Разводы синих чернил

Бьякуе пятнадцать, а ей, что ж, нет. Шинобу (Тогами) семнадцать, она — красавица-блондинка, рождённая, как и все его родственники, в клане, а не в семье. Она по локоть стоит в воде и мыльной пене, пока служанки отмахиваются с немой улыбкой извинений. Несмотря на то, что особняк переполнен домработницами, секретаршами, одним главой семьи, одним наследником и одной девочкой-изгнанницей, последняя всегда быстро моет всю посуду. Но ценность пребывания Шинобу здесь, варьируется лишь от того, как быстро она закончит мемуары Бьякуя-сама, и она, конечно, это сделает. Рано или поздно. Но сейчас она моет посуду, и её волосы зачёсаны наверх и заделаны перьевой ручкой. — Есть те, кому мы за это платим, — насмехается позади младший брат. Ему совсем не жаль времени, которое он мог бы потратить на что-то другое, нежели висеть у неё над душой. В дверной проём входит величайшее оружие корпорации «Тогами», костюм которого немного помят на локтях. Уроки фортепиано остаются на нём старым пятном пота, которое он предпочёл спрятать под другой одеждой. Шинобу улыбается. Она знает секреты, которые, как кажется брату, хранит только он. — Я знаю, — отвечает она, поворачиваясь к нему лишь на мгновение. — Но мне нравится заниматься этим. Вы сами поймёте, когда будете уставать от биржевой торговли. Бьякуя, который не может даже представить себе, что под его ногтями появится грязь, закатывает глаза. — Почему-то я в этом сомневаюсь. Я пришёл, чтобы сообщить тебе приказ отца: ты должна написать ещё одну главу моей книги к понедельнику. Брат с сестрой внимательно смотрят друг на друга вполоборота. Хоть Бьякуя и победил её, использовав сложенные чашечкой руки в качестве опоры, чтобы схватиться за спинку трона, они всё ещё связаны кровью. Все инстинкты, присущие Тогами, свойственны и ей, и ему. Им не нужны слова, чтобы понимать друг друга до того хорошо, что они и представить не могут другого. Бьякуя знает, когда о нём думает сестра, может встретиться с ней взглядом в толпе людей, с которыми он должен быть вежлив, и в ответ она разглядит его мысли насквозь и найдёт среди них те, от которых нельзя не ухмыльнуться. Тогами — клан знаний, и никто не знает его лучше, чем Бьякуя и самая младшая из старших сестёр. — Передай полотенце, Бьякуя-кун, — просит Шинобу, всё равно отходя немного назад, как будто может сократить расстояние. Она смотрит в его прищуренные глаза и хихикает. Полотенце летит ей прямо в челюсть, падает в наполовину растворённую мыльную пену, и Шинобу тут же начинает визжать. — Что ты наделал?! Она машет в его сторону мокрой тканью, тут же выдернутой из раковины. От брызг на некогда безупречно чистом полу остаются водяные разводы, от которых волосы могут встать дыбом у любой горничной или дворецкого. Бьякуя прижимает тонкую руку к груди. — Как ты смеешь обвинять наследника в собственной неудаче? Это крайне неприлично, Шинобу. Бьякуя сбегает задолго до того, как мокрые морщинистые пальцы стряхивают последние капли. Его белокурая голова исчезает за углом, дверь за ним мягко закрывается, и Шинобу остаётся на кухне наедине со своим бормотанием. Она забывает записать этот момент. Что-то она хочет запомнить сама.

--

Бьякуя думает, что ему девятнадцать, и его тошнит от жёстких воротничков и мятых рукавов. Он отправил остальных на миссию — а эти дурачки только и рады новому приказу, думая, что его исполнение приблизит к решению проблемы — и теперь закрылся в прачечной и сбросил блейзер. Из кармана падает перьевая ручка, в которой уже давно нет чернил. Когда Бьякую ничто не беспокоит, он пишет автобиографию новыми шариковыми ручками, которые регулярно находит и на столах коллег, и в ящиках библиотеки. Только, конечно, Фукава знает об этом, в своём фанатичном преследовании она не оставляет его даже в самые личные минуты. Впрочем, Бьякуя к зрителям привык, а оттого игнорировать её ещё легче, но теперь она ушла. Но перьевая ручка всё ещё при нём, и как только она оказывается в его поле зрения, он тут же поднимает её. И зачем только он до сих пор хранит её? Местами металл ручки сильно поцарапан, да так, что он изогнулся в сторону крышки. Она уже не сможет выполнять свою главную функцию, а значит, её нужно выбросить. Но Бьякуя проснулся за партой, сжимая эту ручку в кулаке, и поэтому она всё ещё остаётся с ним. Он возвращает её в карман, вешает рубашку, не вспоминая про глагол «писать»*, и закатывает рукава без опознавательных знаков до локтей. Его окружают некрасивые нетронутые корзины, наполненные поношенной одеждой. Бьякуя кривит губы при мысли о том, что ему придётся трогать одежду тех, кто и близко ему не ровня, и более того, проливать за них пот. Тем не менее, когда он опорожняет корзину в стиральную машину, он понимает, что эта мысль трогает его всё меньше и меньше, хоть свист кипения воды не может его успокоить. Если он сделает всё быстро и тихо, никто ничего не заметит. Юкисоме помогает ему притворятся невежественным в таких делах. Бьякуя берёт корзину Макото. — А я думал, что этим занимается Чиса, — раздаётся вдруг его весёлый голос. И как только Бьякуе в голову пришло, что он сможет улизнуть от Абсолютного Счастливчика? Но это уже выше его сил. — Я в курсе, — фыркает Бьякуя, приложив пальцы к блестящей оправе очков. — Я заметил, что каждый раз, когда ко мне возвращаются рубашки, они на локтях остаются помятыми. Чего тебе надо, Наэги? Я не люблю, когда мне мешают. Макото лишь улыбается и отступает на два шага, оказываясь за границей комнаты. — Просто смотрю, как ты. — Как благородно, — насмешливо, но тихо отвечает Бьякуя, пытаясь скрыть снисхождение. — Раз уж ты собрался торчать здесь и загрязнять воздух, принеси мне ополаскиватель. Он слева. Наэги послушно исполняет просьбу и сидит неподвижно достаточно долго, чтобы понять, что Бьякуя знает, что делает. — У тебя хорошо получается. — Я хорош во многом, — отвечает тот, подавляя усмешку. — Молчи. Не раздражай. Они замолкают. Ни тому, ни другому слова не нужны — Бьякуя знает, когда о нём думают и когда смотрят ему в спину. Довольно скоро Макото начинает внутренний монолог. В тишине уютно, особенно когда её поддерживает гул стиральных машин.