***
— Кажется, мы отбились… Тяжело дыша, Васко опустился на колени и откинул прочь рукоять с осколком лезвия сломанной сабли. Левольг, распластавшийся неподалеку с торчащим из глотки клинком, тоскливо взирал на него своими мертвыми потухшими глазами. Один из ядовитых клыков твари был сломан и теперь торчал из прокушенного плеча навта. Васко застонал от обжигающей боли. Попытка вытащить клык самостоятельно ни к чему не привела, он лишь растревожил рану, что с каждой минутой горела всё сильнее. Капитан сделал глубокий вздох и оглядел поле боя мутным взглядом. Земля вокруг была усеяна трупами обезумевших животных, а так же телами тех, кто, забыв разногласия, объединился, плечом к плечу встав на защиту Тир-Фради. Воины Дердре, вместе с навтами, добивали оставшихся тварей, а лекари из Вигьигидо, присланные верховным королём Данкасом, хлопотали над ранеными. Beraíg nodas шептали целительные заговоры на своём языке, разливали лечебные зелья и отдавали последнюю дань памяти погибшим в этот страшный день. Много островитян, а ещё больше навтов, было растерзано зверьми, оскверненными безумием и жаждой власти наместника Новой Сирены. Из мореходов на суше весьма никудышные бойцы, но они отбивались изо всех сил, разбавляя рев обезумевших тварей рокотом выстрелов и звоном абордажных сабель. Навтов всю жизнь, с момента нанесения первой татуировки, позволяющей отличить «рожденного морем» от «дарованного», учили противостоять бушующим штормам, готовили к абордажным сражениям и битвам с легендарными морскими монстрами. Как проронил в недавнем бою Фернандо — заместитель адмирала Кабрал: мореходам повезло, что на их стороне оказался капитан Васко — навт, «списанный на сушу». Один из тех немногих, кто был готов противостоять опасностям Тир-Фради. Навты раньше никогда не встревали в политику, выступая нейтральной стороной во всевозможных конфликтах. Их дело правое, и даже набожные фанатики из Телемы понимали, что ссориться с мореходами нельзя — останешься без морских путей и будешь вынужден гнить в «изоляции» от всего мира. Адмирал Кабрал ни за что бы не отправила своих людей на подобное самоубийство…но она не могла поступить иначе. Это понимал каждый мореход, что отправился сегодня к горе Анемайд — противостоять безумному наместнику Торгового Содружества. Вместе с островитянами, которых вела за собой mál cengeden anedas — воинственная Дердре. Вместе с Монетной Стражей под командованием генерала Зиглинды, что до сих пор разгребала весь тот хаос, оставленный предыдущим командованием и неудачной попыткой переворота. Даже Телема и Мостовой Альянс на время забыли о былых разногласиях. Все они дали клятву, и когда пришел момент, объединили силы против общего врага и пришли на помощь тому, кто, казалось, совершил невозможное. Уильям де Сарде — знаменитый эмиссар Торгового Сотружества, человек, который наверняка сумел бы решить любой мировой конфликт одним лишь своим присутствием. «Дитя Тир-Фради», вернувшееся на родину. Про таких как он говорят: «Палец в рот не клади, откусит». Добавьте к этому бьющую изо всех щелей харизму, развитую на максимум интуицию и умение найти общий язык практически с любым человеком. Однако, тех, кто считал, что единственным "оружием" эмиссара являлся его язык, ждала горькая реальность и, если не повезёт, то пуля в лоб, которую парализованным словить не составит труда. Де Сарде был отличным магом и неплохим стрелком, и те, кто считали его легкой мишенью, напав в лесу на стоянку его небольшого отряда или же атаковав исподтишка в подворотне, потом долго жалели об этом. Если, конечно, им удавалось удрать от него живыми. Но для капитана Васко Уильям был не просто «эмиссаром Торгового Сотружества». Человек, что не со зла назвал его «Морского конька» «лодкой» (для навта нет оскорбления страшнее), стал для него самым дорогим и любимым сокровищем, ворвавшись в его жизнь, словно буря, из плена которой совсем не хочется вырываться. Де Сарде помог обозлённому на весь белый свет навту оправдаться перед адмиралом и гильдией, разобраться и найти настоящего «себя». В его честь хотелось слагать поэмы, а по ночам делить с ним одну постель и ублажать, доводя до безумия и сладкого экстаза. Васко никогда не забудет их первый неловкий поцелуй под крики чаек в порту, когда, нежась в лучах закатного солнца, они оставили Курта в таверне с бутылкой в обнимку. В тот день капитан Монетной Стражи потащил их отпраздновать «новые рисунки на твоей самодовольной роже, Леандр д’Арси!» И почему же он не вышвырнул его за борт, когда была возможность? Списал бы всё на "несчастный случай", а там и концы в воду. Заодно нужно было бы и Константина пустить на корм акулам. Тогда бы все они не разгребали сейчас весь этот хаос. И вот, в тот момент, когда Васко провожал мечтательным взглядом уходящее за горизонт солнце, де Сарде задал вопрос, терзавший его весь вечер: «Значит теперь, когда адмирал Вас простила, капитан, Вы покинете нас? Понимаю, как Вам, навту до мозга костей, осточертел этот остров, эта земля. Смею надеяться лишь на то, что моя компания вам не надоела сильнее…» «Конечно…» От Васко не укрылся тот факт, как потухли от его слов зеленые глаза эмиссара, а рука невольно потянулась к левой скуле и легла так, чтобы скрыть ото всех зеленую метку, что расползлась по щеке витиеватыми корнями и доставляла ему столько хлопот на континенте, особенно в младшие годы. Но детские обиды остались в прошлом, а сейчас… Капитан довольно продолжительное время исследовал вместе с эмиссаром самые потаенные уголки Тир-Фради и успел изучить почти все его привычки. Де Сарде крайне редко пытался спрятать свою метку от посторонних глаз. Народы континента к ней уже давно успели привыкнуть, а островитяне из-за неё более охотно выходили на диалог, но если уж это и происходило, то выдавало в эмиссаре крайнюю степень волнения и тревожности. Словно вместе с отметиной на лице пытался исчезнуть и сам де Сарде. «Мой дорогой друг, боюсь, ты неправильно меня понял. Я не собираюсь сейчас взять и бросить вас, и уж тем более, мне не осточертело Ваше общество. Разве что, Вашего наставника хочется периодически с головой окунуть пару раз в ближайшую лужу, но это уже мелочи. Я не оставлю Вас, пока мы не доведем начатое до конца. Обещаю. И, к тому же, кто-то же должен приглядывать за Куртом, пока они с Монетной Стражей опять не натворили делов!» «Нянька из Вас, капитан Васко, вышла бы отвратительная, ибо Вы только что бросили своего подопечного в таверне на растерзание забулдыгам и распутным девкам!» — искренне