав на спину, напуганный человек пытался схватиться за что-нибудь, но пальцы безрезультатно скользили по топкому месиву. Его рассудок помутился, судорожные крики о помощи срывались на хрип, солоноватая влага застилала глаза. Раздался тихий свист – и в основании щупальца показалось дрожащее древко копья. Протяжный рев пронесся над оживленным схваткой болотом. Подлетевшая крупная тень, отчаянно матерясь, наносила тяжелые удары увесистым молотом. Щупальце ослабило хватку, корчась и извиваясь, оно скрылось в гниющей воде. Сознание Уилсона меркло, дрожь отпускала его тело. Сквозь пелену тумана он заметил темный силуэт склонившегося над ним крепкого человеческого тела с несуразно огромной паучьей головой. Режущей вспышкой отозвалась боль в ноге после чужого прикосновения: уродливая смерть с мордой так ненавидимого им членистоногого пришла за раненым ученым, удостоверяясь, что жить ему осталось недолго. Последними звуками, что услышал Уилсон, прежде чем утонул в пучине беспамятства, были до предела участившийся сигнал радио и грубые требовательные слова: – Не отключайся! Дыши, сопляк, дыши!