Время пришло

      Русско-цыганское уличное народное алкохардкорное шествие настигло очередной город. В который раз Шляпники всем составом посещали саундчек, проверяли реквизит, готовились к концерту. Все нервничали и пытались друг друга не трогать: под горячую руку попасть не хотелось. Однако Юрий Юрьевич сам напросился. Анна Серговна, никому не мешавшая, сидела в гримерке. С виду спокойна как никогда, а в голове сущий хаос. Снова повздорила с мужем.       Ссорились они часто, но сегодня оба как с цепи сорвались, решили припомнить друг другу всё плохое. Довел Юра Аньку, настолько, что та отказалась выходить на сцену. «Нет времени у меня на твои психи», — подумал скрипач и вышел на сцену без своей пассии. Серговна знала, что концерт начался, но уступать не собиралась, пусть теперь оправдывается почему его жена не вышла на сцену.       Концерт шел благополучно, хотя из-за Ани пришлось импровизировать. Но вдруг песню прервала пожарная сигнализация. На сцену выбежал взволнованный Мустаев.       — Возгорание. В гримерке, — говорил четко отчеканивая слова, но голос все равно выдавал волнение. — Запасной выход справа от сцены, — остальное Юра уже не слушал. Аня была в гримерке. Он ломанулся за кулисы, оттолкнув Кикира, который пытался сказать скрипачу, что скоро приедут пожарные и помогут выбраться тем, кто остался в здании, но был упорно проигнорирован.       Дыма было много, дышать, соответственно, нечем. Юра бежал, чуть пригнувшись, закрыв рот и нос рукой, что слабо помогало. В голове проносились мысли о том, какой он все-таки идиот. Если бы не он, Анечка была бы на сцене и никто бы точно не пострадал, а сейчас приходится лишь тешить себя слабой надеждой, что Аня вышла через черный ход. Завернув в коридор, ведущий к гримеркам, Музыченко понял, что все намного хуже, чем он представлял: пламя объяло весь коридор; в некоторых местах потолок покрылся такими трещинами, что, казалось, он держится на волоске; дым, густой и черный как смола, бился в стенах узкого помещения, пытаясь найти выход наружу, почти скрывал от глаз фигуру девушки, лежащей на полу у стены. Юре повезло разглядеть копну черных волос. Подбежав к Ане, у Музыченко вдруг стал ком в горле. Не дышит. Паника охватила моментально, хотелось кричать, но все, что удалось выдавить это тихое: «Ань?».       Слезы обжигали глаза сильнее огня, пылающего вокруг, ноги подкашивались. Дрожащими руками он нашел пульс. Слабый, но он был. «Нет, только не так, только не здесь. Сам сгорю, но тебя вытащу», — рой мыслей сбивал попытки сосредоточиться на спасении, но тело двигалось будто само по себе. Юра взял жену на руки, прижал, как можно ближе, и понёсся сквозь стену дыма и пламени к выходу, откуда доносились звуки сирен и шипение воды, которой тщетно пытались потушить возгорание.       Огонь больно жёг кожу, цепляясь за волосы, куртку, штаны. Открытые кисти и колени пронизывала боль, которая, как ее не игнорируй, даст о себе знать. Бежал Музыченко почти на одном дыхании: горло раздирал кашель, обжигал горячий воздух, а при каждой попытке вдохнуть становилось все хуже — голова гудела, а в глазах рябило.       Когда до выхода оставалось совсем немного, скрипач услышал треск. Вспомнив трещины на потолке, он отпрянул к стене, но на голову все равно приземлилось что-то достаточно тяжелое, чтобы сбить Юру с ног. Веки стали неподъемными, слабость растеклась по всему телу. Последнее, что он успел сделать до полной отключки — прижал Аню к груди, почти полностью закрывая собой.       «Сам сгорю, но тебя вытащу», — эхом пронеслось в голове Юры. Веки казались невероятно тяжелыми, но, сжав зубы, он открыл глаза. От недостатка кислорода все в шло черными пятнами. Гул в голове не прекращался. Музыченко всегда плохо ориентировался во времени, как и сейчас не мог определить, насколько долго он валялся здесь. Весь в саже и пыли, вспотевший, полуживой. Кровь со лба уже растеклась на половину лица, отчего левый глаз все время слипался. Первое, что пришло в голову — проверить пульс. Даже не свой. Еще бьётся. У парня словно второе дыхание открылось. Хоть и опираясь на стенку, он поднялся. Стена огня и дыма, кучи бетона с торчащей из них раскаленной арматурой затрудняли передвижение, но скрипачу было уже все равно, он сделал рывок и с Аней на руках перемахнул через груду металлолома. Остался последний поворот, здесь огонь уже успели немного затушить. Резко развернувшись, заскользил по мокрому полу, но тут же продолжил движение, наконец-то чувствуя свежий вечерний воздух. Выйдя на улицу в глаза сразу бросился Кикир, яро спорящий о чем-то с пожарным и Паша, пытающийся его успокоить, придерживая за плечо, но бросающий не менее яростные взгляды в сторону пожарного. Вечеринин сидел неподалеку со Смирнухой и Рулевым взволнованно глядя на Кикира, а Альтаир курил чуть поодаль. Юра был рад, что все целы, но, обогнув уже заметивших его товарищей, расспрашивающих о самочувствии, направился к машине скорой помощи, у которой наготове стояли два фельдшера. Музыченко передал Аню в руки врачей. Как по щелчку в глазах потемнело, кашель начал раздирать горло и легкие, ноги и вовсе перестали держать. Его кто-то подхватил, но впал в бессознательное состояние он быстрее, чем успел поблагодарить.