засмеялся Де Сарде. — «Он же там всё своё недавнее жалованье оставит!» «Зато, в следующий раз он больше не будет нажираться как последняя свинья!» — усмехнулся в ответ навт, а затем, совсем по-ребячески скривил гримасу. — «Небольшой "урок" от Леандра д’Арси!» Сердце капитана замерло на мгновение, а затем резко участило ритм, забившись ещё сильнее, когда он услышал от эмиссара, смущенно натянувшего на глаза любимую шляпу, следующую фразу: «Я надеюсь лишь на то, что однажды, как только всё это закончится, я вновь смогу выйти с Вами в море, капитан». «Уильям…» Уж кем, а дураком капитан Васко точно не был. И слепым его назвать тоже было нельзя. Эти неловкие взгляды в сторону капитана и случайные (или не очень) прикосновения явно говорили о том, что интерес к нему эмиссара Торгового Содружества уже давно перешел ту границу, когда человека «другом» называть уже больно, а признаться в своих искренних чувствах — страшно. Страшно стать отвергнутым и заклейменным навеки позором и одиночеством. Но капитан Васко был совсем не против такого развития событий. Навты относились к подобного рода отношениям вполне спокойно. Напротив, он сам страшился того, что мог неправильно истолковать порой такие непрозрачные намеки де Сарде. Один только его вопрос — «А свои любовные похождения навты тоже увековечивают рисунками на теле?» — чего стоил. Васко нужно было лишь его одобрение, искреннее согласие… И он его получил. А под утро, наконец, в резиденцию эмиссара вернулся обиженный на весь белый свет, помятый и страдающий от похмелья Курт. Наверняка, перебудив всю прислугу, он ввалился к ним в спальню и принялся жаловаться на то, что: «Как это ты, Зеленокровный, поганец эдакий, вместе с этим заносчивым моряком с парой новых щупалец на роже, посмел бросить его одного вчерашним вечером!?» Однако, обнаружив Васко и Уильяма в одной постели, да ещё и полностью нагими, капитан Монетной Стражи, чертыхаясь и вспоминая "добрым словом" всех их родственников до десятого колена, спешно ретировался из комнаты. Курт ещё целых три дня старательно избегал их общества, а потом примерно неделю с ними не разговаривал, скрипя зубами от злости из-за незлобных подначек навта и совсем чуть-чуть виноватых взглядов эмиссара. А что теперь? Неужели для него всё закончится здесь, у подножия вулкана? Васко чувствовал, как тяжело ему даётся каждый новый вздох. Левольги не зря считались одними из опаснейших и ядовитых существ, обитающих на Тир-Фради. Несколько капель концентрированного яда этих гигантских рептилий было достаточно для умерщвления взрослого человека, а из тела навта торчал целый клык. — Прости меня, Уильям… моя буря… Неужели он больше никогда не увидит любимые зелёные глаза? Не сможет поцеловать любимые губы?.. — Васко! Carants! Держись! Капитан узнал в этом звонком взволнованном голосе Сиору — принцессу клана gais rad, их общую подругу и союзницу. Девушка молниеносно оказалась рядом, но для Васко она была цветным размытым пятном. Сиора, что-то горестно пробормотав на своём языке, быстро сунула ему в рот несколько ягод, которые навт с трудом, но всё же проглотил. На удивление, жар перестал расползаться по телу, а дышать стало легче. Васко поморщился и зашипел от боли, когда Сиора стала хлопотать над его плечом, — Прости, что не подошла раньше. Одному из воинов левольги откусили руку… — девушка осеклась на полуслове, а затем предупредила, — Будет больно, придётся потерпеть. Одной рукой она крепко ухватила клык, торчащий из, начинающей чернеть по краям, раны на плече навта, а в другой уже держала наготове бутылочку с целебным зельем. — Давай, — прохрипел капитан и тут же заорал нечеловеческим голосом. Хрупкая на вид Сиора резко вытащила клык из его плеча, а затем, шепча что-то непонятное на своём языке, тотчас вылила на рану всю бутыль своего целебного отвара. Зелье, издавая не очень приятный запах, с громким шипением начало испаряться с кожи навта, вместе с почерневшей плотью, оставляя вместо себя лишь свежий розовый рубец и постепенно угасающую боль. К капитану вновь вернулись зрение и ясность разума. Он слабо улыбнулся, увидев склонившееся над ним обеспокоенное лицо Сиоры. — Как ты, сarants? Не беспокойся, боль больше не потревожит твоё тело. Яд левольгов смертелен, но если после укуса не съесть особые ягоды… — Жить буду — это самое главное, — перебил её Васко. Капитан несколько раз пошевелил рукой и осторожно поднялся на ноги, а затем, схватив лежащую на камнях саблю одного из погибших братьев, сделал несколько эффектных выпадов. — Прости, если мои слова показались тебе резкими. Спасибо тебе, Сиора. Я обязан тебе жизнью. — Я всё понимаю, — улыбнувшись, кивнула в ответ девушка. — Я обещала Уильяму, что присмотрю за тем, кому он отдал свое сердце, за его minundhanem. Он бы не простил меня, если бы с тобой что-нибудь случилось. — К-как ты меня назвала? — переспросил Васко, отдалённо догадываясь о значении слова, сказанном Сиорой, которое оказалось совершенно невыносимым в плане произношения. — Minundhanem, — повторила она. — На вашем языке это значит… — Звери уничтожены! — на этот раз их прервала Дердре, подошедшая вместе с прихрамывающим Фернандо. — Мы прикончили эту стаю, и, похоже, layona и вod airní также успешно сдерживают орду. — Но какой ценой? — тоскливо проронила Сиора. — Оглянись вокруг, mál cengeden anedas. Мы стольких потеряли… — У нас ещё будет время скорбеть по павшим. Только если у вашего хваленого эмиссара хватит духу прикончить своего кузена, возомнившего себя новым богом Тир-Фради, — резко перебила её Дердре. Вождь клана воинов бури всем своим видом показывала, что она, мягко говоря, не в восторге от того, что их жизни и будущее всего острова зависят от одного renaigse, хоть он и оn ol menawí. Или же она до сих пор была раздосадована и обижена тем, что опозорилась перед своими людьми, когда попыталась силой отнять корону верховного короля, которую де Сарде намеревался отдать мудрому и рассудительному Данкасу — вождю клана beraíg nodas. Васко, вместе с Куртом, в тот день лично сопровождали эмиссара к склепу Бедри. Они помогли ему одолеть стража Nagaig Magamen и видели все дальнейшие события своими глазами. — Я верю в Уильяма, — процедил капитан, смерив воительницу суровым взглядом, — И знаю, что он сделает всё возможное, чтобы спасти Тир-Фради! Мне кажется, он уже не раз этим доказывал свою преданность и то, что он — человек чести. Он всегда поступал по справедливости, не поддаваясь на сладкие лживые обещания или провокации. В отличие от некоторых… — Но не