Они, если честно, не пара

День выдался довольно-таки жарким. Палящее солнце сморило барда ближе к вечеру, непривыкшего к такому климату. На Континенте было куда прохладнее, чем на Островах. Но, ведь он сам захотел отправиться в эту поездку, дабы собрать материал для своего нового романса, посвящённому жизни на островах, о которых мужчина в детстве слышал лишь из рассказов моряков, часто посещавших трактир его покойного отца. Тёмная деревянная кружка с холодным пивом, принесённым из местного погреба, мирно стояла на дубовом столе. А Мореш, сгорбившись над инструментом, настраивая его, и высунув кончик языка, по старой детской привычке, вспоминал мелодию, пришедшую на ум ему ранее, когда он прогуливался по местному рынку, до того как набрести на это заведение. Но вот, гитара издала нужный ему звук, оповестив, что она готова к использованию. Бард потянулся к кружке, отпил из неё, и, вытерев рыжие усы рукавом льняной рубашки, выглядывающей из-под синей туники, менестреле вновь взялся за инструмент. В ловких руках трубадура, гитара выдавала довольно быструю и весёлую мелодию. Мореш старался играть не так громко, чтобы не побеспокоить немногочисленный народ, собравшийся в трактире, несмотря на раннее время. Хотя, может, это заведение имело дурные слухи? Кто знает. Может, сегодня он бы и выступил, если бы его попросил хозяин, но на Восточных Островах, на которые Мореш прибыл не так давно, мужчина присутствует не за этим. Хотя, заработать пару хрыценгелев всегда приятно. Однако он пока не бедствует. Громкий хлопок рукой о стол заставил подскочить на месте барда, судорожно прижимая к себе инструмент, и бедную кружку, содержимое которой чудом не вылилось наружу. Мореш поднял свои серые глаза, которые и определили род его деятельности, встретившись с холодными и голубыми, окутанными лёгкой дымкой алкоголя. Скорей всего мореплаватель, судя по глазам. Быстро пробежав взглядом по одеянию потревожившего, он вернул их "на место", выпрямляясь и убирая гитару в сторону. Чёрный потрёпанный камзол богатого кроя. Тонкая белая рубашка, усыпанная разными рода пятнами и дырками. Поверх неё виднелся старый синий жилет, у которого не хватало нескольких пуговиц. Грязные тёмно-красные атласные штаны, которые были чуть ниже колен. Грубые чёрные башмаки, один из которых давно уже просил каши. А на голове мужчины виднелась чёрная треуголка с синим облезлым пером заморской птицы. Насколько Мореш знал, пираты одевались в одежду, которую находили на ограбленных ими кораблях. Поэтому разноцветный прикид, подобно придворному шуту, пирата, так беспардонно потревожившего его, менестреле ничуть не удивил. – Ты кто? – хрипло произнёс пират, наклоняясь к Морешу ближе. – Не видывал я здесь подобных тебе. – Я – бард! – неуверенно выпятив грудь, произнёс трубадур. Хмурое лицо пирата озарила улыбка, оголяющая его зубы. Местами золотые, местами свои, а местами их и вовсе не было. Он отстранился, и, придвигая ближайший деревянный стул, который хозяин, как и всю мебель находящуюся в зале, чинил неоднократно, грузно сел. Снял свою треуголку, которая была более-менее не такой уж и грязной и потрёпанной, по сравнению ко всей одежде мореплавателя, и положил на стол. – Хозяин! Кувшин пива! – громко крикнул он, приподнимая руку. Его изучающий взгляд настораживал. Что ему нужно? Но, если он заказал выпивку, то пират искал разговора. – Хорошо, что ты путешественник. Местные меня не интересуют, – Мореш заинтересованно приподнял бровь. Вот как. Не интересуют? К чему это он? – Ты явно путешествуешь ради новых стихов... – менестреле кивнул. Флибустьер его поразил своей проницательностью. Он хочет ему о чём-то поведать? Или, может, чтобы Мореш ему о чём-то поведал? Кто знает. Миниатюрная девушка принесла им кувшин, и кружку для морского волка, наполненный до краёв тёмным пивом. Аккуратно поставила, и удалилась, ответив милой улыбкой на оскал морского разбойника. Когда та скрылась из виду, пират продолжил, а Мореш вновь напрягся. – Давно ты здесь? – спросил мужчина, наливая в ёмкость пиво. – Лишь день. Останусь здесь ещё на несколько. Затем вернусь на Глалор, и посещу оставшиеся островные резиденции Света, – пират кивнул, потягивая алкоголь. Интересно, сколько он уже выпил до этого? Но держится он весьма трезво. За исключением глаз. – Я