We should live (until we die)

Просыпаясь, я чувствую, как твои пальцы сжимаются на моих боках. Даже во сне ты не хочешь отпускать меня. Мне бы не стоило, но я считаю это безумно трогательным. Приоткрыл глаза и едва ли могу что-то разглядеть. Я, наверное, должен был уже привыкнуть к этому, ведь с тех пор как мне стукнуло двадцать, мое зрение не переставало подводить меня. Я до сих пор помню как ты, узнав, что мне нужны очки, потащил меня по всем торговым центрам, чтобы купить их для меня. Парни дразнили меня из-за этого, но ты сказал “ты выглядишь очень мило, Лу” со своей туповатой ухмылкой и румянцем, который становился всё ярче и ярче. И тогда мне показалось это очень забавным. Мне и до сих пор так кажется. Я посмотрел вниз, чтобы увидеть, как лицом ты прижимаешься к моей шее. На твоей голове больше нет тех непослушных кудряшек, той копны волос, из-за которой наши фанатки сходили с ума. “Ну же, взмахни кудрями для наших девушек” часто подшучивал Найл, и ты слушался, просто потому что ты такой. Теперь на твоей голове остались только седые пряди волос, и я помню, как говорил, что “это единственная причина, по которой я всё ещё с тобой, Хаз. Когда ты лишишься своих кудрей, я уйду от тебя”. Тогда ты так сильно смеялся, и я пообещал, что впредь буду стараться смешить тебя каждый день. Над тобой подшучивали, потому что ты мог смеяться без остановки, но я всегда говорил тебе, что мне это нравится. Мне всегда будет нравиться. Нащупав свои очки на прикроватном столике, я направился на кухню. Я думал о том, сколько раз мы окрестили и пере-окрестили наш кухонный стол, когда только перебрались сюда. Парни орали на нас “занимайтесь этим в своей комнате, придурки!” на что мы только хихикали и отвечали что “это наш дом, найдите себе свой, придурки!” Я не имею ни малейшего понятия, что приготовить на завтрак, ведь я так и не научился готовить. Не важно, сколько раз ты пытался научить меня, в любом случае всё заканчивали войны едой, а после - страстный секс. В итоге ты сдался и сказал мне: “всё, теперь на нашу кухню двери для тебя закрыты”, но, порой, ты всё равно позволяешь мне оставаться здесь, чтобы я мог поиграть с тестом или попробовать еду перед тем, как ты подашь её на стол. Когда я наливаю молоко в миску с овсянкой, я слышу твой голос говорящий “Луи”. И этого достаточно чтобы сделать меня счастливым на целый день. Ведь большинство дней ты уже не помнишь моего имени. Я смотрю на тебя и, улыбаясь, спрашиваю “овсянки?”. Ты медленно киваешь, проходя, чтобы посадить себя на стул, в то время, как я пытаюсь достать ещё одну миску из шкафчика. Они и по сей день лежат так же высоко, ведь ты привык держать их подальше от меня. Ты доставал, когда я просил, и я бы оставил где-то пониже, но ты ни за что не позволял. Как же мне хочется, чтобы сейчас все было так, как раньше. Я сижу рядом с тобой, и мы едим в тишине. Мне интересно, о чем ты думаешь, но отныне ты привык проводить утро в тишине, так что это уже неважно. Ты произнёс моё имя сегодня, помнишь? Без моей надобности напомнить тебе, что я твой муж уже почти пятьдесят лет. Этого достаточно. Для меня всегда будет достаточно. Твои пальцы тонкие и костлявые. Они такие же огромные, как и раньше, но более хрупкие. Я помню, когда эти же руки могли удержать мой вес, когда ты прижимал меня к стене нашего дома во время секса. Теперь это лишь воспоминания, наши счастливые воспоминания. Но ты не думай, милый, я всё так же сильно люблю тебя. Твои руки трясутся над ложкой, и я буквально бросаюсь поближе к тебе, укладываю голову на твое плечо, и ты больше не дрожишь, только довольно вздыхаешь. Я помню, когда мы были чуть моложе и по-прежнему выступали на огромных стадионах, я часто видел, как ты дрожал, как время от времени тебя тошнило из-за беспокойства. Но всё прекращалось, когда я брал твою руку. Я говорил “всё будет хорошо”, и ты верил. Ты всегда верил. Днем я обнаруживаю тебя приводящего в порядок наш обеденный стол. На нем стоят вино, цветы и свечи. Я спрашиваю “что происходит, милый?” и ты отвечаешь “ещё не готово. иди, посмотри что-нибудь, малыш”. Ты выглядишь настолько хрупким, насколько возможно, и я больше не дразню тебя за то, что “ты такой гигант, может хватит уже расти?”