тогда, когда дело касается того, кого он считал родной плотью и кровью, — сквозь зубы процедила Дердре, прекрасно понимая, к чему клонит навт. — Наместник обезумел, и де Сарде прекрасно это понимает! — в спор вступила уже Сиора. — Уильям сделает всё, чтобы остановить Константина, даже не смотря на то, что его ven …О, сын Морей, сердце плоти земли моей, услышь мой зов! Дальнейшие события, внезапно произошедшие с Сиорой, Васко никак не мог объяснить логически: девушка вдруг взмыла в воздух, паря в нескольких метрах над землёй, и в том месте, прямо из камней, начала пробиваться густая зелёная растительность. Под кожей принцессы gais rad, словно змеи, заструились лианы, а метка оn ol menawí на лице будто бы зажила своей жизнью. Ветви в волосах, налившихся ярким зеленым цветом, почти как у tierna harh cadachtas, казалось, выросли в несколько раз, а из глаз её бил яркий золотой свет. И, конечно, голос. Он точно не принадлежал их подруге. — Сиора? Что с тобой, Сиора!? — Васко ринулся к ней в попытке опустить принцессу на землю, но Дердре вдруг резко оттащила навта от парящей девушки. — Не трогай её, moridegen! — воскликнула она. — Сейчас устами Сиоры с тобой говорит сам еn on míl frichtimen! — En on míl frichtimen? Со мной?.. — ошеломлённо переспросил Васко, но воительница не ответила, завороженно глядя на парящую в воздухе Сиору, почтенно приклонив колено. Остальные островитяне поступили также и что-то зашептали на своём языке, а навты недоумевающе озирались по сторонам, не понимая что за напасть на этот раз настигла их. — Плоть земли моей, что отняли у меня ещё до появления на свет, рожденный бушующим морем и воспитанный далеким краем, сейчас нуждается в тебе как никогда, сын Морей! — пророкотал Многоликий Бог слиянием тысячи голосов, обращаясь к Васко. — Уильям… — на одном дыхании выпалил капитан, а затем прокричал, прикрыв глаза от почти ослепляющего золотого света, бьющего из глаз Сиоры. — Что с ним? Он жив!? Он добрался до Константина!? — Подлый змей, что своей злобой и безумием отравляет сущность Тир-Фради и крадёт мою силу, посеял семя сомнения в душе плоти земли моей. Он обещает построить новый, лучший мир, но его сладкие речи одурманивают и сочатся ядом, а юношеское сердце, когда-то полное жаждой приключений, сгнило, словно плод, брошенный у корней! Ради собственного бессмертия он готов уничтожить всё вокруг себя, нарушить тысячелетний круговорот!.. Я ослаб и не смогу его долго сдерживать, сын Морей! Оn ol menawí нужна твоя помощь, твоя поддержка! У вас одна душа на двоих. Помоги ему вспомнить, кто он есть на самом деле! Покажи, что он потеряет, если поддастся лживым обещаниям. Молю тебя, сын Морей, не дай этому безумцу уничтожить последнюю надежду Тир-Фради! Васко до сих пор не понял, что сейчас произошло. Глаза и уши отказывались верить происходящему, но ноги уже сами стремительно понесли его вверх по склону, к святилищу Креденес. С ним, устами Сиоры, говорил сам Бог островитян! Как это было возможно? Вопросы, бесчисленное множество вопросов вертелось на языке. Но не было времени на то, чтобы получить ответы, Васко ясно это понимал. А также то, что Уильям в беде, и сейчас ему, как никогда, нужна его помощь. Но кое-что, напоследок, обеспокоенный капитан всё-таки решился спросить: — А как же Сиора? С ней всё будет хорошо? — Я в порядке, сarants, — вдруг произнесла девушка своим настоящим голосом и ласково улыбнулась. — En on míl frichtimen никогда не причинит вреда своим детям… Поспеши, сын Морей, сердце плоти земли моей! Чем больше ты теряешься в сомнениях, тем сильнее становится Константин, и тем труднее сопротивляться сыну Тир-Фради! En on míl frichtimen дланью Сиоры указал на пылающую гору, где в чреве вулкана таилось главное святилище Многоликого Бога, и творил свои черные дела Константин. Васко кивнул на прощание и ускорил шаг, оставив позади заставу навтов и островитян. Он почему-то был уверен, что де Сарде, как обычно, постарается избежать кровопролития и попытается во что бы то ни стало вразумить своего кузена…но, похоже, в этот раз хваленая харизма и красноречие эмиссара ему не помогут. Константин, тот Константин, — жизнерадостный златоволосый юноша, который сошел с его корабля на земли Тир-Фради, — уже давно погиб. Осталось только открыть на это глаза Уильяму… — Держись, моя буря! Я иду!***
— Довольно! Отойди от него! Оскверненный nadaig baro яростно взревел, да так, что своды пещеры задрожали. Оглушенный Уильям де Сарде зажмурился и старался как можно сильнее вжать голову в плечи, ибо этот рёв, казалось, словно раздирает его барабанные перепонки раскалёнными спицами. Эмиссар не мог даже элементарно заткнуть уши руками, иначе магический щит, который защищал его от стража обезумевшего кузена, пропадёт, стоит ему хоть на секунду отвлечься. — Я сказал, довольно! — сурово повторил Константин, прожигая хранителя взглядом своих белёсых глаз. — Пошел вон! Тот обиженно зарычал в ответ, но, на удивление, послушался, и, по-паучьи взобравшись на стену пещеры, замер, ожидая дальнейших указаний. Де Сарде обессиленно рухнул на колени, и щит разбился окончательно. На его правой щеке зияла свежая рана: два глубоких пореза, рассекающих лицо до самого подбородка — результат не очень удачного блока и последующая встреча с когтями оскверненного хранителя. Эмиссар поднёс дрожащую ладонь к лицу и заплетающим языком принялся шептать исцеляющее заклинание, чувствуя слабые импульсы живительного тепла на своём лице. Насколько де Сарде был плох в фехтовании (благо, Курт научил за какую сторону хватать меч, чтобы не порезаться) и насколько искусен в магии. Особое внимание и усердие он всегда уделял школе исцеления. Конечно, старый наставник всегда ворчал, что «Зеленокровного прибьют, стоит ему на пару миль отойти от города», и вообще, «маги — не люди, в них нет чести, шныряют по углам словно крысы, раскидываясь огненными шарами». Но что-то капитан Монетной Стражи не особо-то противился, когда его воспитанник, склонившись над ним, лечил прокушенную ульгами до кости ногу, под незлобный смех Васко или сетования Сиоры. Умения эмиссара не раз выручали его компанию во время путешествий по Тир-Фради, и будь он в прежней форме, то на лице не осталось бы даже намека на рану. Но сейчас силы стремительно покидали его. Ладони словно пронзило тысячами иголок — первый признак магического истощения. А вот когда руки начнёт по-настоящему жечь, станет не до смеха. Единственное, на что его хватило — срастить мягкие ткани на лице, оставив грубые и всё ещё слегка