***
Октавия считает его напыщенным козлом и открываться не желает. Держит мысли, эмоции и воспоминания под замком, лишь изредка даёт слабину, — потому что ей тоже иногда бывает тяжело, — и этот парень, как бы его ни звали и кем бы он ни был, успевает захватить кусочек и даже что-то там руками нарисовать на своём воображаемом экране, чтобы занести, она полагает, воспоминание в свой отчёт. Ей сложно понимать, что тут происходит, ведь даже на продвинутом, по её меркам, Ковчеге таких технологий не было. Она ощущает себя одной из землян сейчас, ведь именно так они каждый раз реагировали на технологии Скайкру — удивлением и страхом в глазах. Октавия так сильно боится, что не сможет сдержать мысли о Хоуп под контролем, и так оно и выходит. Левитт успевает увидеть лишь отрывок, кусочек того дня, но даже это представляет для Хоуп сильную угрозу, ведь Октавия должна — нет, обязана — её защищать. Она обещала Дийозе, она обещала себе. Только ради Хоуп, — лишь из-за неё одной, — она решает пойти на сотрудничество, соглашается только ради девочки, которую любит как родную дочь. Октавия вновь идёт на жертву ради тех, кто ей не безразличен, и мечтает лишь о том, чтобы это всё не было напрасно.***
Первый день их «сотрудничества» подходит к концу. Октавия по-настоящему измотана, высушена — одно дело, когда ты лишь хранишь эти события у себя в голове, совсем другое, когда вновь воспроизводишь. Но Левитту это, кажется, даже нравится. Парень увлечён, у него глаза мечутся с одной картинки на другую, пока они друг за другом сменяются. Он с жадностью проглатывает фразы девушки — такие красивые и бьющие прямо в сердце. Признаться, он просто очарован ей, поэтому всё, что бы она не делала и всё, что делает сейчас, вызывает восторг и бурную реакцию. — Вышвырни себя? — он удивлённо переводит взгляд на неё, едва услышав это выражение. Она уже произносила его ранее, и тогда Левитт вовсе не понял смысла. — Что оно означает? Октавия прыскает. На экране вновь картинки сменяются, и перед глазами Левитта предстаёт новое воспоминание. Это их комната на ковчеге. Напротив девушки сидит Беллами, её старший брат, — Левитт это запомнил хорошо, — рядом её мать, Аврора. Беллами уже довольно взрослый парнишка, значит, Октавии тут должно быть лет семь. Они о чём-то беседуют. — Он был хорошим человеком, — тихо говорит парень. Октавия тихонечко всхлипывает. Не впервые ей приходится узнавать о том, что такое смерть, но знакомится с тем, как это происходит на Ковчеге — месте, что для неё как тюрьма, — она только сейчас. Раньше Аврора старалась держать всё в тайне, не желала портить и без того, кажется, ужасную жизнь дочери, но время пришло, иного пути нет. — Он этого не заслуживал. А кто, кто этого заслуживает? Заслуживает ли человек, который просто хотел помочь своей семье, своему сыну, выкрав лекарства, умереть в устрашающем и необъятном космосе? Нет, конечно, нет. Но законы Арки суровы. Шаг влево, шаг вправо — и ты вылетишь к звёздам. И вовсе это не романтично, по правде говоря. Они вышвыривают людей в космос, словно те какой-то мусор, хлам — и это вызывает лишь липкий страх, который проникает в каждую клеточку тела, сковывая движения. Становится страшно до дрожи в коленках, до мурашек на коже от одной только мысли о подобной казни. Именно поэтому фразу «вышвырни себя» они используют как ругательство. Ведь самое худшее для них — вылететь к звёздам, всё ещё дыша, но зная, что скоро последние частички кислорода покинут лёгкие и ты умрёшь. Умрёшь совершенно один. Ей тогда кажется, что хуже смерти и придумать сложно. Позже она узнаёт, что это вовсе не так, но смерть есть смерть, она чудовищна в любом случае. Как только воспоминание подходит к концу, Левитт выключает аппарат, тогда же Октавия наконец может спокойно перевести дыхание. Он поступает так с завидным постоянством, должно быть, в нём взыграли какие-то нотки заботы, должно быть, появилось сострадание к ней. Октавия