***
Изначально скачки устраивались в честь праздника города, но последние годы это превратилось в еще один повод дать Пак Чимину покрасоваться и поздравить его с победой. Он выигрывал вот уже четыре года подряд, и никто не мог точно сказать, была ли причина этих побед в его прекрасной лошади или же в нем самом. Среди торговок на рынке ходили слухи, что все, к чему прикасается Чимин, тут же становится едва ли не золотым. Чонгук откровенно не верил в эти сказки, но одного отрицать он не мог – любой свой навык Пак доводил до совершенства. Этим он и зацепил его когда-то, в полупустом зале для танцев, зимой становившимся складом, отрабатывая движения снова и снова. Чонгук тогда сам занимался вместе с Хосоком, беря у него пару уроков, и не мог забыть его сосредоточенное выражение, пока пот катился градом по лбу. Тогда он восхищенно подумал: «Ничто, что умеет Чимин, не досталось ему просто так». Уже потом он начал заглядываться на сильную шею, на эти пухлые губы и стройные ноги. Это все было потом, а впервые так близко он увидел его именно таким – уставшим и напряженным, с неряшливо зачесанными волосами и ладонями, скользящими по поручням от пота. И как упал в это – не может вылезти до сих пор. Но теперь, смотря на Чимина, в голове больше не было почти мыслей. Он любовался им, каждым движением и улыбкой, пока тому вручали венок победителя. Пока тот на тяжело дышащей кобыле проезжался по главной площади, давая смотреть на себя и наслаждаясь этим вниманием. Люди кричали поздравления, сливающиеся в неразборчивый шум, было невыносимо жарко, и Чонгук с нетерпением ждал вечера, когда солнце спрячется и начнется ночь танцев – завершающий этап праздника, во время которого люди всю ночь напролет танцуют на улицах города, провожая еще один год этих стен. А когда ночь все-таки опустилась на город, Чонгук пожелал, чтобы она никогда не закончилась. Он стоял с Хосоком на каменной площади, разглядывая то местных жителей, то пляж по левую руку, тонущий в море. Морской ветер играл с черными брюками, темно-синей рубашкой и волосами, бросая последние прямо в лицо. Чонгук подставил лицо ветру, прикрывая глаза, надеясь, что никто не потревожит его – за полчаса к ним подошли уже три девушки, пытаясь начать разговор, но Хосоку приходилось вежливо им отказывать, поскольку Чонгук не мог спокойно говорить – он ждал его. Друг тоже стоял рядом, хотя и сам Чонгук, несмотря на то, что был очарован другим, обожал, как он танцует, и уговаривал того пойти размяться. Мастерство Хосока могло посоперничать даже с Чимином, но тот предпочитал лишь учить детей танцам, а не красоваться перед всеми на улицах. В самом центре площади сидели музыканты, и Чонгук не мог не заметить, как его друг поглядывал туда время от времени. – Кого-то увидел? Хосок состроил страдальческую мину, означающую, что ему ничего не светит, но сдаваться он не собирается. – Тот, с гитарой… – почти прошептал он. Чонгук всмотрелся в толпу и с удивлением обнаружил парня примерно их возраста, сидящего едва не в обнимку с гитарой. Он был необычно бледен для испанца, а небольшие глаза-полумесяцы казались прикрыты. Гук пригляделся еще и узнал этого человека. Он знал этого музыканта, боже, он обожал его музыку, но и понятия не имел, что он делал в их городе. – Мин? Он же на людей совсем не смотрит, вон, едва не целует свою гитару… – Заткни-и-ись, – зашипел Хосок, толкая его в сторону. – Просто заткнись, я и сам знаю это. Тот посмотрел на него, и внезапно Чонгуку показалось, что в глазах друга промелькнуло какое-то горькое чувство, показалось, что Хосок о чем-то ему не договаривает, но не успел об этом спросить. Хосок приподнял брови, кивая куда-то за его спину, и он обернулся, и бешено бьющееся сердце упало в пятки еще до его слов. – А вот и твой Чимин, – Чонгук даже не закатил на это глаза. Чимин снова захватил все его внимание, как и внимание многих других, заметивших его присутствие. На нем были брюки с рубашкой, без каких-либо рюш и оборок, но они все равно смотрелись дорого и _недоступно_, словно парень жил в каком-то другом, своем мире, где он не продолжал