кровоточащие рубцы на коже. Вдруг, перед ним на колени опустился Константин. Их взгляды встретились, впервые за столько времени, и де Сарде уж точно не ожидал увидеть в белёсых глазах кузена — осколках отступившего малихора, — искренние слёзы, что так резко контрастировали с его обликом «безумного doneigad». — Уилл, родной мой, прошу, прости! — сбивчиво шептал Константин, крепко прижав эмиссара к себе, прямо как в детстве… — Я не хотел тебе навредить, клянусь! И уж, тем более, убить. Я не думал, что хранитель так буквально воспримет мои слова! Я ведь велел ему просто задержать тебя! Если бы ты пришел чуть позже, то я бы… прошу, прости меня, я всё исправлю, обещаю! Дрожащими руками Константин осторожно обхватил эмиссара за лицо и вдруг принялся покрывать поцелуями его свежие шрамы. Уильям вскрикнул от неожиданной вспышки боли — метку оn ol menawí обжигало огнём каждый раз, когда почерневшие губы Константина касались его кожи. — Я пришел спасти тебя, Константин. И не дать тебе совершить самую ужасную ошибку в своей жизни, — выпалил де Сарде, вырвавшись из объятий обезумевшего кузена. Тот, совершенно по-детски обиженно скривил губы, а эмиссар, бегло ощупав свою щеку, с удивлением обнаружил, что от шрамов на лице не осталось и следа. За Константином никогда не наблюдалось магических способностей, но, каким-то образом, сила, что он отбирал у en on míl frichtimen, проводя противоестественные связи в священных местах островитян, помимо возможности подчинять своей воле фауну Тир-Фради, наделила его даром исцеления. В тот момент в сердце Уильяма закралась тень сомнения. А так ли "безумен" его дорогой кузен, как о нём говорят? Тот, что оказался навеки проклятым из-за ныне покойного доктора Асили, которого только каким-то чудом ослепленный яростью де Сарде не испепелил на месте, не дожидаясь суда. Величайший ученый Мостового Альянса прямым текстом писал в своих рабочих дневниках, что молодому наместнику Новой Сирены и его эмиссару в порту под видом «укрепляющего зелья» подали яд из чёрной крови зараженных малихором. И если Уильяма от страшной болезни спасла его истинная «природа», то вот Константину повезло куда меньше. Всё это время, пока де Сарде со своими спутниками исследовали самые потаенные уголки Тир-Фради в поисках панацеи, его кузен медленно, но верно, умирал. Это стало для Уильяма последней каплей. От неизбежной войны с Торговым Содружеством наместника Бурхана, который, как обычно, «был не в курсе и личных приказов не отдавал» спасло только то, что у эмиссара на тот момент в приоритете была только одна цель — найти целителя, чтобы хоть немного облегчить боль любимого кузена… — Ужасную ошибку? — искренне недоумевая, переспросил Константин, разводя руками. — Посмотри вокруг, Уилл! Этот мир обречен. Обречен гнить в своих же пороках, истекая желчью, захлебнувшись собственным ядом! Поверь мне, родной мой, я знаю, о чём говорю. Я видел смерть, Уилл. Я чувствовал, как она дышит мне в затылок… Я жил среди суеты и тщеславия политических дрязг собственно отца, жадного до власти. Видел лишь лебезящих друг перед другом послов давно прогнивших государств. И единственным лучом надежды в этом поганом мире для меня был ты, мой родной. Ты всегда был рядом, всегда поддерживал меня… Ты был для меня дороже родного отца, так сильно я тебя любил, Уильям! И сейчас люблю… Просто однажды, мой родной, я решил, что с меня хватит! Хватит всей этой лжи, лицемерия и наигранных любезностей старого мира, который только и ждёт, когда ты потеряешь бдительность, чтобы воткнуть тебе нож в спину! Скажи мне, Уилл… Неужели мы всё это заслужили? Ты и я? — Нет, но… — промолвил эмиссар, но Константин не дал ему ответить. — Я получил невероятную силу, Уилл, — глаза наместника загорелись шальным блеском, когда он крепко сжал ладони эмиссара. — Я победил малихор! Я доказал им всем, что достоин чего-то большего! Достопочтимый Катасах, пусть благосклонна будет к нему земля, показал мне, что я могу получить власть, которая и не снилась моему отцу! Я могу стереть всё разом, Уилл! Отправить старый мир в могилу! А на его обломках построить что-то новое! Что-то невероятное! — Это безумие, Константин! Тебе не нужно никому ничего доказывать. Тем более мне. Прошу тебя, пойдём домой… — Для тебя, мой родной, я стану кем угодно, — благоговейно прошептал Константин, и вдруг, неожиданно для эмиссара, прикоснулся губами к сбитым в кровь костяшкам пальцев, заставив Уильяма невольно покраснеть от смущения. — Хоть последним безумцем, хоть дорогим кузеном… хоть новым Богом! — Константин, что ты задумал?.. — еле слышно простонал де Сарде. — Всё, что я сделал, я делал ради тебя, Уилл! Ради нас. Этот невероятный новый мир, что я построю на обломках старого… Я собирался преподнести его к твоим ногам! Ты навсегда останешься для меня самым родным и дорогим кузеном. Но я, наверное, и правда, тот ещё безумец, ибо мои чувства к тебе совсем не «родственные»… — Что? — недоумевающе спросил Уильям. Он ожидал от Константина какого угодно ответа, но явно не того, от которого его лицо зарделось ещё сильнее: — Я до безумия люблю тебя, Уильям, — промолвил Константин с улыбкой, которая совершенно дико и нелогично смотрелась на его изуродованном малихором лице. — И всегда любил совсем не так, как любят «дорого кузена». Ты — вся моя жизнь, моё счастье, моё личное безумие. О-о-о, знал бы ты, Уилл, как часто я просыпался посреди ночи от мокрых снов, от сладких наваждений, где главным действующим лицом был ты, родной мой. Как мечтал о том моменте, когда ты, наконец, посмотришь на меня ни как на «кузена»… Я никогда не понимал, почему ты не устроил свою резиденцию во дворце и первое время даже обижался. Ведь мы всегда были вместе, Уилл! Помнишь, как в детстве я часто пугался грома, а ты пускал меня к себе в комнату, и в твоих объятиях меня не страшило ничего… Я всегда мечтал о твоих объятиях, о твоих сильных руках и нежных губах, что дарили бы незабываемое наслаждение. О-о-о-о, знал бы ты, как больно мне было снова и снова засыпать и просыпаться одному в холодной постели, зная, что ты отираешься с Куртом, с этой неотёсанной солдатнёй…или этим чертовым морским псом. Я видел, как на тебя смотрит этот навт, родной мой… Все его грязные мысли на счёт тебя были написаны на его татуированном лице. Как же я ненавижу его… Но теперь, мы вместе станем новыми богами Тир-Фради! Я никому тебя не отдам! Константин неожиданно подался вперёд и прильнул в поцелуе к губам Уильяма. Тот словно оцепенел и, не в силах даже пошевелиться, не мог