Ты видела только то, что хотела видеть

Как и все малообразованные девушки Жанна очень впечатлительна. Она хватается, словно тонущий, за те немногие моменты, что помнит: меч в поле, кровь Христа в храме, бесконечная вереница голосов, слепящая внутренний слух. Ни разу ее мысль не задерживается на том, скольких людей она повела за собой, скольких убила в процессе священной убежденности в том, что поступает согласно божье воле, а о ярких огоньках, зажженных в глазах Иоланды, и о приподнятом в усмешке уголке губ Карла VII — и подавно. Для нее мир делится на черное и белое, в нем нет полутонов. Она видела, она слышала, значит, поступала правильно. Она верит в Его волю, поэтому у нее не возникает никаких вопросов. Но также она верит и в то, что король выкупит ее у англичан и вновь усадит на боевого коня, чтобы та и дальше продолжила борьбу. Жанна не думает о том, что Карл не слушал ее, Жанна не думает о том, что война все равно продолжится. Казалось бы, где тут еще больше проверять веру? Это видение приходит к ней после бредовых снов, в которых окровавленные тела падают к ее ногам и она ступает по ним, продвигаясь вперед, чтобы увидеть лик того, кто дал ей возможность встать в один ряд с великими. Священная Франция, воспетая Франция, вскормленная стонами невинно растерзанных людей. Ощущение, что она сама дает своей дочери право чувствовать не ужас, а священный трепет. И снова перед глазами тот самый меч, что спустился к ней с небес. Единственный блик света во вселяющей ужас тьме. Сестра, убитая неразумными английскими зверьми, погибла не напрасно. Это был знак. — Ты видела только то, что хотела видеть, — безэмоционально отзывается фигура в черном балахоне. У Жанны на загривке выступает холодный пот. Как умалишенная, она хватается за голову и раскачивается из стороны в сторону, пытаясь осмыслить пришедшее к ней на ум. Меч могли потерять, забыть, выбросить, оставить, подложить… Неисповедимы пути Господни. Но неужели причина его появления так значима, когда уже есть состоявшееся следствие? Обязательно ли его появление непременно в лучах света? И даже если меч попал к ней из чужих рук, но по Его воле имеет ли она право называть себя вестником? Впервые сомнения затронули ее душу. В смятении, бросаясь от одной стены к другой, она мучится этим открытием, которое пришло к ней спустя столько лет. Измученная, уставшая от бессонной ночи, она встречает сизый рассвет, который еле заметен сквозь крошечное оконце в ее камере. Оружие, так удачно попавшееся ей на пути, оказывается пустышкой. Если угодно — игрушкой не по возрасту. Видение возвращается и в другой раз, когда Жанна все же без сил падает на свою подстилку из гнилой соломы. Теперь во сне она не воин, что ступает к цели сквозь тела. Она маленькая девочка в руках родителей. Спокойное мирное утро за общей трапезой, после которого каждый направится исполнять свои обязанности по уходу за домом. И снова глазам возвращается ее стремительно летящая по дороге фигура, спешащая в ночь к алтарю, чтобы дать свою единственную клятву и главное обещание — «Я хочу быть с тобой единым целым!», а после до дна выпитое причастное вино из чаши. Она не выскользнула из ее рук, священник не нарушил ее уединения своим присутствием. Знак. — Ты видела только то, что хотела видеть, — словно дуновение промозглого ветра, врезаются в сознание слова, окрашивая этот яркий момент в серые тона. Оставленные с тихим разочарованием дальние родственники, что могли стать семьей. Не говорил ли Христос прежде всего о любви к ближнему своему? О том, что нельзя узнать его любви, отворачиваясь от тех, кто близок тебе. Стоила ли безумная идея такого незавидного опровержения? Искренне разочарование рвет душу Жанны, выворачивая ее наизнанку. Да, она была отчаявшимся от горя ребенком, но она понимала, что делала. Злые слезы скапливаются в уголках глаз, ввергая в беспробудное отчаяние. Мог ли Он тогда услышать ее? Хотел ли от нее этих слов? Слова клятвы, чьи значения она разбирает только услышав, разлетаются в ее ушах, оставаясь гулом ветра в ту дождливую ночь. Видение же не покидает ее, напоследок подвергая сомнению и все услышанные ей за жизнь голоса. Безумцев редко кто слушает, за ней же шли целые толпы. Откуда она могла знать, что именно Он ниспосылает ей эти откровения? Темные силы хитры и умеют подстраиваться под любое благородное призвание, притворяясь возвышенными и осведомленными сущностями. Может быть, она одержима, просто не знает этого, и это гордыня толкала ее на действия. Что если она ошибалась в себе? Что если все те ученые мужи, что пришли ее судить, оказались правы, и она погрязла в ереси, осквернив, а не возвысив свое имя? Все эти искаженные лица в полубреду, оставшиеся не только как впечатление от кровопролитной войны, Иисус, встречающий ее среди растерзанных тел… Еле стоя на ногах, покачиваясь и вовсе потеряв себя, она согласно кивает, когда ей предлагают отпущение грехов в обмен на отказ от убеждений. Она сама считает их в этот момент воспаленными, лишенными смысла и изначальной идеи. Видение же говорит ей: «Этим поступком ты отреклась от своего Бога», и ужас невыносимого одиночества затопляет все ее существо. Жуткая догадка о том, что ему нельзя верить, раскрывает ее уставшие от мыслей глаза пошире. Видение не дает однозначных ответов, так необходимых запутавшемуся и впадающему в безумие, оно только ставит новые вопросы, тянущие своим весом в преисподнюю. Задыхаясь от дыма, уже не в силах бороться с охватившим ее чувством досады, как приговор или насмешку, она слышит в ушах тот самый безэмоциональный вывод: — Ты видела только то, что хотела видеть.