танцевать вечерами на дрожащих от перенапряжения ногах. Где все было идеально. И Чонгук неожиданно сильно захотел оказаться с ним в этом мире прямо сейчас. Чтобы он мог спокойно подойти к нему и пригласить на танец, а не судорожно держаться за руку друга, провожая спину парня горящим, но не достаточно уверенным взглядом. Он обещал себе, что сегодня наконец найдет в себе силы подойти к нему, даже если получит отказ – плевать. Он никогда не смел подойти к Чимину на публике, слишком стесняясь посторонних глаз, но этот страх рано или поздно должен быть преодолен, иначе он будет сожалеть о несделанном всю жизнь. И все же сейчас ему приходилось лишь наблюдать за тем, как Чимин, смеясь, танцует рядом с какой-то девушкой. Короткие волосы Пака чуть растрепались, и он зачесывал их рукой, делая это движение безумно привлекательным, откровенно флиртуя. Он не был легкомысленным, но ему нравилось пользоваться своим влиянием на других людей. Чонгук видел, как открыто он улыбался той девушке, и хотел, чтобы эта улыбка принадлежала только ему. Ревность бушевала в нем высокими волнами, и он чувствовал, как мелко дрожит все тело от нетерпения. – Пригласи его, – шепнул Хосок в ухо. – Тогда ты пригласи Мина, – лицо друга мигом помрачнело. – Он не танцует. Чонгук недовольно цокнул, не зная, как ему помочь. Он хотел что-нибудь придумать, правда, но все его мысли цепочкой оборвались, когда он вновь повернулся к толпе. Рядом с Чимином больше не было девушки, и он, заметив взгляд Гука, посмотрел на него в ответ, странно улыбаясь. Чонгук еще никогда не получал такой улыбки в свой адрес, и его сердце сбилось с ритма, словно Чимин был его маленькой смертью. В любой момент кто-нибудь мог подойти к нему и он, несомненно, не стал бы отказывать, и Чонгук, возможно, навсегда потерял бы свой шанс. Хосок ущипнул его за руку, и это каким-то образом заставило его прийти в себя. Чонгук расправил плечи и уверенной и быстрой походкой направился прямо к Чимину, почти не осознавая своих действий. Раскаленный воздух забивался в легкие, не спасал даже ветер, и он молился, чтобы его ладони не сильно вспотели. Он пробивался сквозь толпу, не ощущая своих ног, пока не оказался лицом к лицу со своим главным благословением и проклятием. – Потанцуешь со мной? – дай боже, чтобы его голос звучал уверенно, потому что Чимин выглядел слишком хорошо в черной рубашке. Его карамельная кожа блестела в свете факелов, и Чонгук почти боялся до него докоснуться. Внезапно вместо ответа Чимин поднял руки, словно предлагая что-то, что Чонгук не мог понять сразу. – Удивишь меня? Чонгук тяжело сглотнул и кинул взгляд на его руки, медленно начиная понимать. Он не просто согласился побыть рядом с ним и поплясать под музыку. Он предлагал станцевать фламенко и встал в ведомую позицию. Гук почувствовал, как его ладони защипали от желания взять его руку. Он посмотрел на Чимина, еще раз желая убедиться, что это не сон, и все-таки взял его за руку. Чимин пах розами, раскаленным на солнце песком и собой – своей сексуальностью, дорогой тканью одежд и желанием соревнований. К нему липнет душность толпы, и Чонгук жадно вдыхает все это, боясь проснуться. Чимин кричит что-то музыкантам, и те тут же замолкают, чтобы начать другую мелодию, и все оборачиваются на них двоих, стоящих запредельно близко друг к другу, ожидая зрелища. Чонгук мысленно благодарит Хосока за все его уроки танцев. Он не разочарует его, своего учителя. И удивит Чимина. Все перестают танцевать и замолкают, смотря на них. Звучит до боли знакомая мелодия – отпечатавшаяся на подкорке у каждого в Валенсии. В хитрых глазах Чимина огонь, не только тот, что отражается от факелов, и какой-то непонятный блеск, и Чонгук почти обжигается об него. Почти. Он делает первый шаг вперед, придерживая Чимина под спину, ощущая напряженные мышцы под ладонью, и видит его довольно-одобрительное выражение лица. И его уносит. Далеко, быстро и громко. У Чимина мягка ладонь, он идеально подстраивается под его движения и позволяет лепить из себя все, что только захочется, безумно податливо. Он прижимается к груди Чонгука, крепко, и