лишь молится, чтобы эта забота не была напускной и, узнав, что ему там необходимо узнать, он не проболтается про Хоуп. Она ведь доверилась ему. «Пожалуйста, пусть он не подведёт», — шепчет тоненький голос в её подсознании и она как никогда прежде надеется, что её желание сбудется. Левитт снимает очки — или что это ещё за штуковина — и подходит к ней. У него на лице милая улыбка вкупе с нотками заботы, Октавии даже не верится, что кто-то может ей так улыбаться. — Так ваши люди избавлялись от преступников? — интересуется он. Октавия кивает. — Так избавлялись от всех, кто хоть немного оступился, — поясняет она. — Они скинули детей на Землю и даже убили три сотни своих людей, чтобы сэкономить себе лишние дни жизни. Удивление на лице Левитта ей не передать словами. Но что эти слова действительно значат для него? Для Левитта, Октавия уверена, её воспоминания — это очень занимательная история, а для неё — суровая жизнь, после которой милая улыбка на лице не появляется точно. — Можешь немного передохнуть, а затем мы продолжим. Как только Левитт высвобождает её руки из креплений, сразу отходит обратно к экрану и вновь натягивает очки на нос. Она думает, что он вновь заполняет свой отчёт о ней. Ей в общем-то всё равно, что он там делает, главное, что ей дали пару минут собрать мысли в кучу и отдохнуть. Октавия ещё раз оглядывает помещение. Яркий белый свет напрягает, а излишняя пустота и чистота места и вовсе настораживают. Здесь не просто не Земля, здесь даже не Санктум — всё слишком другое, слишком большое и слишком отталкивающее. Ей тут не нравится. Именно поэтому только завидев лес, — как она тогда подумала, совершенно настоящий, — она обрадовалась, словно ребёнок. Ведь лес — её вотчина, она чувствует себя в своей тарелке, едва ступив на залитую солнечным светом и пропитанную влагой, усыпанную сухими листьями и поломанными ветками деревьев дорогу. Она любит природу, ведь в ней она может ощущать себя по-настоящему свободной. В ней она дикая и свободная. И потому для неё, девочки, которая провела большую часть своей жизни в замкнутых пространствах сначала Кольца, затем бункера, вновь быть запертой в одном из них — худшая пытка. Именно потому тихие десять лет на Скайринге в окружении лучших женщин были счастливейшими годами её жизни. Её пара минут перерыва заканчивается слишком быстро. Октавия устало выдыхает, когда парень вновь возвращается к ней. Ей не хочется повторять это сегодня ещё раз, она уже очень сильно устала. Левитт видит её реакцию. — Если хочешь, то мы можем не делать этого больше, — тихо говорит он, пугливо поглядывая на дверь своими карими глазами. Октавия хмурит брови: они что подслушивают, раз он так трясётся, или просто впервые решает ослушаться приказа и делает что-то не по своим тупым правилам? Ей хочется верить во второй вариант. Октавия неуверенно кивает. — Тогда мы не будем, — он присаживается возле девушки на колени и высвобождает теперь уже её ноги. — Ты просто ответишь на несколько моих вопросов. Октавия надеялась, что сейчас её отведут обратно в камеру, и она сможет немного полежать, но ей, кажется, это не светит ещё некоторые минуты, может даже часы — ей сложно следить за временем пока она находится здесь. Левитт сразу улавливает её недовольный взгляд и поясняет: — Я не могу отпустить тебя, пока наше время не подойдёт к концу. Таковы правила. Объясняет он девушке, которая эти самые правила сначала нарушала, а потом наоборот начала создавать, будучи правительницей Ванкру. Но, на самом деле, Октавия сама является нарушением одного самого важного и главного закона Арки — в каждой семье должен быть рождён только один ребёнок, поэтому Октавия Блейк — своего рода легенда. — Ладно, — тихо шепчет она, потому что настолько устала, что едва ли способна говорить громче. Октавия откидывается на спинку кресла, и она готова признать, что пусть это место и ужасно, но сидеть тут довольно комфортно, особенно если ты