осознать того, что с ним происходит. Губы Константина были грубы и холодны, словно иссохшая древесная кора, но его поцелуи были полны боли и отчаяния. Всё, что копилось внутри столько лет, в одно мгновение выплеснулось наружу. У Уильяма не было и шанса устоять, хоть он и изо всех сил пытался сопротивляться. Константин, вероломно похитивший силу у en on míl frichtimen, оказался сильнее, и всё-таки умудрился «сломать» его. Словно в тумане де Сарде протянул руки, обнимая Константина за шею. Губы эмиссара невольно приоткрылись, чем незамедлительно воспользовался коварный наместник, прижав де Сарде к себе покрепче, делая поцелуи ещё горячее, ещё интимнее. Уильям чувствовал, как его сознание уносит в бескрайнее море черной пустоты. Как с каждым новым поцелуем его всё сильнее тянет на дно забвения. Казалось бы, что тут сложного? Борись! Сопротивляйся! А…зачем? Тут так темно. Так тихо. Так спокойно… — Да-а-а, вот так вот, родной мой, — завороженно прошептал Константин, глядя на то, как меняется его кузен. Под кожей у де Сарде выступили крупные вены, налившиеся зеленым. Метка оn ol menawí словно зажила своей жизнью и медленно разрасталась по его коже, постепенно становясь ещё больше, а на голове прорезались молодые ветви, почти как у Константина, только не такие раскидистые. — Твоё перерождение скоро закончится, родной мой. Осталось просто установить связь, здесь, со мной, в последнем святилище еn on míl frichtimen. И тогда мы с тобой станем новыми богами Тир-Фради! — Константин торжественно протянул Уильяму кинжал. — Мы начнём немедленно строить новый порядок. Сначала мы уничтожим Мостовой Альянс и этого жалкого старикашку Бурхана. Ведь, это они отравили меня, мой милый Уильям. Ты же сам это прекрасно знаешь, ты сам показывал мне те письма… Не я виноват во всём этом. Не я это начал. — Не ты, родной мой… — монотонным голосом проговорил Уильям, прижимая к груди кинжал. Его невидящие, покрывшиеся бельмом, глаза смотрели куда-то вдаль, прямо на гигантское древо с лицом старца, прорезавшимся из коры. Больное и иссохшее, сейчас оно напоминало лишь тень могучего и раскидистого воплощения еn on míl frichtimen. — ОДУМАЙСЯ, ПЛОТЬ ЗЕМЛИ МОЕЙ! Подумай о тех, кто погибнет по прихоти этого жалкого гордеца! А как же твой minundhanem? — сотряс пещеру гул тысячи голосов. На какое-то мгновение Уильяму показалось, что кто-то зовёт его по имени. Кто-то родной и такой знакомый… — Не слушай старого бога, мой родной, — вдруг всполошился Константин, мягко, но настойчиво направляя руку с кинжалом к свободной ладони эмиссара. — Он цепляется за угасающую жизнь, как и все те, кто слаб… Но мы сильны, Уильям. Только мы с тобой достойны править Тир-Фради! Давай же, не тяни, прошу тебя! Вкрадчивый шепот Константина изо всех сил старался пересилить голос еn on míl frichtimen, утащить поглубже на дно, пытался заставить слушать только его. И у него почти получилось. Minundhanem. «Одна душа на двоих». Эти слова Многоликого словно отрезвили эмиссара и заставили вспомнить. Вспомнить всё то, что так настойчиво из его жизни пытался стереть Константин. Вспомнить того, с кем он разделил душу и кому отдал своё сердце. И, к несчастью для Константина, это был не он. — УИЛЬЯМ! КОНСТАНТИН, ОТПУСТИ ЕГО! — Нет… — отчаянно простонал наместник, хватаясь за голову. — Нет, нет, нет! У входа в святилище, на уступе, в полной боевой готовности стоял капитан Васко. Выбившиеся из хвоста волосы развевались под потоками горячего воздуха, истрёпанный одичалыми зверьми бушлат покрылся толстым слоем пыли и, пропитавшей его насквозь, крови, как своей, так и чужой, а любимую треуголку навт потерял где-то по дороге. Его янтарные глаза сверкали праведным гневом, узрев предстоящую перед ним картину. Сила, что крал Константин у еn on míl frichtimen, чёрной, почти осязаемой паутиной, струилась вокруг круга священных камней островитян. Видел Васко и то, в кого по воле безумного наместника начал превращаться его любимый. Многоликий всё-таки оказался прав, и если бы навт явился хотя бы несколькими минутами позже, то для острова и для всех них всё было бы кончено… — Почему? Почему именно ты!? — Константин зарычал от досады и злости, совершенно по-детски топнув каблуком сапога. — Ты всё испортишь! Капитан ловко спрыгнул с уступа и, выставив вперёд свою саблю, направился в сторону обезумевшего наместника. В другой руке он уже держал наготове заряженный револьвер. Константин тревожно уставился на Уильяма, но тот не подавал никаких активных признаков заинтересованности в происходящем. Он просто стоял и смотрел куда-то вдаль, зажав в ладони кинжал, позволяя и дальше сущности острова, проклятой Константином, поглощать его. Хотя, на мгновение наместнику показалось, что его план провалился и эмиссар вспомнил и узнал навта. Это нарушило бы все его планы. Константин вздохнул с облегчением. Значит, ещё не всё потеряно! Он взмахнул рукой, и из-под земли вырвались корни, которые бережно обвили ноги де Сарде, крепко удерживая его на одном месте. Но тому было словно всё равно, он совершенно не замечал ничего. — Прости, родной мой, — прошептал Константин, нежно погладив Уильяма по метке оn ol menawí. — Так нужно. Потерпи немного, пока я разберусь с одной назойливой морской крысой. Васко стремительно приближался к священному кругу камней, где стояли обезумевший наместник и его эмиссар. Только вот капитан совершенно не замечал того, что за ним с потолка внимательно наблюдает nadaig baro, готовый в любой момент броситься в атаку, стоило Константину только отдать приказ. — Я сказал тебе, отпусти его! — сурово велел Васко, направив дуло револьвера в лоб Константину. — Будь уверен, с такого расстояния я не промахнусь. Он остановился в паре метров от Константина и безучастного ко всему Уильяма, с трудом игнорируя порыв сию же секунду броситься в атаку. Скрепя сердце, Васко смотрел на любимого, околдованного безумным кузеном, всё больше и больше приобретающего облик «проклятого doneigad», но здравый смысл трубил во всю, что его безрассудство может стоить им всем жизни. Гнев — плохой советчик в бою, и неизвестно ещё, что может выкинуть обезумевший наместник. — Ты смеешь приказывать мне, жалкое ничтожество? Новому Богу Тир-Фради? — угрожающе зашипел Константин. Если бы взглядом можно было испепелить, то от навта сейчас бы осталась кучка пепла, но даже силы еn on míl frichtimen не давали ему такой возможности. Сверху едва слышно вопросительно зарычал nadaig baro, но Константин мысленно велел ему пока не двигаться и ждать лучшего момента. — А