Летняя ночь

Море перекатывало шуршащий белый песок, залитый отсветами золотистого и красного. Солнце висело низко над горизонтом, словно застыв в вечности огромным алым кругом. На всем длинном пляже не было ни единого живого существа, что целиком устраивало капитана полиции в отпуске Армандо Салазара. Выбравшись впервые за долгое, очень долгое время, капитан не горел желанием в принципе сталкиваться с представителями расы гуманоидов, больше известной как люди. К сожалению на солнечных островах люди встречались очень часто. Слишком часто, на вкус капитана Салазара. Он, правда, подозревал, что это связано с наличием отелей на все вкусы, длинными пляжами и развитой инфраструктурой. Но терпеть неудобства где-нибудь в глуши не согласен был уже он. Салазар вздохнул, наблюдая, как красный круг коснулся воды своим нижним краем, превращая воду в место кровавой битвы. Ни ветерка, только одуряюще пахли какие-то экзотические цветы, в огромных количествах усеявшие побережье, да остро тянуло морской солью и водорослями. Сегодня капитан собирался напиться. До зелёных чертей. Тело жаждало движения, мозг — анализа новых задач, душа — веселья. Поэтому Салазар собирался досмотреть очередной невероятный закат, наблюдать за коими ему, признаться, не надоедало, и найти место, где подают виски со знаком качества хоть немного выше, чем «адская хрень». Тем более рядом призывно полыхал разноцветными огнями ночной клуб не самой ужасной наружности. Отворив тяжёлую дверь и успокаивающе махнув охране, Армандо вошёл. Поморщился было от слишком громкой музыки, но сноровистый бармен, прямо из воздуха вытащив пузатый бокал с золотистой жидкостью, в которой радостно позвякивали кубики льда, раз и навсегда примирил капитана с миром. Потягивая свой всё-таки на удивление хороший виски, Салазар неторопливо разглядывал толпу, привычно подмечая слишком расслабленные движения, беспричинный смех и частые походы к туалету. И тут же одёргивал себя, не желая решать чужие проблемы и ловить мелких наркоманов. В итоге рассердился сам на себя за неуместную работоспособность, и нахмурился, чем вызвал панику в глазах у какого-то тощего мальчишки, который приобнимал за талию решительного вида девицу. Неожиданно сбоку послышался грохот и ругательства, и позвякивая адским количеством побрякушек на соседний стул попытался приземлиться причудливого вида мужчина, но, видимо, промахнулся, роняя стул и заваливаясь на капитана. Сверкнул широкой белозубой улыбкой в обрамлении черной бородки и спросил, пошатываясь и цепляясь за его плечо: — А ты веришь в любовь? Капитан грустным взглядом проводил выбитый лёгким движением из его рук бокал и поднял взгляд на нахала, посмевшего нарушить его уединенье. Легко приподнял черную бровь, всем видом показывая, что жить наглецу осталось минут пять от силы и то, только из-за нежелания Салазара подниматься со стула, да и в принципе шевелиться в адской духоте, заполнившей помещение. Наглец, очевидно, впечатлился, потому что махнул рукой, блеснув в полумраке причудливыми кольцами, подзывая бармена: — Этому джентльмену то, что он пил, — нахально ткнув Салазара пальцем в грудь, — а мне ром. Армандо, получив назад свой виски, почти вернулся в прежнее созерцательное настроение, но был прерван в этом ещё более неожиданным вопросом: — Ладно, дорогуша, я понял, с любовью все сложно. А в Бога ты веришь? На резкий разворот головы и донельзя удивленный взгляд, наглец заулыбался, видимо довольный тем, что все-таки вызвал хмурого испанца на разговор, и начал что-то рассказывать, мешая английские и испанские слова. А Салазар смотрел на живое подвижное лицо, обрамленное невероятной копной спутанных волос, чувственные губы и блестящие черные глаза. И понимал, что тонет. Трескотня проходила мимо его ушей, не затрагивая. А взгляд притягивал ровный, аккуратный шрам на скуле. Хотелось убедиться в его подлинности и капитан, за долю секунды взвесив все за и против, лениво потянулся к лицу собеседника. Делая это нарочито медленно, давая ему возможность вскинуться, отстраниться, уйти, начать драку. Он равнодушно был согласен на любой исход. Время словно загустело в этом мгновении. Кожа под пальцами ощущалась бугристой на шраме и восхитительно гладкой вокруг, горячей, словно ее обладателя мучила тропическая лихорадка, либо он только что вернулся с самого солнцепёка. Встрёпанный, как воробей, он смотрел на него невозможно огромными глазами, а потом легко накрыл руку капитана, удерживая ее своей и прижимая к лицу в каком-то беззащитном жесте, который продрался по внутренностям Салазара ледяным огнем. Время пошло. Они вскочили практически одновременно. Капитан бросил на стойку несколько