Эксцельсиор

«Мокро». Чрез остаток сна Уилсон почувствовал густую влагу на своем лице. Вырванное из дремоты сознание было не в силах адекватно выявить источник жидкости, покрывающей его щеку. Пробормотав: «Еще пять минут», он попытался повернуться на другую сторону и продолжить навязчиво прерванный отдых, пока просыпающееся восприятие действительности не заставило мужчину вспомнить – его пес, таким способом будящий хозяина каждое утро, давно мертв, а сам ученый лежит на самодельном лежаке в чужом лагере. Уилсон медленно распахнул глаза, уже во всех красках представляя, что какая-то неведомая тварь со смаком обглодала его лицо. Боли он не чувствовал: это слегка успокаивало. Осторожно обернулся – и наткнулся взглядом на обладателя теплой и вязкой слюны. Животное, напоминающее продукт неудачного скрещивания, поражало своей нелепостью – то, что при свете костра было ошибочно принято за плод перезревшей тыквы, сейчас стояло перед ученым во всей красе. Подрагивающее от радости встречи округлое туловище зверя, около метра в обхвате, покрыто лоснящейся огненно-рыжей шерстью. Плоская верхняя челюсть увенчана изогнутыми и ассиметричными, но достаточно крепкими рожками. Тело существа покоилось на четырех низких толстых лапках, покрытых складчатой красной шкурой. Круглые подошвы имели по три притупленных ногтевых пластины, явно не предназначенных рвать чужую плоть. Но самой необычной частью образа была пасть – широкая щель, полная крупных зубов, она огибала туловище поперек, описывая почти полную окружность, и лишь небольшая часть мышц на хребте являлась своего рода сочленением. В совокупности тварь неизбежно вызывала ассоциации с раскрытой не до конца консервной банкой. Зверек скакал по траве от неописуемого счастья, тряся плоским мясистым языком – непослушный орган то и дело вываливался изо рта. В прыжке челюсть приоткрывалась, обнажая влажное горячее нёбо, и вновь смыкалась с глухим чавкающим звуком. Животное в ажиотаже топтало сухую траву, крутилось на месте, вновь застывало, тяжело дыша, и подставляло Уилсону поросшую оранжевым волосом макушку. Ученый знал, что жизнерадостному созданию было нужно: неторопливо приподнявшись на локтях, он уверенно протянул руку и положил раскрытую ладонь меж рогов животного. Ритмично сжимая и разжимая пальцы, он зарывался пальцами в густую шерсть, почесывая теплую кожицу. Зверьку определенно нравилась ласка, он застыл от удовольствия, поддаваясь руке человека. Уже давно рассвело. Уилсон, не отрывая руки, смог осмотреть лагерь Маркуса. При ярком свете небольшим его назвать было сложно: обширная территория, располагающаяся в открытой саванне на окраине леса, но лишь малая ее часть была обжитой. Окрестности лагеря везде, куда падал взгляд, были усеяны ловушками, капканами, изрыты рытвинами и ямами. Присмотревшись вдаль, ученый нервно сглотнул; сжавшаяся от пугающего антуража рука защемила клок волос зверька, вызвав у него тихий рык негодования. Вместо ограждения, в значительном отдалении от жилого центра торчали колья высотой в половину роста Уилсона – и каждый из них неизменно покрывала чья-то голова. Маркус явно не был другом животных: Уилсон насчитал больше десятка свиных голов, восемь полуразложившихся голов зеленых болотных монстров, еще две принадлежали адским псам. Но самым устрашающим трофеем был покоящийся на толстом двухметровом шесте остов гигантской черепной коробки. Сложно было предположить, кому она принадлежала; Уилсон едва ли определил бы, что неровно обломанная костная пластина когда-то являлась черепом, если бы не огромные и уродливые ветвистые рога. Зрелище было неприятным, но Уилсон не нашел причины обвинить Маркуса в излишней жестокости. Старик явно был охотником, к тому же он умел за себя постоять. А головы, похоже, отпугивали остальную нечисть, поэтому лагерь был в сравнительной безопасности. Жилая зона выглядела гораздо привлекательней. Большое кострище, сложенное из валунов, ученый заметил еще вчера вечером, чуть дальше от источника огня был небольшой участок, выложенный древесиной – служил