Две конфеты

Каэдэ похожа на конфетку. Обёртка у неё неяркая, неприветливая. Ребёнок такой не обрадуется, и выкинет наверняка, даже не попытавшись развернуть. А разворачивать-то и нечего. На Каэдэ посмотришь, так и не скажешь ведь, что она может стать кем-то особенным. Синее платьишко, скроенное по всем заветам школьного кодекса, пустые глаза, в которых и не разглядишь ничего, кроме усталости. Миу могла бы сказать и покрепче, но Миу слишком «хо-ро-ша-я». Только вот у Миу пустота внутри, а у Каэдэ — снаружи. Они как две конфеты с соседних прилавков, что продают обществу сахар несуществующей надежды. Миу пытается поглотить его сразу, быстрее, быстрее, пока Каэдэ не поняла, что у Миу за душой нет вот совсем-совсем ничего, кроме мечт о том, чтобы поступить куда попристижнее, и работу найти получше. Ну и, может быть, побыть с Каэдэ чуть дольше. Она вряд ли скажет при ней, что от неё и пахнет сладко, и съесть её хочется. Такой клишированности она не приемлет, отстранится наверняка от посредственности. Дело правильное, но Миу лишь хочется вновь себе цену набить. И хихикнет ещё. Гаденько, может быть, получится, чтоб Каэдэ ещё похорохорилась. Она как шипучка — возьмёшь в рот, а она и взорвётся. Миу это понравится, а Каэдэ не станет возражать. Такова её природа, суть. Программа, заложенная то ль создателем, то ль природой. А может, и ей самой. Миу почему-то хочется верить в последнее. Каэдэ ведь особенная. И надеяться на неё хочется по-настоящему. Только вот в себя верить не получается, и полость за обёрткой почему-то сама собой не наполняется. Но ничего страшного нет. Ведь пока Каэдэ говорит, что она вкусная, Миу уверена, что у неё всё будет в порядке.