***
В выпускном классе Эдвард осознал, что ему нравятся и мальчики, и девочки одновременно, но мальчики чуточку больше. Сначала его это пугало, ровно до того момента, пока он сам для себя не решил, что это нормально. А если кто-то в этом Богом забытом городишке под названием Дерри посмеет его осудить, то будет иметь дело с его кулаком или, на крайний случай, с кулаком Ричи, которому лишь дай повод проявить свою силу. Тозиер не единожды влезал в драку из-за Эдди, из-за чего Каспбраку начинало периодически казаться, что тот напрочь лишён чувства страха. Однако подросток ещё не знал, что больше всего на свете Ричи боялся лишиться Эдди. Нервный асматик, помешанный на чистоте и микробах, заставлял Тозиера подниматься по утрам и ложиться спать вечером. Он даже представить не мог, как бы сильно перевернулась его жизнь, если бы с Касбраком хоть что-нибудь случилось, именно поэтому он каждый раз лез на рожон, чтобы, не допусти Боже, Эдди не пострадал. Отчего первому раз за разом приходилось обрабатывать Ричи ссадины и царапины на пару с разбитой губой, отказываясь дуть и ругаясь за такое необдуманное поведение. Но Тозиер в такие моменты выпячивал грудь колесом и горделиво задирал подбородок вверх, за что получал несильный подзатыльник и просьбу сидеть смирно. Несмотря на то, что Генри со своей шайкой уже выпустился, ему ничего не мешало приезжать в Дерри на каникулы (особенно летние), чтобы терроризировать неудачников все свободные месяцы. Именно тогда Тозиер получал больше всего. К Рождеству Эдди принял решение поделиться с Ричи, дабы точно знать, что в этом мире есть хоть один человек, что поддержит его. Колени его тряслись, будто он пробежал не одну тысячу миль, а голос постоянно пропадал, отчего вместо уверенно произнесённого «Ричи, мне кажется, что я бисексуал», получился невнятный шёпот, больше напоминающий звуки задыхающегося животного, чем грамотную человеческую речь. Благо очкарик оказался не только умным, но ещё и догадливым, раз смог различить сквозь сипение Эдди хоть какие-то слова. На выпускной Эдди решил не идти, чтобы лишний раз не заставлять себя смотреть на осточертелых одноклассников, вырядившихся так, будто на их выпускной должен был приехать сам президент Америки. Ричи пришлось долго и упорно упрашивать Эдди пойти с ним на праздник, пропуская мимо ушей раздражённое «не хочу» и «отвали, Ричи». Ему было очень важно, чтобы Каспбрак пришёл на выпускной, где он собирался мужественно признаться ему в симпатии. Именно тогда, во время первого поцелуя с Ричи, Эдди понял, что совершенного не чувствует накатывающего, словно морская волна во время шторма, возбуждения.***
И каждый последующий раз, когда Тозиер так приятно и сладко выцеловывал его губы, Эдди понимал, что рано или поздно Ричи всё поймёт и уйдёт от него, потому что никто и никогда не захочет возиться с человеком, не желающим заняться сексом. Каспбраку было страшно, наверное, так страшно ему не было ещё никогда в своей жизни, хотя нет, он чувствовал такой же дикий страх, когда Ричи дразнил Генри до того, как тот выпустился, когда Ричи лез в драку из-за него, а потом, улыбаясь кровоточащими губами, говорил тихое и искреннее «я спас тебя, принцесса». И Эдди точно знал, что любит Ричи. Любит так давно, что даже не помнит, когда впервые поймал себя на мысли о том, что Тозиер вообще-то красивый. Но Бога ради, почему ему не хочется затащить его в постель, если он всеми фибрами души чувствует, что это его человек? И видит Бог, ему было страшно. Страшно до ломающихся рёбер, до непрекращающегося потока слёз. Страшно от того, что он может потерять Ричи-балабола-Тозиера лишь потому, что он просто не может его желать в том самом, таком важном, по мнению Каспбрака, смысле. И Тозиер видит. Видит, как Эдди ломается, как запирается на тысячу замков, но продолжает делать вид, что всё просто замечательно. И Ричи правда хочет помочь, хочет спасти своего астматика, но не знает от чего, Каспбрак не даёт ни единой зацепки. Он просто продолжает молча глотать слёзы и думать о том моменте, когда Ричи хлопнет дверью и больше никогда не появится на пороге его дома.***
В тот день, когда всё окончательно встало на свои места, Эдди вместе с Ричи смотрел какой-то фильм в доме второго, как можно сильнее прижимаясь к тёплому крепкому боку рядом. Никто из них даже не понял, кто первым соединил губы в очередном нежном поцелуе, что каждый раз заставлял уши Каспбрака застенчиво краснеть, а щёки Ричи наливаться очаровательным румянцем. Именно тогда Тозиер решил перейти на новый этап отношений, аккуратно, будто боясь спугнуть, опуская Эдди на диван и наваливаясь сверху, позволяя своим рукам неторопливо расстёгивать пуговицы на рубашке Каспбрака. Именно тогда Эдди задохнулся в поцелуй и подскочил, словно ошпаренный, забиваясь в противоположный от Ричи угол и смотря на парня застравленно и пугливо. Шок Тозиера в тот момент невозможно описать никакими словами. — Я сделал что-то не так? — он попытался прикоснуться к Эдди, но тот лишь сильнее сжался