он хозяину столом или же полом, Уилсон не понял. Рядом стояли два сундука; в одном из них Маркус хранил еще один череп, паучий, который был любезно продемонстрирован ученому при пробуждении. Посмотрев правее, были обнаружены сушилки для сырого мяса – каждая представляла собой две палки и натянутую между ними травяную веревку. Их было очень много, и большинство заняты дичью. Охотник определенно не голодал. Спальное место было одно. Ученому стало неловко - хозяину пришлось ночевать на земле возле костра, чтобы не беспокоить раненного гостя. Что касается ран: Уилсон чувствовал, что той нестерпимой боли нет, но встать он так и не смог, сказывалась накопленная слабость. Хозяином были предусмотрительно оставлены чаша с водой и немного мяса, и ученый не упустил возможность насытиться. Он попытался поделиться с новым рыжим другом, но зверь не выражал заинтересованности в пище. Уилсон пожал плечами и не стал настаивать. Маркус. Ученый пытался определить по таявшим обломкам вчерашнего разговора, что это все-таки за человек. Сколько времени он уже здесь? Внушительная оборона пристанища подсказывала, что у хозяина ушло очень много времени на постройку. Он не путешествовал подобно Уилсону, и именно это не давало ученому покоя. Отсюда ли он родом? Или уже оставил всякие попытки вернуться домой? Оставил, потому что выхода просто нет? «Ерунда!». Прежде, чем предаваться меланхолии, Уилсон твердо решил узнать подробности у самого Маркуса. Ученый видел свой рюкзак – он лежал по ту сторону кострища возле ящиков с добром охотника. Следовало проверить приемник: у мужчины не осталось сомнений, что именно Маркус обладал следующей частью портала. Он перемещался по болоту, поэтому сигнал постоянно менял частоту. Зачем ему деталь, если он не ищет путь отсюда? Вопросы, вопросы. Волнуемый необходимостью встать с лежака, Уилсон прикинул возможные варианты – либо превозмочь усталость и проковылять несколько шагов, либо проползти это же расстояние на брюхе, собирая на одежду пожухлую траву, камни, пепел и сажу. Был и третий вариант. - Эй, мальчик, - сказал он, пригнувшись поближе к зверю. – Ты можешь подать мне это? – палец ученого указал направление. – Ну же, принеси, будь хорошим песиком. Приоткрыв широкую пасть, зверь издал короткое урчание и облизал выставленную ладонь. - Глупое животное, - бормотал ученый, осторожно шагая через обгорелые валуны. Его покачивало из стороны в сторону, голова шла кругом, но равновесие удалось сдержать. – Не может выполнить простейшую команду. Зачем вообще тебя держат? Он попытался присесть возле ящиков, но воспаленная нога не желала сгибаться; с превеликим трудом, завалившись на бок, ему удалось сесть. Руки тут же скользнули в наплечный мешок, уверенными движениями ощупывая сложенные пожитки. Золото было на месте, тряпки – нет. Последние аккуратным пластом покоились на ране Уилсона. Петля, в которой болтался топор, оторвана, сам топор безвозвратно потерян на болоте. Самое главное отсутствовало – зажигалка и приемник. Зажигалку он прятал в рюкзак, сейчас она, скорее всего у Маркуса, но вот радио… Оно могло остаться на болоте, и осознание этой потери съедало уверенность Уилсона до последнего куска. Был некоторый шанс, что прибор тоже взял хозяин лагеря, но, чтобы удостовериться, необходимо было открыть и заглянуть внутрь сундуков. Уилсон уважал чужую собственность, он старательно взвешивал все «за» и «против»: с одной стороны, Маркус тоже рылся в его вещах, но не менее убедительная вторая сторона твердила, что реакция непредсказуемого охотника на вторжение в личное пространство может оказаться фатальной для ученого. Он уже положил руку на гладкую древесину крышки, как услышал звуки тяжелых шагов. Обернувшись, он заметил Маркуса, который нес закинутую через плечо увесистую тушу обезглавленной птицы. Здоровяк двигался весьма неуклюже, но он точно знал расположение каждой ловушки – не глядя под ноги, он резко менял направление слева направо, зигзагами приближаясь к центру. – Уже ходишь? Похвально. Не это ищешь? Плавным и точным движением он