. И я бы заплакал, но не буду, потому что ты выглядишь таким счастливым со своей маленькой метелкой и фартуком. Прошло уже так много времени с тех пор, как я видел тебя счастливым из-за чего-то. Вечером ты налил мне бокал моего любимого вина, хотя я столько раз говорил тебе, что “у меня нет любимого, идиот. они все одинаковые, после нескольких бокалов”, но ты знаешь, что у меня есть. Ты всегда это знал. Когда я сажусь, ты произносишь “с годовщиной”, обвиваешь руками мои плечи и отправляешься на поиски моих губ. Я целую тебя. Целую тебя как всегда. Я не говорю тебе о том, что наша годовщина не сегодня, о том, что она только завтра, потому что я не хочу стирать улыбку с твоего лица. У тебя всё та же сногсшибательная улыбка, как с момента, когда мы встретились. И меньше всего на свете я хочу лишать тебя всего этого. После ужина, ты отвел меня в гостиную и погасил свет. Ты поставил пластинку на проигрыватель, на тот “ужасно хипстерский плеер”, как я всегда называл его. Но тебе он безумно нравится, и мне он тоже безумно нравится, потому что ты был так счастлив, когда мы нашли его на распродаже. Ты воскликнул тогда: “боже, я не могу поверить нашей удаче, Лу! они собирались его выбросить, потому что им казалось, что он никого не интересовал!” Ты говоришь “потанцуй со мной” точно так же, как это было на нашей первой годовщине, и песня The Gambler играет так же, как и в первый раз. Я потянулся руками к твоим плечам, так же, как всегда, а ты, как и прежде, опустил ладони на мою талию. Мы никогда не учились танцам, но я люблю танцевать с тобой. Мы танцуем медленно, предельно медленно. Твоя голова у моей шеи, и ты шепчешь “я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя” опять и опять, и я шепчу “я тоже тебя люблю, я тоже тебя люблю, я тоже тебя люблю” снова и снова. Я желаю, чтобы это ночь никогда не кончалась. Но она кончается. Кончается, как и каждая ночь. Утром я не нахожу тебя рядом с собой и, чудесным образом, моя голова не пульсирует так, как я ожидал. Я лежу на диване, и на мне одеяло, о котором я даже не припоминаю. Это не должно было быть настолько мило, но, знаешь, я так сильно люблю тебя. Я нахожу тебя во дворике, лежащего в гамаке. Я знаю, что ты не помнишь, что это наша годовщина. Я и не ожидал, что ты будешь помнить. На солнечном свете ты выглядишь моложе, “как фея или пикси” я говорю самому себе. Ты держишь в руках фотоальбом, сделанный тобой несколько лет назад. Ты любил фотографировать нас и сохранять эти фотографии. Я называл тебя сентиментальным мерзавцем но ты знаешь, как мне нравилось всё, что ты делал. Ты тот, кто создал этот альбом, хотя отныне и не помнишь. По пути к тебе я нарываю цветов и делаю цветочный венок, который кладу тебе на голову и ты улыбаешься. И этого достаточно. Для меня всегда будет достаточно. Я делаю большие усилия, чтобы лечь рядом с тобой, но мы справляемся. Мы с тобой всегда справляемся. Ты спрашиваешь моё имя, это нормально. Ты просишь меня рассказать об этих фотографиях, я улыбаюсь и терпеливо рассказываю. Ты слушаешь спокойно, и время от времени, когда я смотрю в твою сторону, я вижу ребенка. Увлеченного и чересчур