Любовь, которую ты унаследовал, зовётся судьбой

Нежный розовый цветущих вишен теперь кажется бледным и больше не расслабляет уставшие глаза, а плеск воды в маленьком фонтане раздражает и будто бы звучит громче положенного. Джотаро хочет его сломать, лишь бы больше не слышать ритмичного звона полого бамбукового стебля, неизменно возвращающегося к изначальной позиции. Это должно напоминать о течении времени, но Джотаро кажется, будто время застыло. Внешний мир, на самом деле, совсем не изменился, но что-то точно не так с его собственным. Под палящим солнцем Италии обветшавшие дома отбивают солнечный свет, теперь больно отражающийся от глаз, и Джозеф старается не поднимать взгляд к небу. Он наблюдает за многочисленными прохожими, кажется, будто слышит все разговоры огромного города, и не знает, куда от этого спрятаться. Освежающий бриз вод Адриатического моря сменяется запахом заплесневевших основ Венеции и отзывается мерзкой тошнотой под грудью. Внешний мир всё такой же тёплый и яркий, но что-то теперь упрямо мешает это замечать. Залитая солнцем деревянная веранда дома Куджо выходит в шумящий дышащий сад, укутывающий в прохладу в тенистом уголке. Центр старого Рима наполнен жизнью и улыбками, дарящими надежду даже самому хмурому человеку. Джотаро держит в дрожащих руках сигарету, боится смотреть в сторону цветения, символизирующего возрождение. Теперь ему кажется неестественным факт того, что эти вишни никогда не принесут плоды. Джозеф обнаруживает себя у каменного фонтана, нервно наматывающим на запястье чужую головную повязку, и понимает, что необходимо как можно скорее уйти прочь. Джотаро не видит угрозы, но чувствует, будто в любую минуту может умереть. Джозеф знает, что необходимо вспомнить что-то очень важное, но ощущает предотвращающий ужасное, сковывающий разум страх, и не знает, что для него будет хуже. Комната тесная и отвратительно светлая, вызывает желание завесить каждое окно, а нить, натянутая между башнями острова Айр-Супплина кажется устойчивее длинной гондолы во много раз. Джотаро чувствует, как сбитое дыхание и заходящееся в бешеном ритме сердце парализуют Стар Платинум, а Джозеф думает, что это сравнимо, наверное, с первой тренировкой в маске контроля, — хамон едва ли был бы полезен. Они тянутся к последней надежде, срываются, хватаясь за неё, как за спасательный круг. Джотаро склоняет голову перед единственным человеком, который мог бы теперь успокоить его, Джозеф — перед тем, кто всегда был способен дать ему ответы. Мир останавливается где-то в это мгновение, на звонком стуке прочного бамбукового стебля, на плеске мутной воды о камни берега Венеции.

— Мама… мне кажется, он меня бросил… — Он умер, милый… Ты снова забыл?