***

      Аня очнулась в больнице около двенадцати часов ночи того же дня. В палате было тихо и пусто, лишь пресловутая кардиограмма пищала, сообщая, что пульс есть. Внезапно Серговна потянулась к телефону, проигнорировав 2 пропущенных, набрала мужа. Гудки начинали раздражать. Когда в 16 раз ответа не последовало, к глазам подступили слезы. Она помнит лишь, как почувствовала запах гари из соседней гримерки, там обнаружила провалившийся на 2 этажа вниз от огня потолок. Попыталась затушить, до того, как пламя подступило к легковоспламеняющимся костюмам и реквизиту, но к тому моменту, когда поняла, что все тщетно, и решила выбираться, уже надышалась дымом. Пыталась идти, но дым был повсюду, поэтому потеряла сознание, сползая по стенке. Сейчас же она лежит в больнице, не зная что произошло, а Юра не отвечает. Стало страшно. Ее раздумья прервал телефонный звонок: «Мама». Сделала глубокий вдох, чтобы успокоить дрожащий голос и ответила.       — Анечка! С тобой все хорошо? — Анина мама, не один десяток раз отпраздновавшая свои «18» была и так глуховата и говорила громче обычного, но вперемешку с бушующими эмоциями получился почти крик. — Я по новостям сейчас увидела про пожар, сказали есть госпитализированные в тяжелом состоянии! Я очень переживаю!       Серговна думала ничего не говорить, чтобы мама не волновалась, а она похоже знает даже больше ее самой       — Мам, все хорошо, не переживай. Лучше скажи, ты сама как? — пытается уйти от темы, мама и так пол ночи спать не будет.       — Доча, подожди, не уходи от темы! — вот блин, проницательная слишком. — Как там Юра?       Аню будто с головой в воду окунули. Ей бы знать, как там Юра, что вообще происходит, все ли в порядке, но голова и так раскалывается, еще и это капает на мозги.       — Я… не знаю, — голос снова задрожал, — а... а почему ты спрашиваешь?       — Как это не знаешь? Тут видео показывают, он ломанулся куда-то, как только о пожаре сообщили, — немного помолчала, неудобно было лезть в личную жизнь дочери, но все-таки спросила: — Вы опять поссорились?       Музыченко молчала, прикрывая рукой микрофон на телефоне, чтобы не было слышно ее всхлипов. Слезы текли сами по себе, как она не пыталась успокоиться. Мама еще что-то сказала и сбросила, позже пришло сообщение, чтобы Аня перезвонила, как успокоится. Серговна же пыталась выкинуть мысли из головы. Это видео, ее чудесное перемещение в больницу, еще и муж не отвечает. Все складывается в одну малоприятную картину. И все из-за нее. Если бы она не психовала, не осталась в этой злосчастной гримерке. Ей просто хотелось знать, что он жив.       Аня собралась. «От слез мало толку», — подумала она и написала Личадееву. Звонить не стала. Вдруг разбудит. Однако, ответ пришел на удивление быстро.

Привет, Паш, ты в порядке? Прости что так поздно пишу, расскажи пожалуйста, что произошло.

Привет, уже проснулась? Со мной все нормально. Как себя чувствуешь? Ну там пожар был, но уже всё потушили, тур мы пока отменили, вот вы поправитесь тогда поговорим.       Серговне бросилось в глаза злосчастное «вы», от этого стало не по себе. Понимая, что Паша увиливает от вопросов о самочувствии остальных, она спросила напрямую.

Что с Юрой? Он жив? Почему ты так долго не отвечаешь? Паш, что произошло?