здесь, как ты уже говорил, для того, чтобы собрать материал для новых песен. – Вот поэтому я и заинтересован тобой, – Мореш посмотрел в глаза флибустьеру, выражающие тоску и печаль. Разбойнику нужно выговориться, а трубадуру послушать. Они оба в выигрыше. Возможно, эта история заслуживает его внимание, раз тот хотел её поведать. После вопрошающего кивка менестреле, тот продолжил. – Твоя незатейливая мелодия напомнила мне об этой истории, – слегка наклоняясь вперёд, произнёс с лёгким прищуром голубых глаз мужчина. Затем резко выпрямился, почёсывая синеватый подбородок. В его левое ухо была вдета жемчужная серьга, которую только что заметил Мореш. Она забавно покачивалась. Так значит он не просто обычный разбойник... Он капитан! Но, судя по всему, бывший. Поскольку его неряшливый вид говорит о том, что мужчина всего лишь бродяга. Что с ним произошло? Мало кто возвращался из пиратства к обычной жизни, выбирая смерть в морских пучинах и кровавых битвах. Его выгнали? Об этом он хотел повествовать, или может о своих битвах? – Думаю, тебя заинтересует мой рассказ – я здесь что-то вроде местной достопримечательности, – бывший капитан повернулся спиной, приспуская камзол, шов которого разошёлся на подмышке. Затем слегка приспустил нешнурованную рубашку и жилет, оголяя левую лопатку. На ней виднелась татуировка в виде морской звезды, у которой вместо амбулакральных ножек виднелись черепушки. А сзади был нарисован морской якорь. Татуировка была перечёркнута грубым крестовидным шрамом, будто метка клада на карте, который, видно, оставили ему его товарищи. Теперь бродячий музыкант был полностью спокоен. Всё сходится. Мужчина – изгнанник. Но почему? Менестреле удивлённо посмотрел на мужчину, который уже привёл свою одежду в "исходное состояние". Пират грустно усмехнулся, и продолжил. – Вижу, что заинтересован. – Что с тобой стряслось, ренегат*? – на последнем слове бывший флибустьер горько усмехнулся, оглядывая по-религиозному простую одежду трубадура. Что поделать – консервативный и религиозный Континент давно боролся с Островами, давно отошедшими от Вездесущего, и погрязшими в кровавых разбоях. Западные острова кроваво разбирались с коренными жителями, скрывая это за религиозными походами. Восточные острова погрязли в пиратстве, грабя местные и континентальные порты. Южные острова порабощали друг друга и умирали в междоусобных войнах. А Северные поклонялись, так называемому, Зверю из Леса, борясь с проповедниками Общей церкви дома Вездесущего. Знать Континента до сих пор не понимает: зачем король Гнасиаилай Укротитель решил завоевать Острова, после того как объединил Континент под единой короной? Но тогда островные резиденции Света были покорны. Но что с ними случилось сейчас? Неужели пророчество Хенгинола вступает в силу? Кто знает. – И о чём ты хочешь мне рассказать? – Как я уже говорил, – прочистив горло, он продолжил. – Твоя мелодия напомнила об одной истории... Мореш быстро развернулся к походной сумке, дабы достать свитки и писательные палочки, которые днём с огнём не сыщешь на его Родине, но вот, на Западных островах, они продавались абсолютно везде. Развернув бумагу, менестреле заинтересованно и выжидающе посмотрел на восточного ренегата. – Слышал историю о дельфине и русалке? – трубадур отрицательно покачал головой. Бывший флибустьер самодовольно улыбнулся, на миг прикрывая глаза. Затем потянулся в карман камзола, доставая оттуда подобие курительной трубки, сделанной из дерева, загубник* которой был выполнен из слоновой кости. Нарочито медленно набил табачную камеру табаком, затем вставил спичку, подожжённую о подошву башмака, в шейку трубки. На Континенте таких трубок Мореш никогда не видел. Внешне они походили, но вот строением и способами применения сильно отличались. – Так вот, был один дельфин. Среди сородичей он прослыл силой, которую никому до него не удавалось постичь. Когда он стал взрослым дельфином, то возглавил стаю, выиграв в честном, но не равном бою у своих соперников. Стая процветала под его предводительством. Все были счастливы. Да... – мужчина закашлялся, резко вынув трубку изо рта. И, поморщившись, сплюнул на пол. Затем он осушил наполовину кружку с пивом. Обтёр рот и продолжил. – Все, кроме него! Что-то не мог он утихомирить свою морскую душу. Ему хотелось