в комок, сотрясаясь в беззвучных рыданиях. — Боже, Эдди, не молчи, скажи хоть что-нибудь. Я поторопился? Ну, конечно, я поторопился. Прости, Спагетти, я не хотел тебя напугать,— Ричи хотел обнять своего парня, но Эдди не позволил ему этого сделать, пересев на подлокотник и подняв на Тозиера покрасневшие глаза. — Дело не в тебе, Ричи, — поборов очередное желание разреветься, сказал Эдди, — это со мной что-то не так. Я просто… Просто, я не могу. Ричи нахмурился, пытаясь разобраться в словах, сказанных Эдди. — Я не буду торопить тебя, обещаю, больше никогда, — Тозиер снова предпринял попытку придвинуться к Эдди, но тот вытянул руку вперёд, будто просил соблюдать дистанцию. — Я не об этом, — говорить получалось с трудом, в горле давно саднило от просящихся наружу слёз, но Эдди стойко держался, внутренне понимая, что это их последний с Ричи разговор, — мне это совсем не нужно. — Оу. Не собираясь выслушивать болезненное «давай расстанемся, Эдди», Каспбрак сорвался с места и, бросив тихое «прости меня», покинул дом Тозиеров, в сердцах хлопнув дверью. Вот и всё. Он только что лишился любви своей жизни. И ведь знал, что всё закончится именно так, но сердце ныло так, словно готово было разорваться в ту же секунду.***
Соня носилась над ним, словно наседка, оберегающая только что появившихся на свет цыплят. Эдди это бесило, но при этом он понимал, что мать, не задавая лишних вопросов, выполняла его единственную просьбу и не пускала Ричи Тозиера в дом, а также сбрасывала все его звонки. На седьмой день Риччи сдался и залез в окно спальни Эдди ранним утром, чтобы тот точно не смог выгнать его, не выслушав. Он был настроен решительно и не планировал уходить, пока не выскажет Каспбраку всё, что думает. Когда Эдди проснулся, он, завидев сидящую в дальнем углу комнаты фигуру, едва сдержал порыв завизжать на весь город, но вовремя узнал Ричи и закрыл рот, не издав ни звука. — Единственная причина, Спагетти, по которой ты мог игнорировать меня шесть блядских дней, называется смерть, но ты, как я погляжу, жив и здоров, так что я отказываюсь понимать, какого чёрта я вынужден был воевать все эти дни с твоей мамкой? — сурово сдвинув брови к носу, заговорил Ричи, приближаясь к сидящему на кровати Каспбраку. — Не, она, конечно, женщина огонь, но, блядь, это чересчур, понимаешь? — Зачем ты пришёл? — Эдди набрался сил поднять голову на сидящего рядом Ричи и, Господи, лучше бы он этого не делал. Сердце снова заныло от одной мысли о том, что это кудрявое недоразумение в нелепых очках больше никогда не будет принадлежать ему. — Потому что ты игнорировал меня шесть ёбаных дней, знаешь, как я волновался? — грозный шёпот Тозиера заставил Эдди улыбнуться, кажется, впервые за прошедшее с их последней встречи время. — Мне казалось, что мы всё решили тогда, разве нет? — Это ты всё решил и даже не дал мне и слова вставить. Бежал так, что пятки сверкали. Видела бы это твоя мамка, её бы инфаркт схватил. — Бип-бип, Ричи. — Ах да, я отвлёкся, — он хлопнул себя по лбу и протянул удивлённому парню исписанный с двух сторон альбомный лист, — это тебе. Изучай. Эдди повертел в руках листок, различить на котором смог лишь цифры от одного до ста тридцати семи. Да уж, почерк у Ричи больше напоминает иероглифы, чем латинские буквы. — Ладно, хорошо, что это? — повертев листок в руках ещё пару раз, спросил, наконец, Эдди. — Список, — гордо заявил Ричи. — Список чего? — Того, чем мы с тобой будем заниматься. — Не понял. Эдди нахмурился, а Ричи, поборов желание разгладить морщинку, залёгшую между бровей, бросился объяснять: — Это список тех дел, которыми мы можем заниматься, кроме секса. Тут пока сто тридцать семь пунктов, но это ещё не всё. — Ты не понимаешь, во что ввязываешься. — Ещё как понимаю, Спагетти. Я знаю, о чём я говорю. — Тебе восемнадцать, Ричи, а добровольное воздержание не пойдёт на пользу, — вновь попытался возразить Эдди. — Господи, Эдди, мне плевать, можем мы заниматься сексом или нет. Твои желания важны в такой же степени как и мои. Я столько лет был в тебя влюблён, но обходился же как-то без твоего тела. Сейчас ничего не изменится. — Ты же понимаешь, что это не пройдёт, да? — последняя попытка сбежать, Ричи, не упусти её. — Да, — серьёзно кивнул Тозиер, обхватывая вмиг покрасневшие щёки Эдди ладонями. — Это ничего не меняет, я буду любить тебя независимо от того, хочешь ты меня или нет. Любовь не зависит от секса, мой маленький Спагетти, любовь это нечто большее, чем просто желание. И Эдди верит. Впервые в жизни он верит, что Ричи каждый вечер будет рядом, что он будет ласково целовать его в нос по утрам, что парень будет дарить ему нежные объятия холодными зимними вечерами. Впервые в жизни Эдди верит, что всё, наконец, будет хорошо, и ему больше не придётся считать себя неправильным, потому что Ричи принимает его неправильность как самую правильную вещь в мире. А что касается списка, то они потеряли его ещё года три назад, когда уезжали из Дерри в новую счастливую и полную любви и нежности жизнь.