вот легко улыбается, завораживая мимическими морщинками вокруг глаз, а вот с серьезным лицом смотрит на него, словно не танец это – война, и только один из них выживет. И что-то подсказывает, что Чонгук сдастся ему добровольно. Чонгук такое чувствует впервые. Раньше было не так, со всеми теми девушками так не получалось, а вот с Чимином он едва не горит. Воздух вокруг них – концентрированная смесь возбуждения и духоты Испании. Каждый шаг будто последний, а близость Чимина кружит голову. И нет уже толпы, даже музыки почти не слышно – удары собственного сердца звучат в ушах, оглушая. Есть он, есть мечта напротив него, ставшая реальностью, и адреналин по венам вместо крови. Все обрывается так быстро, что он не успевает прийти в себя. Они застывают на месте, все еще держась друг за друга, словно желая слиться в одного человека, как обрушиваются аплодисменты – возвращая их на каменную площадь, в самое сердце толпы. Чимин отрывается от него, не отступая назад, продолжая стоять едва ли не вплотную. Он не смотрит на него, его мутный взгляд скачет где-то над плечом, и Чонгук внезапно слышит его тяжелое дыхание. Его скулы покраснели от танца, и он надеется, что сейчас сам выглядит хотя бы капельку так же привлекательно как Чимин. Внезапный порыв, настолько сильный, что Чонгуку приходиться впиться ногтями в ладони, вдруг заставляет его захотеть наклониться к Чимину и поцеловать. Приоткрытые губы манят, и что-то в груди болезненно ноет от бездействия. Господи, он слишком сильно влюблен в него. Он собирается что-нибудь спросить, сказать, продолжить это прекрасное мгновение, но Чимин вдруг отступает назад, затем еще и еще, а после разворачивается и стремительно исчезает в толпе, мигом теряясь из вида. Чонгук снова смотрит ему в спину, так и не отойдя от головокружения. Кто-то хлопает его по спине. – Клянусь, так ты не танцевал даже на моих тренировках! – Хосок смеется прямо над ухом и тащит подальше от центра. – Вот это было представление! Он определенно запомнит тебя! – Думаешь, я смогу когда-нибудь потанцевать с ним еще раз? Чонгук заторможено ведет взглядом по толпе, прокручивая в голове все только что случившееся. Это чувство, когда Чимин позволял вести себя, плавно изгибаясь всем телом – он нигде больше не найдет, а без него прожить не сможет. – О чем вопрос, конечно сможешь! Не слышишь, что ли? Говорю, ты ему понравился. Разве не видел, как он на тебя смотрел? – Он со всеми флиртует, – устало отвечает, прислоняясь к стене дома. – Мозо, поверь мне, если он играет, это видно сразу. Чонгук замолкает и смотрит под ноги, пребывая где-то в своей голове, все еще вместе с Чимином, в жаре танца, но только не в пыльном переулке Валенсии, где эхом отдаются крики толпы. Он думает о том, что через пару недель в саду Паков расцветут те самые розы, и всего на один день всем жителям города будет позволено увидеть их. Гостей будут встречать сами хозяева, а значит, он сможет встретить Чимина еще раз.***
Еще стоя за воротами поместья Паков, можно было четко чувствовать запах роз – в привычной духоте тот казался свежим, сладковатым и нежным, заставляющим вновь и вновь обращать на него внимание. У Чонгука подгибались колени, стоило представить, как он окажется к нему совсем близко. Розы цвели каждый год, и он так же каждый год видел их, но теперь все казалось иначе – после того танца с Чимином на площади почти две недели назад все приобрело совершенно другие краски, запахи и ощущения. Все изменилось, и он словно жил в ожидании чего-то, а теперь этот день наступил. Хосок тоже стоял рядом, ворча из-за длинной очереди, беспокойно оглядывая то часть впереди, то конец. На нем была одна из его любимых рубашек с вышитыми цветами, и Чонгук продолжал потихоньку собирать все больше деталей, чтобы наконец спросить: – Ждешь кого-то? Хосок дернулся от его голоса, молча посмотрел и вновь развернулся, явно сдерживая себя от разговора. Чонгук положил руку на плечо, пытаясь поддержать. – Что у тебя с Мином? – Ничего, – проворчал друг, и Гук вздохнул, тоже начиная оглядывать очередь. – Может, я все-таки заслуживаю знать? Хосок