большего. Заведение постепенно наполнялось людьми. Постепенно кувшин с алкоголем становился пустым. И также свиток постепенно наполнялся рунами на всеобщем. Бывший пират рассказывал о приключениях дельфина. Поведал о том как тот сразил гигантского осьминога и одолел большую акулу. Бард был весьма заинтересован его рассказом. Что это? Легенда или может нечто большее? – Но однажды, во время вылазки, он заплыл довольно далеко. В таких глубинах никто и никогда не был. Дельфин заблудился и был ранен морским мечником. Вследствие чего мог погибнуть. Но! Его спасла она... – мечтательно вздохнул морской волк, вертя в руках кружку. – Русалка. Всё в ней было прекрасно и изящно. Её тонкая талия. Её аристократичные черты лица. Её глаза и улыбка... – тоскливо подытожил он, делая глоток, дабы смочить пересохшее от рассказа горло. – И дельфин понял: что ему не хватало в этой жизни. Он часто возвращался на глубины лишь для того, чтобы увидеть её – бедолага полюбил её. Глубоко и трепетно. Он носил ей жемчуга. И с каждым разом всё больше. Настолько часто он с ней был, и настолько сильно он желал быть с ней, что дельфин позабыл: кто он на самом деле. Всё чаще бедолага начал пропадать по несколько дней. Стая его искала, но он сам возвращался и ничего не говорил. Дельфин отдалился от них... А он всё пытался добиться хотя бы её поцелуя! В заведении стало довольно-таки шумно. Но это им не мешало, как и им самим не мешали другие посетители. Они уже давно осушили два кувшина, недавно заказали третий. Алкоголь брал вверх, и Мореш писал всё дольше, не упуская ни одного слова из уст восточного ренегата. Вдруг, кто-то пододвинул к ним стул, и грациозно на него сел. И почему, собственно, сегодня все хотят к нему подсесть? Это была женщина в модном наряде восточных островитян. Зелёная юбка в пол, украшенная местными узорами в виде волн, и белоснежная блуза с декольте и пышными оборками. Аметистовые глаза. Ведьма? Или, может, гадалка? Но, судя по недорогому покрою её одеяния, играла она другую роль. За которую рыцари дома Вездесущего тоже могли сжечь в печи. Мореш мимолётом усмехнулся, ведь та чем-то напоминала русалку из рассказа бывшего флибустьера, у которой был зелёный хвост и вишнёвые волосы. Довольно-таки забавно. Рассказчик нахмурился, при виде той. – А знаешь, что думала об этом всём русалка? – усмехнулась та, закидывая ногу на ногу и смахивая неубранный в причёску волнистый локон волос, который так и норовил попасть ей в глаза. Трубадур отрицательно покачал головой. Хотя, ему показалось, что этот вопрос был задан скорее его собеседнику, чем ему. – Она со смехом относилась к его признаниям и подношениям в виде жемчужин! Огонь любви погас давно в ней, ведь тот лишь мог плести языком. Русалка была прекрасной и невинной. И несмотря на то, что испытывала к дельфину взаимные чувства, она была скептически настроена, – бывший флибустьер поморщился, отворачиваясь в пол оборота от неё. Вздохнув, та продолжила под торопливый скрип писательной палочки барда. – Но однажды, дельфин всё же вспомнил о стае и о семье, бросив свою возлюбленную. Но было поздно! Стая отвергла его, изгнав навсегда. Даже оставила шрам на плавнике. Больше дельфин не мог покидать риф, в котором укрылся от своей семьи. Словно подлый трус! Русалка наконец была готова принять любовь дельфина. Но как она его не ждала, тот больше никогда её не навещал... – тоска промелькнула в её глазах. Слова эти произнесены были с горечью. Что поделать. Женщина неосознанно дотронулась до серьги в правом ухе. Неужели... Неужели это таже самая серьга, что и у былого морского волка?! Не может быть. Может, ему показалось? Кашлянув, она встала, поправляя юбку и поблагодарила за уделённое ей внимание. А изганный пират всё также сидел, отвернувшись от всех. Мореш даже не заметил, когда дописывал рассказ, как тот поднялся, бросил парочку хрыценгелев, и вышел. Никто так и не заметил, что и у женщины и у мужчины в глазах стояли слёзы, словно новый снег в горах, грозящийся вот-вот скатиться и устроить лавину. Бард дописал, и, потягиваясь встав из-за стола, направился к хозяину, дабы взять на ночь комнату. Возможно, о его стихах узнают не только на Континенте. Люди услышат не только историю дельфина и русалки, но и переживут их боль. Ведь дельфин и русалка – не пара.