кинул Уилсону вытащенную из кармана шерстяных штанов зажигалку. – Резвый поганец, – резко переключившись на свою добычу, охотник тряхнул плечом и опустил обмякшую плоть на выстланный деревом пол. Уилсон, не проронив ни слова, следил за хозяином, он пытался прочитать в его взгляде, догадался ли мужчина о намерении ученого залезть в сундук. Рюкзак стоял рядом – Уилсон всегда мог оправдаться. – Так о чем ты хотел поговорить? О свинье своей? – Д-да. Как вы догадались? – Да этот слюнявый идиот преследовал меня от самого болота! Видишь лесок на северо-западе? Там он и сидит. И правильно делает! Пусть только сунется сюда – живо ему пятак отхреначу. Уилсон разочарованно посмотрел в указанном направлении – Бен не мог покинуть лес, потому что был напуган категоричным в своей нелюбви ко всем тварям человеком. Но он жив, и в полнолуние будет неопасен: это главное. – Не привязывайся к ним! – суровый тон выволок ученого из глубокой задумчивости. – Ублюдки только кажутся безобидными. Ты в курсе, что этот кусок сала – оборотень? Легкий кивок Уилсона посеял тень сомнения на лице Маркуса. «Он же не принимает меня за психа?». Ученый торопливо добавил: – От него больше пользы, чем вреда. Он защищал меня от пауков и предупреждал о темноте! Я просто подумал, что в ночь полнолуния смогу как-то обезопаситься, я смог бы залезть повыше, и… и… Маркус лишь покачал головой в ответ смущенно замолчавшему Уилсону. Ученый не мог объяснить, почему он путешествует с потенциально опасным зверем. Да, ему нравилось чувствовать себя защищенным большую часть лунного цикла. Да, наблюдение и изучение невиданной ранее особи доставляло ни с чем не сравнимое удовольствие познания чего-то нового. Но все эти причины вдребезги разбивались о здравый смысл. – Вот что я скажу тебе, парень. Каждая из этих мразей, что дышат с тобой одним воздухом, желают твоей смерти. Ты думаешь, что свинья идет за тобой из чувства благодарности? В корне неверно! Она дождется, когда ты откинешь тапки, и тут же сожрет твои внутренности. Гневная речь Маркуса не мешала ему попутно разделывать тушу птицы – словно изливая на нее свою злость, он методично рассекал податливую плоть и обдирал окрашенные кровью перья. «Вот он, подходящий момент». – Вы много знаете об этом месте, сэр. Давно вы здесь? Вопрос заставил охотника отвлечься от своего занятия. Он внимательно взглянул на собеседника, будто раздумывая, отвечать или нет. Мгновение спустя здоровяк вновь опустил голову, смертоносный нож заплясал у него в руке. – Чуть больше года. Я вырос в Аугсбурге, город такой, в Германии, после смерти родителей стал путешествовать по миру с бродячим цирком. Дети улицы – брошенные и забытые, все они находили прибежище в нашей труппе. Эти артисты всегда казались мне грязными невеждами, уродливыми попрошайками, сборщиками милостыни. Но волей судьбы я оказался среди них и, знаешь, ни разу не пожалел об этом. Все то отвращение, что циркачи вызывали у меня прежнего – чушь. Они такие же люди, как и те, что протирают свои задницы на прикормленных должностях. Цирк – одна большая семья, которая никогда не дает никого из своих в обиду. И мое место было среди них. Откровение заставило Уилсона замереть на месте, опасаясь лишь, что собеседник оборвет рассказ на середине, снова замкнувшись в себе. Тем не менее, Маркус продолжил: – Начинал я, как и все зеленые, уборкой вольеров. Этот запах… Он пропитывал меня настолько, что я переставал его замечать. Может быть, я так и кидал навоз всю оставшуюся жизнь, но однажды камердинер заставил меня попробовать свои силы в живых номерах. Для атлетики я не сгодился – в молодости я был слишком тощим. Про акробатику даже вспоминать стыдно – для этого необходимо слишком долго тренироваться. И с животными я не нашел общего языка. Черт, думал, ни на что не сгожусь! Но вышло иначе. Он крутанул окровавленное лезвие в руках и с силой воткнул его в древесину. Затем, игнорируя испачканные ладони, закатал длинный рукав когда-то белой в черную полоску кофты и обнажил кожаный наруч, на котором по кругу шли несколько