не высоковато ли вы планку задрали, «Ваше Превосходительство»? — презрительно фыркнул Васко, не убирая револьвера. — Посмотри вокруг и узри что ты натворил, безумец! Но ещё не поздно всё исправить… — Поздно, капитан, — оскалился Константин. — Для тебя, для всех вас, паразитов старого мира, уже ничего нельзя исправить. Мостовой Альянс подождёт… Сначала я избавлюсь от тебя и всей твоей мореходной братии! На нашем с Уилом острове не останется ни одного навта! Я всех вас уничтожу! И начну с бывшего капитана «Морского конька»! Убить его! Лишь отточенные годами и самыми страшными штормами рефлексы спасли Васко от неминуемой гибели. Он резко отскочил в сторону, и в тот же момент, туда, где он только что стоял, с оглушительным ревом приземлился оскверненный nadaig baro. Капитан выстрелил и попал хранителю прямо в глаз, но должного эффекта это не дало. Заряд только высек сноп искр о, казалось, покрытую крепкой древесной корой глазницу чудища. Оскверненный хранитель взревел от боли и резко отпрыгнул назад, орудуя своим гибким, мощным хвостом как кнутом, пытаясь сбить навта с ног, чтобы потом просто наброситься сверху и растерзать словно тряпичную куклу. Васко, понимая, что от огнестрела будет мало толку, отбросил револьвер в сторону. — Любишь танцевать, капитан? — вдруг с издевкой поинтересовался Константин. Наместник явно недооценил навта, который с изворотливостью морской змеи ловко отбивался от всех ударов nadaig baro. Васко, заскрежетав зубами, мысленно пожелал безумцу провалиться в преисподнюю вместе с его танцами, в последний момент успев отскочить от энергетического луча, прожигающего всё на своём пути, вырвавшегося из пасти хранителя. Но на этом неприятные сюрпризы для навта не закончились. Константин вдруг опустился на колено и с силой ударил ладонями по камням. Тут же, по его велению, из земной тверди вырвались корни, что извивались как гигантские живые змеи. И, в отличие от де Сарде, которого лишь бережно оплели, с навтом они явно не собирались «нежничать». — Чтоб тебя, «Ваше Превосходительство»! — чертыхнулся Васко под рёв nadaig baro, перерубив, едва не схвативший его за лодыжку, корень. Теперь на него наседали с двух сторон. — Я не позволю тебе забрать его у меня, слышишь, ты, проклятая морская крыса! Уильям мой! Ярость и дикая ненависть к навту буквально ослепили Константина. Он совершенно не замечал ничего происходящего вокруг и лишь только презрительно засмеялся, когда услышал отчаянный крик Васко: — Уильям! Моя буря, прошу тебя, очнись! Вспомни, кто ты есть!.. — ОТКРОЙ ГЛАЗА, ПЛОТЬ ЗЕМЛИ МОЕЙ! — вторил капитану ослабленный гул тысячи голосов. — Я преподнесу Уиллу твою голову в качестве подарка! — истерически смеясь, завопил Константин, безумным взглядом наблюдая за неравной борьбой. Васко дрался изо всех сил, отбиваясь то от корней, насылаемых наместником, то от когтей оскверненного хранителя, но с ужасом понимал, что долго не продержится. На это и рассчитывал Константин — уморить его. Вот навт зазевался, стал делать ошибки, и один из корней, изворотившись, словно кнутом ударил Васко по спине, оставив под разодранным бушлатом широкую кровавую полосу. Капитан вскрикнул от боли и упал наземь, выронив саблю. Тут же подоспел и nadaig baro. Капая слюной, он занёс над обессиленным навтом когтистую лапу… — Прощайте, капитан Васко… — УИЛЬЯМ!***
«Кто я есть?» Он думал, что уже нет смысла бороться и почти позволил безмятежному забвению завладеть собой. Но этот вопрос, который неожиданно громко и ясно раздался у него в голове, словно маяк, притягивал к себе де Сарде, указывая верный путь из этого бездонного моря черной пустоты. «Кто я есть? Свой среди чужих, чужой среди своих…» В душе эмиссара затлел маленький огонёк надежды. Неужели, у него ещё есть шанс исправить то, что натворил его несчастный Константин? Значит, нужно сопротивляться! Нужно бороться! Перед глазами пронеслись воспоминая. Знакомые места, знакомые лица. Деревня под рёбрами гигантской рыбы. Яркие фрески на стенах пещер. Старый дворец и пожилая леди, пораженная ужасной болезнью. Принцесса клана красных копий, старый друг и наставник, колкий на язык епископ, любознательная натуралистка… И Он. Дуновение освежающего морского бриза пришло с новым воспоминанием. Тот, кто разделил с ним душу. Тот, кому отдал своё сердце. — Мой minundhanem… «Только пламень любви не погасишь водой, Он пылает во мне и сжигает меня. Морем слёз не залить это море огня» В этот момент с глаз Уильяма де Сарде спало бельмо и яркий, почти ослепляющий, свет заставил его зажмуриться. Темнота отступила. Он вспомнил всё. — Я — Дитя Тир-Фради, рождённый морем и воспитанный чужим материком. Я… Я… Он снова стал самим собой. Возвращение из небытия напоминало собой тяжелый спасительный вздох едва не утонувшего человека. Всего одно слово, одно имя помогло ему выплыть со дна забвения: — Васко! — всполошился де Сарде. Рёв оскверненного nadaig baro, безумный смех Константина и крики навта окончательно вывели его из небытия. — О, нет… Уильям с удивлением обнаружил, что всё ещё держит в руках кинжал, что вручил ему обезумевший кузен. Тень сомнения, что ранее оплела его сердце противной липкой паутиной, словно смыло волной прибоя. Де Сарде едва сдерживался, чтобы не взвыть от отчаяния. «Компромиссов» больше не будет… «Прости меня, Константин... и прощай» Корни, что по воле наместника оплели его ноги, удерживая на одном месте, не выдержали напора и лопнули словно туго натянутые канаты. Но Константин, увлеченный расправой над ненавистным ему навтом, совершенно ничего не замечал. И когда дорогой, любимый, родной кузен окликнул его, изумленно выдохнул, непонимающе глядя на рукоятку кинжала, торчащего из своей груди. Его лицо выражало почти детскую обиду, словно маленького мальчика не за что лишили сладкого на ужин. — Почему? — шелестящим шепотом спросил Константин, протянув дрожащую руку к лицу эмиссара. Жизнь стремительно покидала молодого наместника, но ему всё же хватило сил на то, чтобы ласково погладить по щеке любимого кузена. Он вскрикнул в последний раз и рухнул на колени, прямиком в объятия глотающего слёзы эмиссара. Сила, что Константин украл у еn on míl frichtimen, наконец, вырвалась из заточения и устремилась к своему законному владельцу. Рядом неожиданно оказался тяжело дышащий nadaig baro — главный страж Многоликого. Он с удивлением взирал на двоих молодых людей и, встретившись с растерянным взглядом Уильяма, словно спросил его: «Что здесь происходит?» Но, не получив ответов, тихо фыркнул и устремился