крупных купюр, ловко ловя крепкое запястье другой рукой. Снаружи по черному низкому бархату неба рассыпалось стеклянное крошево миллионов ярких звезд. Благоухала южная тропическая ночь. Лёгкий ветер, пахнущий вездесущим морем, приносил откуда-то крики ночных птиц и шорох пальм. Он толкнул свою находку к стене, вклиниваясь коленом между ног, подхватывая вторую руку и заводя их наверх. Поцелуй вышел голодным, без капли нежности. Он просто сминал горячие губы, ловя лёгкий вкус алкоголя и удивления. Отпустил одну руку и тут же почувствовал ее в своих волосах. Неожиданно где-то рядом раздались громкие пьяные голоса, заставив Салазара застыть настороженным зверем, тяжело выдыхая в чужие волосы. Голоса приблизились и начали отдаляться, позволяя спокойно выдохнуть и взглянуть снова на невозможное существо у стены. И тут же снова задохнуться от желания при виде зацелованного алого рта, съехавшего воротника рубашки, который открывал по-птичьи тонкие кости ключиц и смуглую гладкую кожу. Армандо прикрыл глаза от этой чудной картины, пытаясь собрать остатки своего самоконтроля, и ценой огромных усилий у него всё-таки получилось сделать небольшой шаг назад. И только тогда он позволил себе посмотреть в черные глаза, старясь не отвлекаться ни на что больше. Спросил слишком хрипло и резко в тишине ночи, протягивая руку, словно приглашая на танец: — Пойдешь со мной? — Нет, серьезно? Вот ты сейчас серьезно? Вот так вот сразу? Мы даже имени друг друга не знаем, — птица возмущалась, прижавшись спиной к стене и возмущённо блестя глазами. — Ну знаешь там, обычные вопросы, что ты думаешь по поводу выборов президента или как в будущем изменится курс нефти. — Я думаю, твои ноги будут прекрасно смотреться на моих плечах, — максимально честно ответил Салазар, заставляя его возмущённо подавиться следующим вопросом и представился, наклонив немного голову: — Армандо Салазар. Птаха открывал и закрывал рот, а затем, как-то вдруг сразу решившись, сделал шаг навстречу капитану, подхватывая его руку своей. — Джек. Просто Джек, хотя кое-где у меня кличка Воробей. И да, я думаю, что я об этом пожалею. По дороге в отель, все, что Салазар помнил, это то, как крепко, до синяков сжимал чужое запястье. Уже стоя в полумраке номера, мягко стягивал рубашку обнажая по сантиметру смуглую горячую кожу, лаская поцелуями, ощущая на губах едкую соль моря. Крепко прижимал Джека поперек обнаженной груди, чувствуя как тот расслабляется и прижимается крепче, целовал открытую шею, ощутил холод металла во рту, обхватив губами и потянув какую-то хитрую цацку в ухе, чем вызвал первый тихий стон. Тронул пальцами губы Джека с восторгом понимая, что они приоткрываются ему навстречу, коснулся ровной кромки зубов, проникая дальше в горячую влажность и сходя с ума от этой влажности. Скользнул второй рукой дальше вниз, проникая под кожаный пояс джинс и накрывая ладонью ощутимый бугорок на них. Словно в отместку на его пальцах сжались зубы. Не до боли, но вполне ощутимо. Расстегнуть джинсы и спустить их вниз к стройным щиколоткам было делом пары секунд. Под штанами у Джека Воробья не было ничего кроме самого Джека Воробья. Это заставило капитана на мгновение подавится воздухом, порвав в клочья весь самоконтроль. Одним движением он развернул Воробья к себе лицом, подхватил под бедра, удерживая на весу и прижимая к стене. Прямо перед ним оказалась твердая смуглая грудь с маленькими затвердевшим сосками, которые так и просили их вылизать. Чем капитан и занялся игнорируя сладкие стоны сверху и руку в волосах, которая пыталась управлять процессом. Вылизывал, прикусывал, перекатывал, чувствуя как член зажатый между их телами вздрагивает от каждого прикосновения, и наверняка пачкает его все ещё не снятую рубашку смазкой. Он осторожно опустил Джека на постель, позволил себе полюбоваться сильным жилистым телом с тонкими ниточками шрамов, и быстро стянул рубашку через голову, не имея желания возиться с пуговицами. Так же быстро стянул брюки, оставляя их на полу, и потянулся к тумбочке, вытягивая из первого ящика смазку, отчего получил удивленный взгляд и иронично вздернутую бровь от Воробья. Коротко усмехнулся в ответ, безумно нежно ведя пальцами по скуле и рухнул с головой в сладкую пропасть. Цель жизни сузилась до выгибающегося смуглого тела под ним, до долгих протяжных стонов, которые наполнили полумрак комнаты и смутного желания длить их как можно дольше. Армандо одним движением поставил Джека на четвереньки, скользнул пальцами между крепких ягодиц, дразня нежный вход, прижался ближе, давая почувствовать свое возбуждение, покрывая поцелуями худую спину. Сильно прикусил кожу на загривке, одновременно проталкивая