креплений; только два из них были заняты. Клинки великолепной работы, подобные тем, что Уилсон уже видел в руках охотника. Теперь было ясно, откуда они у Маркуса. – Уже двадцать с лишним лет я метатель ножей. Диалог прервался: хозяин бережно вязал куски дичи, складывая их в кучу, явно для того, чтобы высушить. Часть грудины и одно крыло было отложено на этот вечер. – Ну, а что насчет тебя, пацан? Уилсон вкратце рассказал обо всем, что приключилось с ним за последний месяц. Он намеренно утаил информацию о темной сущности, что постоянно приходит к нему во сне, но остальное выложил начистоту. От упоминания человека в костюме Маркус нахмурился, история о ночи среди свиней в полнолуние заставила его громко захохотать, одобрительно хлопая в ладоши. Ученый завершил повествование своими выводами о собранной неким умельцем машине для путешествия между мирами, так похожей на изобретение самого Уилсона. Говоря о возможном пути отсюда, он не мог не заметить странную реакцию собеседника – казалось, в его глазах мелькнул страх, надежно скрываемый в глубине подсознания. – Значит, ты тоже видел носатого. Максвелл! Сукин сын во всем виноват! – подытожил охотник. – Максвелл? Человека в костюме зовут Максвелл? – Человека, ну-ну. Эта тварь – не человек! Демон! Коварная сволочь, порождение дьявола! Это он нас сюда заманил! Попадись он мне, я бы выпустил из него кишки! Охваченный злобой, Маркус продолжал вязать куски мяса между собой. Лишь громогласная речь и дрожащие пальцы выдавали его неустойчивое состояние. У ученого вызывала тревогу привычка охотника периодически метаться между горящим гневом и напускной радостью. Проведенное в одиночестве время не пошло хозяину лагеря на пользу. – Паскуда, иди сюда, – рыжий зверь, незамедлительно откликнувшись на зов, в три прыжка приблизился к Маркусу. Грубо раскрыв ему пасть, здоровяк опустил руку в глотку питомцу и выудил то, что искал Уилсон – часть портала. Трофей был брошен ученому в руки со словами: – Мы нашли это случайно, почти сразу, как попали сюда. Это, несомненно, была одна из деталей, но за что она отвечала, оставалось загадкой. Овальный корпус, по форме напоминающий картофелину огромного размера, являлся сочленением десятка металлических пластин, прошитых небольшими болтами, меж которыми пролегали блестящие медные жилы. Две миниатюрные торчащие проволоки: одна была искривлена подобно пружине, вторая лишь слегка изогнута, обе завершались маленьким пластмассовым шаром-наконечником. Единственная, сантиметров пять в диаметре, приплюснутая лампочка едва горела холодным мутно-желтым сиянием. Такого механизма не было в прототипе Уилсона: подушечки пальцев ученого пытливо пробегали по гладкой поверхности детали, он испытывал непередаваемое наслаждение, касаясь ее, словно держал в руках мудрость в материальном воплощении. По примененным для ее создания материалам мужчина уже догадывался, что часть, скорее всего, отвечала за концентрацию и накапливание энергии или же сама являлась питательным элементом. «Стоп, что?». – Вы сказали «мы»? – Да. Не я один попал сюда по вине этого типа. Со мной был еще один участник цирковой труппы. Он… не выжил, – охотник запнулся на полуслове; ответив на вопрос ученого, он встал и направился к сушилкам. Тихий шепоток в голове Уилсона посоветовал ему заткнуться и не лезь к Маркусу со своей любимой игрой «Давай найдем этому причину». И все же любопытство искателя знаний всем естеством желало утоления: – Что стало с вашим другом? Стоящий спиной Маркус заметно сгорбился. Мгновение спустя он уже обернулся и с фальшивой скорбью в голосе пояснил: – Он слетел с катушек. Стал твердить, что видит каких-то монстров в темноте, глаза ему мерещились, звери зубастые, словом, обезумел. Вольф стал ни на что не годен, даром, что гора мышц. Жег костры круглые сутки, даже днем, видите ли, чудовища боятся огня. В общем, одним чудесным утром этот хер попер на меня с моим же ножом, твердя о том, что я в сговоре с дьяволом. Ну, зато хоть после смерти от него была польза – на его мясе я целый месяц протянул!