нахмурился, опуская взгляд на землю. Замял руки и наклонился, чтобы никто больше не услышал. – Мы общались когда-то, – голос звучал глухо и отстранено, – Он уехал в Мадрид, чтобы стать известным музыкантом, а недавно заболел его отец, и он вернулся. А я все еще влюблен в него как мальчишка. Он отстранился, и Чонгук удивлено посмотрел на него, пытаясь узнать, что же творится в душе друга. Он никогда не говорил об этом, за все семь лет дружбы он даже не замечал, что старший имел какие-либо переживания… Может, именно из-за этой влюбленности он никогда не смотрел на Чимина иначе кроме как на приятеля. – И ты собираешься ему признаться? – Я… – Хосок вздохнул, беспокойно бегая взглядом по людям вокруг. – Я не знаю. Не сейчас. Он наверное даже не видел меня, как вернулся. Чонгук недовольно дернул головой, понимая, что никак не может повлиять на его решение. Медленно очередь впереди заканчивалась, и они вошли в поместье, идя по знакомым дорожкам к саду. У семьи Пак была огромная территория, ровная зеленая травка перед домом и множество красивых ваз, клумб и статуй, и Чонгук любовался этими видами, пытаясь отвлечь себя от беспокойств. Он не мог остановиться взглядом на розах, хоть их сильный, немного фруктовый аромат забивался в легкие, путая все мысли. Дорожки петляли в разные стороны, окруженные то низкими кустами цветов, то высокими плетущимися стенами. Везде были люди, они мешали оглядываться по сторонам, и он ужасно боялся, что успел пропустить его. Солнце пекло прямо в макушку, Чонгук волновался слишком сильно и чувствовал себя паршиво. Хосок шел рядом с ним и выглядел таким же взвинченным, надеясь и одновременно боясь увидеть то, что искал. Они повернули вправо, двигаясь в направлении к дому, и, щурясь от яркого света, Гук остановился на месте как вкопанный, сверля взглядом до боли знакомую темную макушку. Чимин стоял в паре метров от них и беседовал о чем-то с низенькой старушкой. – Иди, – шепнул Хосок в спину, подталкивая его вперед. Ноги не слушались, Чонгук поправил волосы, не имея ни малейшего представления, о чем должен говорить. Чимин повернулся к нему лицом, прощаясь со старушкой, и посмотрел прямо в глаза – всего на мгновение, тут опустив взгляд чуть ниже. Среди алых роз он выглядел еще лучше, чем когда-либо, словно здесь и было ему самое место. – Рад вновь видеть тебя, – проговорил Чонгук. Это может звучать глупо, но после того танца он чувствовал странную связь с Чимином, говорить о которой было слишком смущающе, что, тем не менее, не делало это меньшей правдой. Чимин улыбнулся легко, осматривая его с ног до головы, оценивая, и от этого взгляда все тело обдало жаром. – Я тоже. Не знал, что в городе есть кто-то, кто танцует так хорошо. – Меня учил Хосок. – Ах, этот ниньо, – он кинул взгляд за его спину, где вдалеке стоял друг. – Учился у лучших? – Ты – лучший. Он сказал это быстрее, чем смог подумать о своих словах, и вот, поняв, что наделал, уже предательски краснел ушами. Слава богу, их скрывали волосы. Чимин хитро сощурился, склонив голову на бок. – Есть ли еще что-нибудь, чем ты можешь меня удивить? Чонгук почувствовал, как горячая волна растеклась по телу от этих слов. Флирт с Чимином был похож на то, как если бы он лежал на пляже под ласково-обжигающими лучами солнца, а где-то плескались волны и обдувал соленый ветер. Ему было хорошо, уже просто общаясь с ним, но, как показала практика, физическая близость с ним восхитительно сводила с ума. – Ты можешь это проверить. Чимин обернулся, оглядел людей в начале дорожки, повернулся обратно и вдруг схватил его за руку, утягивая куда-то. – За мной, – прошептал он, и по спине побежали мурашки от его голоса. Они неслись, держась за руки, в неизвестном Гуку направлении, петляя меж высокими деревянными заборчиками, увитыми розами. Чонгук задыхался от всего – запаха цветов, жары и теплоты ладони Чимина. С детства привыкший к лету Валенсии, он почему-то ощущал, что все-таки плавился, как кусочек льда на солнце. Чимин свернул налево, прошел дальше, затем направо, и вдруг они оказались в крохотном закутке, едва ли не полностью окруженном