внутрь первый палец, вырывая болезненный вскрик. Тут же словно извиняясь поцеловал место укуса, сцеловывая соль и морской ветер. Капитан Салазар не поручился бы за смысл того, что он, задыхаясь, шептал словно в бреду, пока аккуратно растягивал свою птицу сначала одним, а потом двумя пальцами. Но, может слова, может тембр его голоса работал так, что Воробей прогибался в пояснице, подаваясь ближе, и коротко стонал на каждое движение пальцев внутри, комкая в пальцах белую простынь. От особенно удачного движения Джек выгнулся, насаживаясь глубже, и задохнулся ругательствами вперемешку с молитвами. Армандо легко подхватил его, переворачивая на спину, забросил тонкие щиколотки себе на плечи, и так, смотря в глаза, толкнулся внутрь. Поймал болезненный вдох и замер, медленно и чувственно целуя напряжённую шею, оставляя метки, которые к утру нальются синевой. Крепко удерживал за бедра, пока короткими движениями двигался глубже. На половине Джек протестующе застонал, впиваясь ногтями в широкую спину. Салазар его вполне понимал, чувствуя как тесно, на грани боли облегают его тонкие стеночки. Но знал, что остановиться сейчас, уже находясь в этой бархатной глубине, просто не сможет. Потому целовал искривлённый рот, черные дрожащие ресницы, чертов шрам на скуле и продвигался вперёд, покорно подставляя плечи под мстительные царапины и укусы. Вздох облегчения, когда Армандо, наконец, вошёл до конца был обоюдным. Он застыл, прикрыв глаза, стараясь не сорваться в жаркую безумную бездну и потому рука мягко перебирающая его волосы стала для него сюрпризом. Салазар удивлённо распахнул глаза, чтобы поймать веселую ухмылку на раскрасневшихся губах. Рука в его волосах нащупала узел ленты связывающих их в хвост и резко рванула его, заставляя волосы рассыпаться по плечам. Джек путался пальцами в его волосах, заставляя придвинуться ещё ближе. А потом долго сладко целовал, проникая языком глубже и тихо постанывая. Первые осторожные толчки Салазара были встречены шипением и ругательствами, постепенно переходящими в стоны. Двигаться стало проще, но Армандо не ускорял ритм, до хруста стиснув челюсти, погружаясь мучительно медленно, выжигая на внутренней стороне век образ раскрытого до предела, расхристанного, метущегося по кровати Воробья. Джеку не хватало дыхания, под мерными неумолимыми толчками он почти хрипел, разукрашивая спину капитана полосами. Потянулся рукой к истекающему смазкой члену, но был перехвачен, и теперь оба запястья крепко стискивала рука Салазара. — Я не хрустальный, — Джек, лишенный теперь возможности сделать хоть что-нибудь, возмущённо сверкнул глазами. И добавил тише, на грани слышимости: — Пожалуйста. — Что? — Невозмутимо поднял брови Салазар, немного меняя угол, так, чтобы проехаться по бугорку внутри и заставляя Джека до крови прикусить губу от неожиданного наслаждения. И Джек ожидаемо сорвался. — Пожалуйста, трахни меня, — зачастил выгибаясь вперёд, насколько мог, — Я же вижу, ты сам еле держишься, ну давай, пожалуйста, ещё. И разочарованно застонал, когда Армандо вообще остановился. Сжал руку в его волосах и выдохнул в побелевшие губы: — Прошу. Салазар резко выдохнул, впиваясь пальцами в крепкие бедра и мгновенно ускорил темп, вколачиваясь во все ещё тесную глубину, задевая каждым толчком точку внутри, отчего его птица сладко вскрикивала, выгибаясь навстречу. И смотрел, смотрел в черные, затуманенные наслаждением глаза, словно пытался разглядеть что-то, понятное лишь ему одному. Белой вспышкой оргазма их разметало в бесконечности. Выйдя на балкон номера, Салазар поднял взгляд к светлеющему небу. Мир затопила первозданная рассветная тишина. Первая светлая полоса только-только появилась над горизонтом. Рассветы были вторым по притягательности зрелищем после закатов, ради которых капитан мог часами сидеть на берегу. Впрочем, оба зрелища сейчас вполне себе потеснил вид распластанного по постели, вконец затраханного Джека, прикрытого только белой простыней, спящего, как младнец. Капитан Салазар вполне отдавал себе отчёт, что знает о нем меньше, чем ничего. Что шрамы на худой спине и плечах вряд ли имеют добропорядочной происхождение. Вряд-ли тут можно был ожидать чего-то вроде: "Напоролся на гвоздь". И любой здравомыслящий человек вежливо выставил бы Воробья из номера, и уж точно не сказал бы своего настоящего имени. Рассветная полоса постепенно ширилась. Над горизонтом выглянул самый краешек солнца. Словно ожидая этого момента, разом заголосили птицы многоголосой симфонией радости. Армандо улыбался одними уголками губ, так, как не улыбался уже лет двадцать. Капитану Салазару сегодня исполнилось сорок. И он впервые точно знал, чего хочет от жизни.