прочь, исчезнув во вновь расцветающих ветвях великого древа. Де Сарде охнул от неожиданности, когда заметил то, как стремительно начал меняться его кузен. С пшеничных волос опали ветви, а зелёные вены, обрамлявшие лицо, исчезли, вместе с язвами от малихора. Кожа вновь преобрела ровный розовый оттенок, а затянувшиеся мутной пленкой глаза снова стали небесно-голубыми. На руках у эмиссара лежал прежний Константин д’Орсей. Молодой наместник Новой Сирены, страшной ценой победивший малихор. Его любимый, дорогой кузен. На грудь Константина вдруг посыпались ещё ветки. Уильям обнаружил, что тоже стал прежним, и теперь, о связи с островом ему напоминала только старая метка на левой скуле. Знак оn ol menawí. И вот, в какой-то момент, Де Сарде не выдержал и завопил. Просто сидел, прижав к себе бездыханное тело и кричал, выплескивая наружу всю свою боль, горе и отчаяние. А когда сил больше не осталось, он просто закрыл мертвецу веки и ласково прошептал: — Спи спокойно, мой милый принц… Как же он устал. Что это за обеспокоенный голос, зовущий его по имени? Такой родной и знакомый… Мир перед глазами де Сарде пошатнулся, и он вновь провалился во тьму в объятиях мертвого кузена. — Уилл!..***
Уильям давно не просыпался так тяжко, но назойливый солнечный луч, проникший в окно хижины, настойчиво требовал от эмиссара подняться и бодро начать встречать новый день. Лёгкий ветерок, прорвавшийся внутрь, потревожил висящие повсюду колокольчики, издавшие мелодичную трель, но вот довольное щебетания пташек только сильнее вызывало желание с головой завернуться в одеяло. Но, увы, сон «ушел» оставив после себя лишь противное состояние полудремы. Тихонько простонав, Уильям сделал попытку привстать со своего ложа, укрытого одеялми из звериных шкур. Неприятная ломота змеёй расползалась по всему телу, конечности словно налились свинцом, ужасно хотелось пить. Тяжело вздохнув, де Сарде схватился за голову и принялся протирать себе глаза и разминать нывшие виски. Хоть сон и пропал, но веки казались такими тяжелыми, словно на них повесили по пудовой гире. Разлепить их оказалось той ещё непосильной задачей. — Ты, наконец-то, пришел в себя, мой дорогой друг. Уильям с удивлением обнаружил склонившегося над ним Данкаса — вождя деревни beraíg nodas, а ныне — Верховного короля Тир-Фради. Так же, мимолетом оглядевшись, эмиссар понял, что явно находиться в одной из деревень. За дверью хижины вождя доносились привычные рутинные звуки: звон посуды, веселый смех и гомон толпы. — Ты в Вигьигидо, — ответил Данкас на напрашивающийся вопрос. — Ты проспал почти пять дней. Он протянул де Сарде до краев наполненную чашу, из которой эмиссар уловил сладкий ягодный аромат. Уильям сглотнул тяжелую слюну, смачивая иссушенную, словно пустыня, глотку. Это не могло укрыться от Данкаса. — Пей, оn ol menawí, — сказал Верховный король. — Ты был на грани жизни и смерти, и твоё полное восстановление займёт ещё долгое время. Это зелье поможет тебе ускорить процесс и укрепить тело и дух. Де Сарде с благодарностью кивну и почти в одно мгновение осушил чашу. Прохладное снадобье с приятными травянисто-ягодными нотками взбодрило тяжелую голову и вернуло ясность ума. Уильям обнаружил, что на нём надета просторная лёгкая туника, похожая на одеяния островитян. — Верховный король! — вдруг всполошился де Сарде, едва не выронив из рук чашу. Отточенные годами привычки требовали встать и почтительно поклониться, но ослабленное тело выразило своё категорическое «против», и Уильям, со страдальческим стоном, снова завалился на одеяла. — Лежи спокойно, друг мой, — велел Данкас, забрав у эмиссара пустую чашу и отложив её в сторону. — Как я уже говорил, ты проспал почти пять дней, лишь изредка приходя в сознание, но совсем ненадолго. Мы, вместе с достопочтимой Мев, едва успевали следить за тобой и вовремя поить исцеляющими снадобьями. — Tierna harh cadachtas? Она тоже здесь? — растерянно спросил Уильям. — Владычица мудрости ушла пару дней назад. Она сделала всё, что в её силах, чтобы помочь мне не дать твоему покойному кузену забрать тебя с собой. И не нужно формальностей, мой дорогой друг. Ведь мы оба знаем, благодаря кому я сейчас ношу эту корону. — Хорошо, но ведь, Константин… я… Мы победили, Данкас? — поникшим голосом спросил эмиссар, постепенно вспоминая всё, что произошло в главном святилище en on míl frichtimen. — Да, друг мой. «Безумный doneigad» пал, и жизнь на Тир-Фради вновь вернулась в прежнее русло. Все хранители вновь обрели разум и вернулись к своим обязанностям. Если бы не ты, твоя решимость и жажда справедливости, то все мы были бы обречены на смерть или вечное рабство под гнётом гордеца-Константина. — Я понимаю это, — тоскливо вздохнул Уильям. — И надеюсь лишь на то, что вы не злитесь на меня. Ведь, в каком-то смысле, я тоже несу ответственность за весь нанесенный ущерб. — Ни в коем случае, друг мой, — заверил его Данкас, и Уильям облегченно вздохнул. — Ты уже много раз доказал нам искренность и частоту своих намерений. Ты — не Константин и винить тебя во всех его деяниях просто глупо. — А… а где его тело? Не смотря ни на что, он всё ещё мой кузен. Я не могу оставить его на съедение падальщикам. Я должен забрать его, должен передать дяде… — Боюсь, в этом вопросе тебя уже опередили, оn ol menawí. Наместника забрал твой друг с вечно хмурым лицом и старый лис, мудрец из Saul lasser. — Курт и отец Петрус? — догадался де Сарде. Конечно, прежде, чем отправить тело Константина на материк, в первую очередь его следовало доставить в Новую Сирену. — Бедный господин де Курсийон… Надеюсь, его сердце выдержит этот удар. А что с остальными? — Сиора, вместе с отважной львицей, отправились в столицу layona, а затем они планировали посетить и её родную деревню. Весь остров пострадал от того, что устроил Константин, и в тяжелый час даже заклятые враги, объединившись, могут стать добрыми друзьями и союзниками. Больше тебе скажу, оn ol menawí. Все твои друзья терпеливо ждали твоего возвращения и по очереди дежурили у твоей постели, но, увы, каждого из них воззвал собственный долг и они были вынуждены покинуть Вигьигидо. Но, я уверен, что когда с делами будет покончено, они будут рады узнать, что ты вновь в порядке. Де Сарде облегченно вздохнул. Его друзья живы, и от этой мысли на душе сразу стало легче. Но, подождите-ка! Верховный король рассказал про всех, кроме… — Постой, Данкас, а как же навты? Как… — К сожалению, сыновья и дочери моря понесли серьёзные потери и были вынуждены вернуться в свои гавани. Кроме одного… — таинственно