розами с одной стороны и высоким каменным забором с другой. Парень подтолкнул его к стене, заставив прижаться к ней спиной, а сам встал почти вплотную – их бедра были на расстоянии пары сантиметров. У Чонгука перехватило дыхание. Во всей солнечной Испании у семьи Пак были самые красивые розы, которые прямо сейчас росли со всех сторон в несметном количестве, но он смотрел не на них. Чимин и правда был прекраснее любых цветов. Чонгук осторожно положил руки на его талию, словно любое движение могло принести ему боль. Большие камни впивались в спину, прямо в лопатку, но он упрямо игнорировал это, завороженно наблюдая за парнем. Тот лениво сощурился и провел языком по пухлым губам, еще больше привлекая внимание. – И чем же ты еще можешь меня удивить? Он знал ответ. Прекрасно знал, но сердце все равно сходило с ума. Чимин был совсем близко, и позволял себя поцеловать. Ох, сколько же историй ходило о незадачливых кавалерах, которые подбивали к Чимину клинья, дарили дорогущие подарки, одежду и украшения, а в конце концов не получали ни одного поцелуя. Все знали, Чимин был щедр только за заигрывания, но когда кто-то пытался подойти к нему ближе, тут же разворачивался и оставлял ухажеров глотать пыль. И как же это было горячо! Чонгук откровенно восхищался этим. Говоря честно, он бы и сам не стал целоваться с тем, кто раздает себя налево и направо, но то, как это делал Чимин – было искусством. Шедевр, который не способен повторить ни один художник, заключенный в каждом его действии. В прикрытых глазах, в медленном размеренном дыхании, в том, как он оперся правой рукой о стену позади Чонгука и наклонился ближе, давая зеленый свет. Чонгук придвинулся к нему, закрыв глаза в самый последний момент, до конца наблюдая за расслабленным любимым лицом. Губы Чимина были безумно мягкими и сухими, он прижался сильнее и запустил свободную ладонь Гуку в волосы, чуть оттягивая их. Чонгук тихо замычал в его губы и крепче сжал талию, утопая в каком-то невиданном ранее блаженстве. Чимин был его pequeña muerte, его error fatal (прим. а: маленькая смерть, фатальная ошибка), которая изменила всю жизнь, разделила на до и после. И казалось, «до» ничего и не было. Ничего важнее чужого дыхания, осторожных прикосновений к волосам и запаха мыла, масел и цветов – вот и все, чем Чонгук дышал, чем жил. И поэтому когда они отстраняются, будто делая небольшую передышку, отпустить его – невозможно. Впрочем, Чимин и не собирался сбегать. Лишь улыбнулся уголком губ и привычным движением зачесал челку назад. – Тоже учился у профессионалов, Чонгук? – Нет, – ответил тихо, а затем собрался с силами и выпалил: – Я влюблен в тебя. Улыбка пропала с лица, Чимина смотрел на него странно, словно не зная, что делать. Солнечные лучи пробивались сквозь лианы роз и неровными пятнышками падали на его волосы и плечи. Он был похож на ангела. Чонгук продолжил: – Давно, – «еще с шестнадцати, как увидел тебя в том зале». – Сильно, – «думаю, если ты уйдешь прямо сейчас, я умру». Сердце готово было вот-вот разорваться. Чимин отвел взгляд в сторону, покусывая губу. В этом углу сада было тихо, и Чонгук надеялся, что он не услышит его ненормально сильное сердцебиение. – Я тоже, – вдруг сказал парень, не смотря на него, а затем поднял голову и смущенно улыбнулся. – Фламенко никого не оставит равнодушным. – Значит, это только из-за танца? – Я не уверен, – протянул Чимин, снова заигрывая. Он потянулся назад, делая вид, что собирается уйти, но Чонгук тут же прижал его к себе, не позволяя сдвинуться с места. Что-то под ребрами радостно звенело от одного взгляда на него. – Я теперь не отпущу тебя, – уверенно произнес он, давая обещание и себе и ему. Чимин откинул голову назад, хитро улыбаясь, приглашая его вновь поцеловать, обратить внимание на шею, ключицы, не скрываемые воротом рубашки. – Хорошо. Чонгук заметил опасный блеск в его глазах, прекрасно понимая, что пути назад больше никогда не будет. Среди тысяч прекраснейших роз он смотрел только на Чимина, и это, по его мнению, значило очень многое. И больше, то, что и сам Чимин не отрывал от него взгляд.