заинтересованного. У твоих глаз по-прежнему самый потрясающий оттенок зеленого, и твои губы всё такие же красные как вишня, и такие же пухлые какими они были, когда тебе было шестнадцать, а мне восемнадцать. Я никогда не говорил этого другим, но я безумно скучаю по тем временам, когда ты рассказывал мне истории. Я мог бы издеваться над тобой, потому что это было слишком длинно и слишком скучно, но ты знал, что я слушаю. И не важно, насколько скучно ты рассказывал историю, я всё равно не мог сдержать своей улыбки. Просто потому что это был ты. Я рассказываю тебе о нашем сыне, о том, что он выглядит так же как ты, и о нашей дочке, которая выглядит как я, и о Найле, который так и не женился, но всё так же любит жизнь, и о Зейне с Лиамом, которые так и не вышли замуж друг за друга, но по-прежнему остаются вместе. И тогда ты уснул с улыбкой на губах и цветочным венком на твоей голове, который я сделал для тебя. Это традиция, я думаю. Ты всегда очень любил цветы, и поэтому я позаботился о том, чтобы у нас был сад рядом с домом. Я дразнил тебя, потому что ты “такая маленькая принцесса” и ты всегда дулся, а я целовал тебя, чтобы стереть обиду с твоего лица. Потому что я ненавижу видеть твой хмурый взгляд. Такой человек как ты заслуживает быть счастливым всю свою жизнь, заслуживает улыбаться вечно. Когда приближается ланч, я пытаюсь разбудить тебя, но ты не просыпаешься. Я пообещал себе, что не буду плакать, когда это случится. Я пообещал, потому что ты настоял на этом, тридцать лет назад, когда попал в аварию и думал, что умрёшь, одурманенный обезболивающими препаратами и твоей первой и последней сигаретой, которую ты выкурил благодаря Зейну. Ты настоял, чтобы я пообещал тебе, и я сделал это, потому что я бы сделал что угодно ради тебя. Я сплел наши пальцы. Ты всё ещё теплый и улыбаешься, будто бы просто спишь. Слезы начали течь из моих глаз, но я тут же убрал их, потому что я обещал тебе сделать это. Как бы то ни было, я хотел этого. Я надеялся, что умру последним из нас двоих, потому что я бы не смог оставить тебя одного. Я взглянул на наш сад, на наш белый заборчик и на кирпичи, которые выложил сам, и я улыбаюсь, чувствуя приближение смерти. Я всегда думал, что будет страшно, но это не так. Я начал напевать про себя ту песню, которую, ты пел мне, когда вернулся домой после аварии.

We’ve got fifty good years / У нас впереди пятьдесят лет Left to spend out in the garden / Чтобы провести их вместе в нашем саду I don’t care to beg your pardon / И не вздумай спорить We should live, until we die / Мы должны жить до самого конца.

Закрыл глаза и выдохнул. Я думал, что это будет сложнее. Мне не страшно, хотя и ожидал, что испугаюсь. Через некоторое время сюда бы пришли Зейн с Лиамом, Найл, и наши с тобой дети. Они всегда приходили на нашу годовщину и пытались утешить меня, когда ты не мог ничего вспомнить. Они бы плакали. Но это не потому, что их престарелая пара умерла в одиночестве в своем стареньком доме, нет. Они бы заплакали после слов Лиама о том, что мы жили и умерли вместе, держа в руках фотоальбом, который ты хранил долгое время, и лежа на гамаке, который я смастерил для нас обоих. Мы будем похоронены в нашем саду, как я и обещал, когда тебе исполнилось девятнадцать. Это будет тихо, скромно и только для наших родных и близких. Именно так, как ты всегда хотел видеть нашу жизнь. Найл скажет что-нибудь забавное о том, как тесно мы связаны друг с другом, ещё с тех самых пор, как повстречались. И каждый заплачет, но все они будут счастливы за нас обоих. Ведь так и будет, правда, Хаз? Мы останемся в доме, который построили для нас двоих. Мы построили дом друг для друга. И я не мог просить большего.