Давай я приеду утром, тогда и поговорим.       Ане стало только страшнее, что-то явно произошло. По ее вине. Остаток ночи она лежала не смыкая глаз, то плакала, то просто в апатии разглядывала потолок. Ближе к утру, когда выплакала все, что можно, и разглядела каждую щелку в потолке, позвонила маме. Успокоила ее, хотя сама пару минут назад задыхалась от отчаяния. «Все хорошо, мам, я еще позвоню», — сказала она напоследок, услышав стук в дверь. Это были Паша со Смирнухой. Пришли с апельсинами и цветами, что сразу подняло Анечке настроение, и ее лицо, опухшее и красное от слез, с впалыми щеками и синяками под глазами, озарилось самой лучезарной из возможных улыбок. Ей самой было страшно сразу переходить к теме вчерашнего инцидента, поэтому они долго болтали ни о чем, но долго так продолжаться не могло.       Повисла неловкая пауза, Паша посмотрел на Смирнову, та подскочила и вышла из палаты, мол хочет «сообщить врачу о состоянии пациента». Серговна, выдержав паузу после хлопка дверью, начала:       — Расскажи, пожалуйста, что произошло, с самого начала, — уставилась полным серьезности взглядом в глаза аккордеонисту.       Паша, как под прицелом, рассказал все, что знал: и про фееричный побег Юры со сцены, и про долгие 2-3 минуты ожидания у запасного выхода, которые он с Кикиром провели в увлекательном споре о том, что внутри еще могут быть выжившие, и про пожарных, поразившихся Юре, вышедшему буквально из стены пламени, с девушкой на руках. Умолчал лишь о плачевном состоянии Юрия Юрьевича после этого подвига, но не утаил того, что он лежит в этой же больнице, а значит они вполне могут его навестить даже сегодня. Так похоже на его Юрку: сначала сделать, потом думать. Аня, грустно улыбаясь, согласилась навестить мужа. Паша пообещал переговорить с врачом, а уходя сказал, что другие ребята тоже хотят навестить ее, и хлопнул дверью. Последней новости Серговна не ожидала, выглядит она откровенно плохо, а оттого хотела ограничиться парой гостей. «Ну, раз хотят — пусть приходят. На свой страх и риск», — подумала Анька, посмотрев в зеркальце и принялась уплетать принесенные Личадеевыми гостинцы.

***

      Паша вышел и увидел Смирнову, которая что-то объясняла Кикиру. Лишь бы Саша сейчас не сболтнул лишнего, Серговна и так на пределе. Личадеев двинулся в сторону палаты Юрия Музыченко. Сначала нужно узнать в каком он состоянии. В своих раздумьях аккордеонист добрел до палаты. Из нее выскочил врач, взволнованно, но оттого не менее серьезно крикнул Паше: «Позови хирурга, быстрее». Личадеев опешил от такой резкой просьбы, но двинулся к кабинету хирурга. С самого утра в больнице было не так много людей, но парочку он с ног сбить успел, поспешно извиняясь, убегая в другой конец коридора.       Вломился в кабинет без стука, быстро и четко сказал: «Вас в 19 палату, срочно». Врач без расспроса вломившегося, уже выдохшегося парня, без слов понял — дело срочное. Оторвавшись от заполнения бумаг, побежал в палату №19. Паша стоял на месте, не решаясь пойти за ним, но даже, если Юре стало хуже, Аня хочет его увидеть, а значит он должен знать к чему ее подготовить.       Когда Личадеев подошел к палате, Музыченко уже увозили в операционную. Кисти обеих рук были перебинтованы до предплечий, на лбу также красовалась толстая полоска бинта, обмотанная вокруг головы. К нему были подключены различные аппараты жизнеобеспечения, от вида которых голова шла кругом. Юра был заметно истощен, стал бледнее. Казалось, тот жизнерадостный Юрец исчез где-то там, в объятьях пламени. Паша прижался к стенке, чтобы не мешать спешащим в операционную врачам. Ему стало паршиво. Он совершенно не знал, как подготовить Анну Серговну к тому, что это может быть ее последняя встреча с мужем. Аккордеонист потряс головой, прогоняя несносные мысли, и пошел к Аниной палате. Он надеялся перехватить ее лечащего врача после утреннего обхода и обговорить возможность посещения Юры.       У палаты он натянул улыбку, чтобы не вызвать вопросов. К его возвращению уже подтянулись остальные ребята: Рулев, Вечеринин, Альтаир и Смирнуха подбадривали Серговну, смеялись и разговаривали обо всем — лишь бы Анька не унывала. Заходить внутрь не стал, подозвал Смирнову, и они вместе покинули помещение.       — Кикир уже ушел? — Паша начал издалека, обстоятельства давили со страшной силой, но нужно было держать себя в руках       — Он не заходил, побоялся что проболтается, передал яблок и ушел, — рыжая горько усмехнулась, что же будет, когда Аня все сама увидит.       — Хах, ну и правильно, — неловкая пауза начала напрягать, Личадеев перешел к делу. — Врач уже делал обход?       — Да, недавно ушел, сказал все в порядке, — Смирнова замялась, оглянувшись на дверь, отошла на полшага и шепотом, будто боясь, что Серговна услышит: — Ему хуже?       Паша с каким-то даже сожалением посмотрел ей в глаза. От этого многозначительного взгляда у рыжей пошли мурашки. Паша вздохнул и молча пошел узнавать, как скоро Аня сможет увидеть Юру. Ведь времени, похоже, оставалось все меньше.