давай помолчим, разрушив небо психотропами.
в душе пусто, как и снаружи. тёмная квартира, как вечная могила, окутывала пеленой какого-то неведомого чувства. три часа ночи. скоро рассветёт. артём устал, ему действительно тяжело влачить своё жалкое существование, хочется сдохнуть, но ему не хватит смелости. горечь и наркотики – всё, что осталось. открывает зип, расплывающимся взглядом оглядывает разноцветные таблетки и растягивает потрескавшиеся губы в глупой улыбке. парень кладёт экстази под язык и закрывает глаза. тридцать минут. тридцать минут ему нужно, чтобы забыться, чтобы настигла эйфория. шатохин знает всё наизусть. наверное, это первый признак наркотической зависимости. и когда он успел стать торчком? у артёма есть ответ на этот вопрос. с того момента, как ушёл глеб. тогда ничего важного в жизни не осталось. кроме наркотиков, конечно. нежный, сладкий поцелуй. глеб слегка пьяный, а от губ шатохина несёт травой. когда-то голубин влюбился в этот эфемерный образ взрослого красивого парня, балующегося наркотиками. что-то осталось? молчание. а нужно отвечать? артём ведёт языком по чужим губам. волосы глеба отсвечивают золотом под тусклым светом коридорных ламп. они прижимаются к друг другу, как в последний раз. голубин углубляет поцелуй, сплетая языки. правда то ли не нужна, то ли похуй на неё. а ведь артём когда-то влюбился в этого наивного мальчика с ангельским личиком. таблетка под языком медленно растворяется. регулярное употребление ухудшает память, но почему-то голубина он забыть никак не может, как будто он въелся в его мозг, прямо в каждую клетку. шатохин опускается на пол, по щекам стекают горячие капли. красные от усталости, слёз и амфетамина глаза рисуют перед собой образ глеба. когда-нибудь ведь он вспомнит его в последний раз, да? его снова мутит, уже хочется блевать от постоянной эйфории. где-то на подкорке он ощущает, что это все не по-настоящему, и от этого становится только хуже. его сознание рассыпалось по частям, а глеб всё ещё был внутри. в голове чётко стучал кровью в висках пульс, на лбу выступил пот. глебу жарко и очень-очень хорошо. артём тянется к пухлым губам напротив и медленно целует, пока голубин улыбается, прикрыв глаза, открывает рот в ответ шатохину. кровать кутает в свой холодный белоснежный хрусталь простыней двух парней. кровь в венах кипит от возбуждения. глеб до безумия красив в блёклом ночном свете. жаркое дыхание зацелованных губ, блядски желанное тело прижимается в горячих объятиях, слова о безмерной любви шёпотом на ухо, руки в волосах, на спине, везде. они засыпали вместе. глеб уткнувшись в грудь или плечо старшего, а артём прижимая его к себе. хотел же никогда не отпускать. глеб был влюблён по уши и всегда винил себя во всём, что происходило. он ещё никогда так не плакал. зачем он тёме? парня откачивали, а голубин думал, что это всё из-за него и будет лучше уйти. ушёл. как потом сказать ему, что это всё, блять, не из-за него, а просто потому что артём долбоёб? таблетка растворилась, серотонин заглушил все плохие воспоминания и мысли. просто отдохнуть без разъедающего чувства вины и злости на себя. глебу ведь тоже плохо. или нет?тёма, 04:57 ты как?
буквы на маленьком экране плыли, он не соображает, что творит.тёма, 04:58 может приедешь?
пять утра. на подоконнике уже шумел рассвет, артём в изнеможении прикрыл веки. перед глазами до сих пор стоял образ вечно печального и задумчивого глеба. если это последнее, что шатохин увидит, то он готов умереть.прочитано.
печатает...