улыбнулся Верховный король. — Думаю, вскоре ты сам сможешь всё у него узнать… Отдыхай, мой друг. В корзинах лежат свежие фрукты, в кувшинах — родниковая вода. Как почувствуешь, что готов, выходи на улицу. Многие захотят лично поприветствовать и поблагодарить тебя. Ты заслужил это больше, чем любой другой из нас. Данкаc по-отцовски похлопал Уильяма по плечу и направился к выходу из хижины. Де Сарде озадаченно нахмурился. Он не заслуживает всех этих почестей, что ему обещал Верховный король. Уж точно не единолично. Он один бы не справился. Никогда бы не сумел. Они сделали это вместе. Все народы Тир-Фради. У дверей Данкаса встретил ещё один человек. Он о чём-то побеседовали с Верховным королём, Уильям не смог разобрать слов или же узнать его. Наверное, просто охотник, а может и будущий мудрец клана, раз они так спокойно общаются друг с другом. Но вот, Данкас ушел, оставив де Сарде наедине с таинственным островитянином. Незнакомец осторожно подошел ближе, и тогда Уильям узнал в нём… — Васко! Как же необычно смотрелся капитан навтов в традиционных одеждах островитян, вместо привычного капитанского бушлата, с вплетенными в волосы диковинными цветами. Де Сарде попытался приподняться, но капитан в ту же секунду оказался рядом и, опустившись на колени, не скрывая счастливых слёз, бережно прижал к себе эмиссара. — Уилл… мой милый Уилл, моя буря, — бессвязно шептал он, покрывая почти несомыми поцелуями лицо де Сарде. — Я думал, что потерял тебя навеки… Уильям вырвался из объятий капитана, но только для того, чтобы поцеловать любимые губы, нежно и одновременно жадно. Как же эти жаркие поцелуи, эти мягкие горячие губы и жаркие чувства, которые они дарили, были не похожи на то, что хотел преподнести ему его ныне покойный кузен. А сердце буквально щемило от чуть ли не щенячьего восторга и счастья. Радости осознания того, что всё закончилось. И закончилось хорошо. Прямо как в тех сказках, что читала на ночь маленькому Уильяму и Константину старая нянюшка. — Там, в святилище… ты пришел за мной, minundhanem. — Minundhanem, — улыбаясь, повторил Васко, переплетая пальцы с эмиссаром. — Если бы не Сиора… En on míl frichtimen говорил со мной через неё. Можешь такое представить? — Многоликий прислал тебя ко мне на помощь? Де Сарде замолчал на какое-то мгновение, а затем, уронил голову на грудь капитана и едва слышно прошептал: — Я… я ведь почти поддался ему, Васко. Поддался на обещания и слова Константина. Если бы ты не успел… — Но я успел, моя буря, — мягко перебил его Васко, целуя в висок. — А всё остальное уже не так важно. Но де Сарде в тот момент нужно было просто выговориться и он, тяжело вздохнув, вздохнул: — Важно. И ты не представляешь, насколько. Прости меня, Васко. Я просто не понимаю, что двигало тогда Константином. Всё, что он говорил… А я ведь и правда любил его. Только, видимо, недостаточно сильно. — Или же слишком сильно, — нахмурившись, покачал головой капитан, но затем ласково поцеловал его в лоб и уложил обратно на одеяла. — Тише, моя буря, отдыхай. Теперь с нами всё будет в порядке. Ты заслужил это. Васко нежно погладил Уильяма по щеке и хотел было встать, закончить дело с одним ремесленником, но был остановлен вцепившейся в него рукой эмиссара. — Прошу, останься. Не уходи… Васко лучезарно улыбнулся, а по татуированным щекам вновь побежали слёзы счастья. Похоже, кольца, которые ему обещали выковать, немного подождут. — Я никуда не уйду, моя буря…***
— Ну, что скажете, господа? — нетерпеливо поинтересовался Васко. — Что твоя рожа теперь ещё больше светится нахальством и самодовольством, — недовольно проворчал Курт, за что немедленно получил резкий тычок в бок под незлобный смех де Сарде и ненавязчиво-смущенный кашель татуировщика навтов, который только что закончил работу. — Не боишься в первый же шторм оказаться за бортом, а Курт? — усмехнулся Васко. — Иди ты к чёрту! Васко довольно улыбнулся во все тридцать два зуба, ещё раз оглядев себя в предоставленном мастером зеркале. Адмирал Кабрал высоко оценила его заслуги в недавнем сражении. Даже предложила звание командующего флотом, то, к чему стремился Васко всю свою сознательную жизнь. Раньше стремился. Но сейчас он просто отказался от этой чести. Почему? Да всё просто. Это было то, что он хотел, но совсем не то, что ему было нужно. Теперь он нуждался только в одном. Чтобы его любимый, его был рядом с ним. А обрамлённые черным нижние веки и пара завитков, что начинались у уголков глаз, ближе к переносице — новые татуировки, украшавшие его лицо, стали просто приятным дополнением. Пока Новая Сирена осталась без наместника, временным исполняющим обязанности главы государства стал господин де Курсийон. Он же вёл все приготовления к тому, чтобы тело Константина благополучно добралось до континента. А Уильям сразу пресёк все попытки возложить на себя титутул наместника. «Я — эмиссар. Хранитель мира на острове Тир-Фради. Но, никак не правитель…» — Скоро на твоей роже совсем негде будет рисовать, только нос остался, — пробурчал капитан Монетной Стражи. — Курт, а ты знал, что татуировки навтов не заканчиваются на лице и шее? — как бы невзначай спросил де Сарде, потирая подбородок, который теперь тоже украшали навтские татуировки. Как-никак, а де Сарде всё-таки был «рождённый морем», и по законам навтов, он с уже с рождения принадлежал их гильдии. Но адмирал Кабрал, учтя все ранние обстоятельства и заслуги эмиссара, без всяких обязательств, просто «пригласила» его присоединиться к семье мореходов, тем самым ещё сильнее укрепив его связь с морем и любимым капитаном. Тут уже Васко не выдержал и заливисто засмеялся, глядя на полное праведного возмущения лицо Курта и его заметно покрасневшие от смущения уши. — Не знал, не знаю, и ЗНАТЬ НЕ ХОЧУ! — взревел он. — А так же подробнойстей, как ты об этом узнал, Зеленокровный, тоже знать не хочу! И хватит уже любоваться этим проклятущим кольцом! Уильям на это лишь фыркнул и покачал головой, но, всё-таки спрятал руки в перчатки, чтобы не слишком злить старого друга. Хоть это и доставляло ему некое странное удовольствие. Васко твёрдо знал, на что идёт, когда преподнёс эмиссару кольцо, выкованное лучшим мастером Вигьигидо, с предложением «официально» связать свои судьбы. Хоть сердце его и трепетало от волнения, а умом он точно знал, что услышит в ответ, короткое и полное решимости «согласен!» всё равно заставило его заплакать от счастья. — Хочешь, я покажу тебе все свои татуировки, Курт? — томно прошептав, спросил навт под звонкий смех де Сарде. — ДА ПОШЛИ ВЫ!