десять лет прожил в хижине похожей на нечто доисторическое. Левитт поднимается и кивает головой на небольшое свободное место рядом с девушкой, как бы задавая немой вопрос «можно ли присесть?». Она вновь просто кивает. Левитт присаживается рядом. На его лице всё ещё улыбка, а взгляд бродит по чертам её лица. У неё волосы цвета угля, голубые глаза, в которых, будь возможность, Левитт бы утонул без вопросов, и прекрасная белоснежная кожа, которая сейчас отдаёт болезненной бледнотой — всё из-за процедур, понимает парень и честно жалеет о том, что ему приходится делать. На Бардо нет таких красивых женщин, считает он. Она — нечто прекрасное, особенное, да ещё, к тому же, очень боевое и довольно опасное. Таких тут каждая вторая, но подобных Октавии всё равно нет. В столь маленьком и хрупком теле скрывается зверь, который порвёт любого, даже сильно не напрягаясь. — Я хотел спросить, — начинает он и, как только Октавия переводит взор своих глаз с предмета напротив обратно на него, продолжает: — «Пусть мы встретимся вновь» — это тоже какое-то выражение вашего народа? Октавия хмыкает. Он довольно удивителен в своём желании разузнать всё, каждую деталь, выражение и каждую секунду её жизни, жизни её друзей, это пугает и даже как-то заинтересовывает. Но сейчас ей ничего не важно кроме безопасности её семьи, поэтому она решает, что расскажет Левитту. Да и к тому же, что в этой фразе такого особенного? Это лишь способ красиво сказать «прощай» человеку, который был тебе дорог, отдать ему дань уважения.***
Левитт ненавидит прощаться, тем более когда приходится отпускать её. Он не часто привязывался к людям, с которым ему приходилось работать, но в этот раз всё совершенно иначе. Она желает уйти не просто ненадолго, а затем случайно столкнуться с ним в коридорах комплекса, и они, неловко улыбаясь друг другу, договорятся встретиться где-нибудь тем же вечером, Октавия уходит отсюда навсегда. Ведь девушка ненавидит это место. Её тут держат в плену и пытают, пусть Левитт и старается брать её воспоминания как можно более безболезненно, но он всё же понимает её рвение сбежать. Он был в её голове, и ему известно, насколько много люди, к которым она так стремится вернуться, значат для неё, как бы больно они ей не делали, она любит их, давным-давно простила, а сейчас желает уберечь. Он вновь восхищён, поэтому помогает без вопросов. Делает всё возможное, чтобы девушка добралась до своих друзей, до своего брата. Он впервые, должно быть, в своей жизни испытывает восторг от того, что помогает кому-то нарушать закон. Закон, которому он следовал с самого начала своей жизни. А сейчас он бунтарь, художник, что выкидывает привычные скучные техники рисунка из головы и начинает резкими, большими мазками рисовать какие-то абстрактные картины, которые приводят его душу к блаженству. Эта девушка поднимает в его сердце нечто такое, что он сам бы никогда в себе не обнаружил. Дух авантюризма, приключений, новых ощущений. У него резко появляется желание испытывать нечто отличное от его привычной, даже монотонной жизни. Он до последнего беспокоится за неё. Видит её подрагивающее от болезненной процедуры сбора воспоминаний тело, желает обнять и унести подальше, защитить. Всё, что угодно, лишь бы не отпускать её. Но отпустить приходится. Её удар не ощущается чем-то плохим или болезненным, а наоборот заставляет в очередной раз восхититься и нырнуть в омут с головой. Теперь уже ничего не может вытащить его из этого бесконечного моря по имени Октавия Блейк. Девушка, чьё имя когда-то носила старшая сестра Императора Августа, крепко заседает у него в голове и покидать её не желает. Помимо удара, довольно болезненного, всё же она дарит ему улыбку и слова, в которые ему так сильно хочется верить. Пусть мы встретимся вновь. Он думает, что они встретятся, обязательно встретятся. Он знает это. И до последнего будет к этому стремиться. — Пусть мы встретимся вновь, — служит ей ответом.